Петербург остался — как был. Ветреным, чиновным, мистическим, культурным. Солнце в пять часов в июле освещает Сенную так, как написано у Достоевского, и не возникает вопроса, какая реальность — первая. Как написано — так и освещает. В Петербурге вначале было слово, его запечатлевшее, карандаш, его нарисовавший. Он навсегда остается городом второй реальности.
В изменившейся за последние годы Москве первая реальность не просто все больше и больше является первой (так было и в тот момент, когда Панаев приехал к Загоскину и Аксакову), она просто перестает подразумевать вторую. Даже если солнце на Чистых прудах заходит так, как написано, его луч касается какого-нибудь новейшего красного мраморного «римского» портика с «золотой» надписью «Магазин», а из середины Москвы-реки бьет фонтан — дело новых рук человеческих (представьте себе фонтан из середины Невы или даже Фонтанки!). Пожалуй, только ночью Москва приобретает черты художественные — и памятник Жукову на Красной площади вдруг может показаться пародией на Медного всадника…
Инна Соловьева. Мне кажется, что люди вообще устали от того, что их мыслями, их духовными движениями, их внутренней жизнью все время кто-то претендовал управлять. Когда ими посягал управлять Пушкин, или Малый театр, или в начале века Художественный театр, вероятно, это могло радовать. Но с тех пор людей так перемололо жерновами разных идеологических посягательств на то, чтобы тобой управлять, — что нет желания поддаться даже милой власти, даже поэтической власти, даже личной власти какого-то дивного художника.
Комментарии (0)