«ЛУННЫЕ ВОЛКИ»

Молодежный театр на Фонтанке
Режиссер В. Туманов

Театр, вычитывающий в пьесах Садур проблемы социума, чаще всего ошибается. Спектакль Владимира Туманова, творящий сценический образ как вещество, материю, воздух, — угадывает в садуровском узнаваемом социуме тот архаический порядок, который, избывая себя, затосковал по надежде и Свету. Проникая в материю садуровских пьес, Туманов высветил ее до каких-то сокровенных глубин, увидев в дилогии «Заря взойдет» драму сотворения мира. И обнаружил в этой садуровской драме, наследовавшей структурный потенциал новой драмы от Чехова до абсурдистов, — зародыш, эмбрион трагедии.

Anno domini. № 3.

Правда, театральный Петербург не знал режиссера (Режиссера Владимира Туманова впервые прославила вильнюсская постановка «Чудной бабы» по пьесе той же Нины Садур. В Петербурге Туманов поставил в МДТ «Мурлин Мурло» — спектакль, ни разу не прошедший на стационаре, «не существующий» в канонической истории Малого драматического. На «Любви под вязами» в этом же театре Туманов был вторым режиссером, в «Бесах» выступил в качестве актера, исполнив роль Шигалева. — Ред.) — думаю, что после премьеры в театре на Фонтанке имя Туманова будет многое говорить и обещать. Его первый петербургский спектакль — отнюдь не заявка и не сулящий надежды дебют, он сам — надежда, вполне счастливо и театрально воплощенная. Скажу возвышенно (в кои-то веки приходится): «Лунные волки» — театральное мгновение чистой красоты и безукоризненно ясной формы, в которую режиссер отлил «пейзаж души» современного человека, каким он его видит и чувствует. Премьера состоялась в феврале — для «промерзших» героев Нины Садур самое подходящее время. Их час луны. Эти герои ложатся на рельсы на затерявшихся полустанках, их вытаскивают, пьяных, из сугробов: театральный снег, падающий из-под колосников сцены на их уставшие, потемневшие лица, после спектакля «переходит» в реальную февральскую метель. Потрясающей красоты зимний Измайловский сад, в котором находится театр («какие красивые деревья и какая красивая должна быть под ними жизнь…»), продолжает сценическое пространство, замечательно сочиненное художником Александром Орловым. Огромная черная фронтальная стена, перекрывшая и без того небольшую сцену театра, белая полоска двери посредине, в правом верхнем углу — круглое окошко мутной и тревожной луны. В Измайловском — зеркальное отражение декорации: черная стена Фонтанки за чугунной оградой, узкая полоска света, прищемленного дверьми (вход в театр), а наверху, как сказал бы один из героев Садур, «только звезды и тьма-тьмущая» и нестерпимо яркая луна. «В лунном сиянье снег серебрится. Вдоль по дорожке троечка мчится». Этот старинный романс в исполнении Евгении Смольяниновой — музыкальная формула спектакля, его душа.

Час луны. № 3.

В том аскетичном пространстве, в котором живут герои тумановских «Лунных волков», каждое слово, каждый жест должен быть значимым, наполненным. Зоя Т.Григорьевой весьма органично вписывается в простую черно-белую конструкцию. Актриса с самого начала наделяет свою героиню каким-то тихим светом — «лунным сияньем». Она как будто с самого начала старается не растрачивать на пустяки свои силы, зная, что они еще понадобятся, чтобы убедить Егора. Поэтому в финале «обыкновенная» семейная драма становится «обыкновенной» трагедией.

Татьяна Григорьева. № 11.

Нина Садур. Когда меня сравнивают с абсурдистами — это неправильно. Театр абсурда весь выстроен на жесткой логике. А мои пьесы совершенно иные, на импульсе. На импульсе чувствования, которое родит мысль. Поэтому никакой холодно-мозговой логики там искать нельзя. Мои пьесы совершенно не западные. Уж если и говорить о близости или родстве кому-то — это обэриуты. Петербург — это моя вечная боль. Я никогда не смогу им насытиться. Наверно, есть еще какой-то Петербург — мой, индивидуальный. Я его должна еще в себе найти. Марина Заболотняя. Вы будете «литературно» его искать? Н.С. Я мечтаю здесь жить. Чтобы мне напитаться чем-то, мне надо пожить одной. И раствориться. Я знаю, что это совершенно мой город. Он со мной шутит. Он меня водит. М.З. Больной город. Н.С. Больной? Да. Сейчас все больное. М.З. Но этот город — особенно. Н.С. Значит, эта болезнь мне подходит. М.З. А в Москве где вы живете? Н.С. На Суворовском бульваре. Там рядом усадьба, где умер Гоголь. Она примыкает к моему дому. Потрясающе, правда? До этого я жила недалеко от Патриарших прудов, там же, совсем рядом, жил Малюта Скуратов. То есть — средоточие зла. Патриаршие пруды — это не Булгаков, это Воланд. Я жила в треугольнике зла. Там было ужасно. М.З. Но ведь рядом церковь, где венчался Пушкин. Н.С. А она без креста. Она была мертва. Не было спасительной ауры.

Нина Садур: «…Искусство — дело волчье». № 3.