В СКАЛУ ЛИ ТЫ ВРУБАЕШЬСЯ…

«Нас было много на челне…» В дореволюционном театре «плотники» были родственниками, свояками, из одной деревни. Тем сильнее чувствовалась их общность и ответственность друг перед другом. Теперь настоящие, истинно «цеховые» театральные люди все больше напоминают мне таких «свояков» (не беру тех, кто занят отхожим коммерческим промыслом). Мы все, в общем, — из одной деревни. В последние годы все больше ощущается единство театральных людей перед угрозой «другого мира». Может быть, потому, что мы оказались никем и ничем не защищены. Ни идеологически, ни материально. Ощущение, что кроме нас самих театру и нам никто не поможет, и если раньше еще возможна была «межцеховая конфронтация», то теперь гораздо более ощутима общность. Наверное, потому, что жизненно важно сохранение себя, своей самости и ценности, своих умений. Кроме нас самих это никто не сохранит (недаром, видно, Ольга Саваренская принесла нам идею рубрики «Ху о ху» — «Художник о художнике». Друг о друге, о профессиях, смысл которых непонятен «другому миру»). Может быть, поэтому в поездках по России отбираешь и собираешь «свояков» — тех, с которыми говоришь на одном театральном «диалекте». В этом номере много не петербургских персонажей, коллег, замечательных профессионалов. <…> В момент падения культуры («падежа скота», как говорит один «цеховой дядька» — академик) мы хотим ее сохранять. А если не сохраним — изменится ноосфера. Поэтому мы собрали в журнале всех: актеров, режиссеров, драматургов, композиторов, сценографов, балетмейстеров, критиков, завлитов… Костюмеры, живописцы, бутафоры, аппликаторы (не напоминает ли это вам монолог Нины Заречной?) — словом, все «цеховые люди» держат изнутри театр. И, пожалуй, единственные, кого не упрекнешь в отсутствии профессионализма, глядя на сцену, — это они, закулисные исполнители. Часть этого номера посвящена им — тем, с кем связаны ласкающие театральное ухо слова «пошивка», «столярка», «поделочники», «реквизит»… «Поделочники» — это те, которых судят по делам… Почему-то кажется: в цене поднимается умение что-то реально делать. Руками. Головой. А не болтать о трудностях. Тусовка непродуктивна. Конечно, прошли те времена, когда профессора академического рисунка служили одновременно исполнителями в живописных цехах, а авторы петербургских памятников — скульпторами-бутафорами. Прошли даже те недавние годы, когда, отправляя в красильню образец ткани, художник мог приложить записку: «На полтона ниже». Или выше. И назавтра получал точную выкраску. Но они есть, эти театральные безумцы-профессионалы. Нужно видеть «пошивку» Омской драмы во главе с Н. Кузло и послушать, как они разговаривают о театральном костюме, проработав здесь по тридцать лет! Нужно подняться на «чердак» Консерватории, в самый старый и самый большой живописный цех России, и понаблюдать, как бригада мастерских «Возрождение» шьет театральный занавес для Московской Новой оперы из парчи на льняной основе, которую последние семьдесят лет не производили в России, а теперь вот сделали… Нужно однажды увидеть, как работает макетчик М. Николаев (о котором мы писали в № 10), попав в Екатеринбург, обнаружить там композитора А. Пантыкина и, вернувшись, встретить на улице С. Дрейдена, идущего на репетицию, чтобы понять: мы еще есть. Нас много на челне. Неизвестно, впрочем, останется ли через десять или двадцать лет кто-нибудь, кто пожелает прочесть… «Петербургскому театральному журналу» 5 лет. Начиная, мы не думали, что он проживет так долго. Недавно на очередную просьбу о помощи один из городских «культурных начальников» произнес: «Я не буду помогать журналу какой-то группки…» Вряд ли он возьмет в руки этот номер, но все-таки: «группка» состоит из 250 человек. Именно такое количество авторских имен прошло через страницы журнала за 15 книжек-номеров. Тоже, знаете ли, не маленький цех. «Поделочники» — это те, которых судят по делам…

К читателям и коллегам. № 13,14