«КРОКОДИЛ»

Театр «Балтийский Дом».
Режиссер Анатолий Праудин

В «Крокодиле» режиссером смонтированы две, а то и три художественные реальности — их темпоритмы, фактуры, настроения. Например, хрупкая, истертая черно-белая графика экрана все время контрастирует с «гуашевыми» брызгами игры. Анатолий Праудин выстраивает спектакль как мозаику, где посредством взаимодействия разноцветных кусочков движутся действие и смысл. Например: «Под крылом» крокодильего аэроплана проносится знойная африканская саванна. А «приземляется» он в грязном подвале полуразрушенного дома. Крокодил, благополучно добравшийся до африканских трущоб, с горечью, в размере и ритме монолога лермонтовского Мцыри, повествует сотоварищам о трагической судьбе звериных родственников: «Там наши братья, как в аду, в зоологическом саду». А на экране — товарный вагон, увозящий отловленных беспризорников, похожих на испуганных зверьков. И забавно, и грустно.

«Сусальный ангел смотрит в щелку». № 21

Праудин поставил свою сказку сказок. Потаенные сарказмы дедушки Чуковского, проглоченные в розовом детстве, аукаются сегодня, как никогда. Нежность и горечь переплетаются так же колко, как сказка с кинохроникой. Ностальгический патефон вызывает звуки вьюги. Это блоковский музыкальный зачин; масштаб задан, его чувствуют художники, собранные Праудиным на Малой сцене Балдома. На ветру истории — знобит, и фантасмагории реальны. Вольнолюбивая африканская фауна, атрибут петроградской басни, в спектакле буквально спасает от безумия город, впавший в детство. «Розовое детство» заигралось в войну, и вот уже Лялечка самозабвенно машет вострой сабелькой. Крокодил в этой сказке-басне — больше всех остальных похож на человека. Он и в Африке — петербургский Гаврош с врожденным фирменным изяществом Ирины Соколовой.

о спектакле «Крокодил». № 21

— Значит, для ухода из родного дома должно было произойти что-то экстраординарное? Как вы объясняете это для себя и для театральной истории? Ирина Соколова. Этому предшествовало многое. Сначала — огромная потеря, когда сняли, убрали З. Я. Корогодского. Прошло 12 лет, и даже те люди, которые тогда нейтрально отнеслись к окончанию 25-летней «эпохи Корогодского» (а это такая же эпоха, как эпоха Брянцева), понимают сейчас, как была поломана судьба театра, многих актеров, актерской школы. И все наши усилия с тех пор были направлены на то, чтобы удержать художественный уровень театра. <…> И вдруг, после десяти лет безвременья, наши надежды на воскрешение оправдались с приходом в ТЮЗ Анатолия Аркадьевича Праудина. Два спектакля, которые он успел сделать, убедили нас в том, что он — лидер, способный строить детский театр. Мы стали единомышленниками, мои коллеги и я поняли, что говорим с ним на одном языке (а это такая редкость!). Процесс работы был удивительным. Но тут наверху было решено, что он не режиссер детского театра (обсуждать это, спорить об этом мне даже смешно — 13 лет Праудин работал именно в ТЮЗе, за это получал все международные и Государственные премии) — и его убрали из ТЮЗа. Но потерять такого художника для Петербурга было бы непростительной расточительностью, а нам, актерам, очень не хотелось расставаться с Анатолием Аркадьевичем. И вот теперь возникла возможность работать вместе, под крышей «Балтийского дома», где мы создаем театр под названием «Экспериментальная сцена» <…> — А какова программа вашего нового театра? Анатолий Праудин. Программа та же, что и была. Только страшное словосочетание, которое всех повергало в ужас, — «театр детской скорби» — мы заменили на более мягкое. «Аналитический театр для детей» — вот так теперь звучит наша позиция по отношению к тому материалу, который мы будем делать для нашего специфического зрителя.

«Мы хотим делать то, что считаем нужным»

(на вопросы «Петербургского театрального журнала»
отвечают Ирина Соколова и Анатолий Праудин). № 21