«ГОРЕ ОТ УМА»

Александринский театр
Режиссер Анатолий Праудин

Естественно, что сразу же после премьеры «Горя от ума» по Петербургу зазвучал общий, почти не делимый на голоса, театрально-критический вопль: «Ах, боже мой, он карбонарий!» Спектакль вызвал если не отторжение, то испуг, если не испуг, то неприятие, если не неприятие, то раздражение, если не раздражение, то любопытство, приправленное скепсисом.

Ля-бемоль и другие ноты. № 12

«Горе от ума» — спектакль неприятный. Неудобный. Смотришь его и сопротивляешься. Все в нем не так, как принято, или не так, как представляешь. Все коробит. Телега, которую не удержать, катится вниз. На телеге — «Грибоед». Прах в бочонке. Ряженые крестьяне, ряженые цыгане, ряженые гости на вечере у Фамусова. Каждая сценка — мини-спектакль. <…> Неприятные люди. Неприятный спектакль. Хочется его забыть, а не получается. Ходишь на него раз, другой, третий. Все пытаешься понять, ну почему у нас так? Почему с нашей Россией все так? «А судьи кто? Кто? Кто?..»

Горе от ума? № 12

Превратив «Горе от ума» в безгеройную драму, режиссер только ловчее досадил современникам… Но досадил и самому себе: главная партия его остроумной талантливой игры, считай, не состоялась. Он создал едкие, яркие решения почти для всех персонажей, но не сумел сочинить Чацкого. Вынув из старинной рамы это мучительное лицо, предмет споров русских поколений, он не нашелся, кем его заменить. Так отомстил ему «Грибоед», будто старая графиня из «Пиковой дамы».

Горе от ума? № 12

Были живые лица — вдруг стали маски. Да такие, что маскарадом не объяснить. Какой черт догадал ввести их — психический вывих в голове Чацкого или мейерхольдовский ген в голове Праудина? Стол, сочиненный Орловым, не может быть понят ни как обеденный, ни как пиршественный, ни как символ мировой обжираловки. Он метафорический и трагический. Живые характеры ни есть, ни просто сидеть за ним не могут и, слава Богу, не сидят. Но вот Чацкий, доведенный до крайности, яростно соглашается с тем, что он действительно сумасшедший, и норовит влезть в клетку над столом. Дескать, вот где меня надо держать. Делается все это с живым ожесточением и психологическими мотивировками. Куда девались грозные метафоры и гротескные маски? Никуда. Они есть, но просто рядом. Помянутый ген то вырывается на волю, то вдруг стыдливо прячется. Такое ощущение, что он еще не выяснил — родной он или приемный.

Горе от ума? № 12