Я завидую своей прошлой жизни. Нашей общей прежней неторопливой профессиональной жизни, когда печатное слово было Словом, которое слышат, а не набором звуков, которые печатают. Когда выход статьи (журнала, книжки) что-то значил и был движением (пусть даже в замкнутом пространстве, в своем кругу, но — движением). Когда было не все равно, кто написал, где и с какой задачей, и находились силы и время прочесть, понять, отреагировать. Было даже понятно — зачем критика и что она может… Потому что существовал с в о й к р у г. Довольно широкий, он, как в детской игре «в города», был поделен на сектора, в какие-то из них нельзя было ступить ногой, потом — в процессе игры — территория когда-то могучего сектора урезалась, а другой, соседний, расширялся… В своем кругу шла своя жизнь.
Теперь каждый вечер у парадного подъезда МАЛЕГОТа (он рядом с нашей редакцией) хрипловатый оркестрик играет эстрадные мелодии (скажем, из репертуара Далиды), сопровождая зрителей на «Травиату», а двери московского Ленкома в моменты премьер распахивают лакеи в ливреях и цилиндрах. Они приветствуют лиц в смокингах и красных пиджаках… На живописном фоне этого нового существует и хорошо забытое старое: за маленький фельетон, студенческий пустячок в разделе нашей «Хроники»… не пускают в театр. То есть просят на премьеру не приходить и места не дают. «Критики — евнухи, пишущие о любви!» — горячится в телефонную трубку рассерженный директор театра, который, еще недавно казалось, существует в рамках новых, цивилизованных отношений. Теперь у него уже не попросишь машину — развезти тираж…
«Петербургский театральный журнал» был и остается профессиональным продолжением Школы — театроведческого факультета ЛГИТМиКа — СПГАТи. В редакции — зав.кафедрой русского театра Ю. М. Барбой. (Слева — М. Ю. Дмитревская, доцент кафедры.)
Не скучно, но — как в лесу, и иногда хочется закричать: «Ау-у-у! Коллеги! Как вы? Где вы? Для чего мы все?» На бегу считая жалкие гроши и при этом стараясь не потерять «духовного» свечения глаз, мы скользим, как на коньках, по льду замерзшего круга — инерционно, устало, друг друга не слыша и привыкнув, что не слышат нас. Даже себя стало трудно слышать. Да и зачем? Вот Далиду играют…
Свой круг — круг общехудожественной жизни — сузился сперва до чисто театрального, потом — до собственно театрально-критического, потом стало понятно, что спасение — в узком профессиональном дружестве. Так возник наш журнал. Какое-то время «чердак» на площади Искусств был спасением профессии, ближайших коллег и себя. Когда в № 5 я написала о нашей «капустной» редакционной жизни, кое-кто счел это недостаточной скромностью: «Кому интересно про вашу муху Дэзи?» На самом деле это была попытка «очертиться от чертей», нарисовать на голой земле свой, хотя бы маленький, круг, в котором можно профессионально и человечески выжить.
Выжить оказалось трудно, почти невозможно. «Нет, ее нет. Ой, я есть, это я!» (это — нынешняя весенне-зимняя усталость одного из редакторов). Иногда очень хочется издавать журнал, который бы назывался «Русский театральный инвалид». Может быть, попробуем.
Я верю одному психологу, который, попав на наш чердак, объяснил, что в редакции срабатывает «эффект подводной лодки»: попав сюда, человек либо пробкой выскакивает из замкнутого круга повседневного общения («друг у друга на головах», на площади 12 метров), либо остается, и тогда уж — надолго.
Поэтому — да! — самовар с чаем для гостей. Поэтому — да! — «глумовский дневник» на подоконнике. (Он уже тоже заикается от усталости: «Если наш журнал выпускать тиражом 3000, он будет би… би… бли… бля… Ну, в общем, редкостью».) Поэтому — ощущение, что общаться можно уже только друг с другом, в своем кругу. «У вас не производство, у вас семья, — говорят нам. — Это плохо». Наверное. Но именно в этом номере мы открываем рубрику «Семейный альбом», а часть журнала посвящаем Молодежному театру, в котором концепция «семьи» осуществлялась много лет и разными режиссерами. В нашей нынешней ситуации как раз хочется «малого круга внимания», а не хождения по известным семи кругам… общей безумной жизни.
Мы много веселились и праздновали. Казалось — нам хорошо всем вместе. Зима 1994 г.
На одной из встреч с читателями нам сказали: «У каждого вашего номера интонация, будто он — последний. Вы так хотите или получается само собой?» Можно ли хотеть дышать спазматически, неровно, захлебываясь? Конечно, так получается не нарочно, а от абсурда и безысходности общей картины: за два с половиной года и восемь книжек журнала ни жизнь, ни «свой круг», ни прочие «круги» — деловые и управленческие — не подсказали нам никакого выхода для выживания. В каждом номере, да, мы выражаем благодарность каким-то организациям, не давшим нам в очередной раз умереть, среди этих организаций — и мэрия, дважды оплатившая типографский процесс (а бумага? а гонорары авторам? а технические нужды? а необходимость оплачивать труд работников, которые делают журнал, но для которых миссия сохранения театральной критики не есть главная жизненная миссия?). Но в целом мы по-прежнему стоим на паперти и просим подаяния (это, естественно, никого уже не трогает, как редко трогают нас и уличные нищие), и по-прежнему, как и в момент рождения «нулевки», мы ходим по замкнутому кругу и повторяем в утешение себе слова Венички Ерофеева о том, что все должно происходить медленно и неправильно (прибавим: трудно, нелепо, унизительно, обидно, мучительно…), чтобы человек не загордился.
Конечно, еще Вольтер советовал каждому «возделывать свой сад». Правда, сад, а не огород. И лучше бы — вишневый. Но распавшийся «круг» поделил нас всех не на сады, а на садово-огородные участки, где каждый выращивает свою клубнику. Кто вырастил — молодец и может похвастаться перед другими прибылью (не творческой, а прибылью). Нам в этом смысле похвастаться нечем. «Петербургский театральный журнал» по-прежнему — кустарный промысел нескольких человек, а не производство. Утешает, правда, что кустарные изделия по прошествии времен оказываются в более высокой цене, чем производственная продукция.
Умные люди уверяли: переживете цифру «7» на обложке — и станет легче. Пережили. № 8 сдаем в типографию без всякой уверенности, что он — не последний. В том смысле, что никаких материальных перспектив на № 9 у нас нет. А так — все есть.
В своем кругу. К читателям и коллегам. № 8
Комментарии (0)