Петербургский театральный журнал
Блог «ПТЖ» — это отдельное СМИ, живущее в режиме общероссийской театральной газеты. Когда-то один из создателей журнала Леонид Попов делал в «ПТЖ» раздел «Фигаро» (Фигаро здесь, Фигаро там). Лене Попову мы и посвящаем наш блог.
16+

В СВОИХ ДЕРЗАНИЯХ ВСЕГДА МЫ ПРАВЫ…

30 декабря прошлого, 1992 года, в девять часов вечера мы получили сигнальные номера № 0 «Петербургского театрального журнала». Я провела в типографии целый день, подгоняя производственный процесс и подгоняемая суеверием: первый номер во что бы то ни стало должен лечь на новогодний стол («под салат» — повторяли мы), оставив в тяжелом високосном мучительный «нулевой цикл».

Теперь перед вами, читатели и коллеги, наш № 5. Мы завершаем свой первый год, который был ничуть не легче предыдущего — подготовительного, «идеалистического» года, года легких прожектов и тяжелых «обломов» многострадальной «нулевки». В 1993 мы пережили странное и темное банкротство спонсоров, дважды арестованные за неуплату тиражи, неожиданные надежды на то, что «заграница нам поможет» и крах этих надежд, «криминальную» паузу от № 2 до № 3 с мистическим повтором всех бед «нулевки» (вплоть до совпадения чисел и сумм), внутренние и внешние конфликты, тотальную и частичную неудовлетворенность сделанным. Мы хотели писать открытые письма Собчаку и закрытые — Ульянову, однажды, в минуту полного отчаяния, решили напиться, разложить во дворе костер из оставшихся журналов, позвать телевидение и, громко хлопнув дверью, закрыть журнал…

75-летие А. М. Володина праздновали в редакции. Когда он к нам приходил — в его голове путались Марины, их было три: Корнакова, Заболотняя и Дмитревская

75-летие А. М. Володина праздновали в редакции. Когда он к нам приходил — в его голове путались Марины, их было три: Корнакова, Заболотняя и Дмитревская

Потому что окончательно поняли — никому, кроме себя, мы не нужны.
И что? — был следующий вопрос. И что из того, что ни город, ни театральный союз, ни мэрия, ни Комитет по культуре (чтоб я понимала разницу!) ничем не помогли нам за год? Что из того, что, в сущности, никого не интересует: как так, на что и какими усилиями делается журнал, уже объединивший практически весь театрально-критический цех Петербурга?
Мы не стали жечь костер и писать бесполезные письма «отцу культуры» А. Собчаку, так любящему театр. Мы снова стали выползать, выцарапываться и думать о хорошем.

А хорошего очень много.

Собственно, пренебрегая «санитарными нормами» и работая по двенадцать-четырнадцать часов, мы хорошо живем в своей «журнальной эмиграции», спасительной для этого смутного времени бесчисленных «тушинских воров». То, о чем мы мечтали в предисловии к № 0 («чтобы наша каморка в первом дворе „Бродячей собаки“ стала домом, открытым для всех»), — сбылось. Говорят, у нас хорошо. Не перестав быть каморкой, комнатуха с одной пишущей машинкой и одним самоваром вмещает десятки людей. Думаю, низкий потолок не дает улетучиваться той замечательной энергии, которую оставляют здесь приходящие к нам люди, в свою очередь улавливая нечто, что оставлено другими. Вторую зиму летает одинокая муха Дэзи, воспитанница Марины Корнаковой (отдел музыкального театра), авторы — читатели и коллеги — присаживаются на гостевой диван за драным шкафом…

«Попробуйте закрывать машинку футляром! Райское наслаждение!» — гласит надпись на нашем «Роботроне» (М.Корнакова любит печатное слово и порядок).

«Стучите!» — весь год было написано на двери, потому что звонок не работал никогда. Но однажды осенью, вдруг, он зазвонил истошно-непрерывным звонком. Вырубились пробки, погас свет, запахло серой. В редакцию вошел Р.Фурманов. Кто читал наш № 2 — поймет, о ком речь. Рудольф Давыдович оглядел нас, мы — его. Он пристально вгляделся в лицо Лены Феофановой-Вестергольм. «Здесь есть Вестергольм?» — на ухо спросил он Л.Попова. Лена утонула в рукописях и водила носом по бумаге, словно зрение у нее упало до −15… «Нет, ее сегодня нет», — уверенно произнес честный Попов. Фурманов вышел. Пробки включились сами собой, а на двери с тех пор рукой Корнаковой прилеплено: «Можно не только стучать, но и звонить!»

