«Пианола, или механическое пианино»
Таллинский городской театр
Режиссер Эльмо Нюганен

Режиссер с удивительной точностью, «по миллиметру» воссоздавал живой мир своих персонажей, и все в его спектакле — от сценографии (художник Владимир Аншон) до музыкального оформления (композитор Рийна Роозе) — работало на это. Здесь нельзя было выделить главного героя. Все персонажи — участники драмы жизни, разыгравшейся перед нами. Актеры составляют безупречный ансамбль, единый организм. Но в то же время каждый из них потрясающе достоверно играет свою судьбу, свою боль, свою тему, а их сочетание уже порождает гармоничное целое. В «Пианоле» нет «мертвых зон». Ритм спектакля, суматошный, нервный в начале, постепенно замедляется к концу первого действия и вновь убыстряется, засасывая в пьяный, угарный водоворот второго акта, как в жизни, когда день то длится, длится и нет ему конца, то промелькнет в одно мгновение — как не бывало.
Марина Дмитревская. А ты причисляешь себя к какому-то театральному направлению или каждый раз, приступая к материалу, ты не имеешь системы, метода?
Эльмо Нюганен. Я думаю, что нет. Единственное, что есть и что я люблю, — это живой театр.
М.Д. Тогда я спрошу: а что такое «живой театр»?
Э.Н. Это когда люди на сцене действительно живут, когда они на самом деле замечают, что творится сейчас. Когда они реально присутствуют здесь, а не дома и не на даче… Это всегда чувствуется.
<…>
Живой театр — это единственное, что мне нравится. Но это и всем нравится… И это очень трудно, хотя именно такая работа для актеров — не каторжная. Никто не должен умирать: ни режиссер в актерах, ни актеры в сцене. Все могут жить — и это будет «живой театр»… Чем больше театра видишь — тем больше узнаешь и понимаешь, что такое — «живой».
М.Д. Я иногда объясняю студентам, что нельзя воспринимать спектакль головой, что его нужно воспринимать всем организмом — от макушки до живота.
Э.Н. Я то же объясняю актерам.
«Любовь и смерть в Вероне». Фестивать «Life» (Вильнюс)
Режиссер Э. Някрошюс
«Ромео и Джульетта»
Таллинский городской театр Режиссер Э. Нюганен

Спектакль Някрошюса — кумир студенческой вольницы (недаром получил приз Торуньского университета на фестивале «Контакт»). Он свободен от домашней опеки и несется с космическим девятнадцатилетним отчаянием и экзистенциальным упорством к скорому концу, не спрашивая разрешения папы и мамы — умереть. Спектакль Нюганена «младше», он не вышел еще из родительского дома Капулетти, согрет очагом и робко делает первые пятнадцатилетние шаги, спрашивая у взрослых разрешения стать трагедией. Пока ему разрешена романтическая драма.
<…>
Театральный мир Някрошюса всегда изначально болен, апокалипсичен, аномален, несоразмерен человеку, конвульсирующему в нем. И я точно узнаю диагноз конца тысячелетия. Он неутешителен. Жить в этом знакомом облученном мире невозможно. А если жить, то как? Видимо, так, как живем, но еще зная диагноз. Кому-то это знание помогает, кому-то нет…
Театральный мир Нюганена изначально здоров, непонятно как уцелевший в чуме апокалипсиса. С ним связано давно забытое ощущение нормы. Я не узнаю болезней века и начинаю верить, что «тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман». Впрочем, не обман: ведь в этом до странности нетронутом органическом мире хочется жить. Может быть, это и впрямь возможно? Жить, не зная смертельных диагнозов. Или зная, но получая сладкое болеутоляющее лекарство. Когда болит, это так же важно, как правильно поставленный диагноз.
Эймунтас Някрошюс. Если бы мне было на что жить, театр был бы для меня хобби. И это было бы намного лучше. Нехорошо, когда театр становится профессией, ремеслом; театром нужно заниматься с энтузиазмом. А когда еле тащишь ноги, не хочешь репетировать, а вынужден лгать актерам, что хорошо настроен и хочешь работать, тогда профессиональные навыки, умение разбираться в ремесле начинают угнетать. Вообще, была бы моя воля, я бы ввел в театре возрастной ценз: актерам — до сорока лет, режиссерам — до сорока пяти. Это как в балете: неприятно смотреть на пожилых балерин, исполняющих партии молодых. Достигнув определенного возраста, надо уметь остановиться.
Аудронис Люга. Вы говорите «хобби», но ведь в свою работу вкладываете много души, энергии, нервов…
Э.Н. И еще больше бы вкладывал, если бы меня не сковывала ответственность. Если бы имел другой источник дохода, то, кажется, все шло бы гораздо лучше. Порой профессия становится препятствием.
<…>
А.Л. А что вас волнует в сегодняшней жизни?
Э.Н. Не знаю, как об этом сказать… Например, война в Чечне меня волнует больше, чем кризис литовских банков. В мире есть много страшных, но много и красивых вещей. Я верю в законы природы, в их гармонию. Не бывает так, чтобы мир только грустил или только радовался. Один клочок земли переживает трагедию, а на другом все складывается прекрасно. Через несколько десятилетий они словно меняются местами. Наверно, так и должно быть. Ведь есть же какие-то законы природы, Вселенной, предрешающие несчастья, войны и радости.
Комментарии (0)