Гости! Ю.С. Рыбаков, войдя в редакцию, сказал: «Ребята, столы стоят — как на Кузнецком», — и полюбил наш «чердак», напоминавший ему редакцию старого журнала «Театр» на Кузнецком мосту. Написал заявление, что будет нашим «дедушкой»,
на это заявление 27.11.94. В.Семеновский наложил резолюцию — «Рыбаков не дедушка,
а Мужское начало!» Бумага до сих пор висит на стене, пройдя с нами все редакционные адреса. Слева направо: Э.Кочергин, Е.Вестергольм (Феофанова), Л.Шнайдер, М.Корнакова, М.Дмитревская, Ю.Рыбаков. Снизу — голова Г.Козлова

Гости! Ю.С. Рыбаков, войдя в редакцию, сказал: «Ребята, столы стоят — как на Кузнецком», — и полюбил наш «чердак», напоминавший ему редакцию старого журнала «Театр» на Кузнецком мосту. Написал заявление, что будет нашим «дедушкой», на это заявление 27.11.94. В.Семеновский наложил резолюцию — «Рыбаков не дедушка, а Мужское начало!» Бумага до сих пор висит на стене, пройдя с нами все редакционные адреса. Слева направо: Э.Кочергин, Е.Вестергольм (Феофанова), Л.Шнайдер, М.Корнакова, М.Дмитревская, Ю.Рыбаков. Снизу — голова Г.Козлова

Редакция — твой дом родной,

Скреби ее, и чисть, и мой!

(Кому редакция — не дом —

С тем будем говорить потом).

Я тоже люблю печатное слово и порядок.

Но когда у нас нет гостей…

Но когда мы не пьем чай…

Полная «шевеленка».

Компьютер — дурак, правку не запоминает. Набираем в одном месте, в другом, в третьем, верстаемся — в четвертом. Никому не нужны — только себе. «Вам зарплату платят?» Кто?! Кто должен платить нам зарплату? Это мы должны всем. Дискеты путаются, тексты падают в лужу из рваного пакета, пока от наборщика с Моховой их везут общественным транспортом верстальщику на Голодай…

«Уйдите из компьютерной. Ходите — потом стулья пропадают. И верстки». Это тоже коллеги. И читатели.
Но будем о хорошем. О себе. Термин «шевеленка» принес в редакцию Виктор Дюжаев, наш фотокорреспондент.

Октябрь 1993 г. Здесь практически вся редакция. Слева направо: администратор М. Барсегов, бухгалтер Н. Грамотина, редакторы Л. Попов, Е. Тропп, И. Бойкова,Е. Вестергольм, М. Заболотняя, М. Дмитревская, художник Е. Шараборин, М. Корнакова, пришедший
в гости Г. Козлов, зав.редакцией Г. Ефимова.
Не хватает только верстальщика А. Меркулова
и фотографа В. Дюжаева (он фотографирует)

Октябрь 1993 г. Здесь практически вся редакция. Слева направо: администратор М. Барсегов, бухгалтер Н. Грамотина, редакторы Л. Попов, Е. Тропп, И. Бойкова,Е. Вестергольм, М. Заболотняя, М. Дмитревская, художник Е. Шараборин, М. Корнакова, пришедший в гости Г. Козлов, зав.редакцией Г. Ефимова. Не хватает только верстальщика А. Меркулова и фотографа В. Дюжаева (он фотографирует)

— Ну, что, Марина Юрьевна, опять «молнии» по пленке пошли (помните, как в прошлом году?) и шевеленка… (нечетко, то есть, не в фокусе).

Когда-нибудь мы заведем персональную рубрику В.Дюжаева «Страшилки от Вити».

— Витя, а где же массовые сцены «Ромео и Джульетты»?

— Марина Юрьевна, они все в начале прошли, а у меня тогда еще аппарат размораживался. Чтоб без «молний».

— Но убийство Тибальта…

— Нет, вы меня не убеждайте, на том спектакле, который видел я, всех убили в начале… Потому у нас и шел крупняк.

Постепенно мы стали говорить «шевеленка сознания». Еще — «расчлененка» (это когда и не в фокусе, и даже это, нечеткое, не собрать в целое).

— Алло, алло, это журнал «Московский набредатель»?..

Когда-нибудь мы заведем персональную рубрику М.Корнаковой «Смешилки от Марины».

— Ой, извините, не «набредатель», а «наблюдатель». А можно к телефону Валерия Оска-ловича?..
Половина оговорок Корнаковой точно войдет в поговорки.

— И зачем я в театр пошла? Ведь друзья на день рожденья звали, говорили: приходи, у нас еще остался кусочек текста на пирог…

Дурные примеры заразительны. Стою недавно в деканате.

— Я так устала, что у меня какие-то заторможенные редакции…

Сама себе я чаще всего напоминаю Бармалея из «Айболита-66», который «влетал то в один, то в другой экран, пинал слуг, отдавая распоряжения, крутясь, как волчок.

— Что ты тут возишься с виселицами, давай воду!

— А ты что делаешь? Разжигай пистолеты, заряжай хворост!

Крутясь, Бармалей без конца отдавал команды:

— Мартышку отвязать! Привязать повыше! Перевязать заново! Советов не навязывать! Никаких связей с Айболитом! Отвязать! Завязать! Перевязать!

Когда все наконец успокоилось, Бармалей оказался связанным и висящим вверх ногами.

— В чем дело? — возмутился Бармалей. — Поставьте меня на место! Меня-то вы зачем привязали? И почему вниз головой? На что вы намекали?»

Я, конечно, помню, что отвечал на это добрый доктор Айболит («Ты ничего не сможешь сделать с нами, потому что все хочешь сделать сразу»), но в нашей ситуации приходится именно — все сразу. И, болтаясь вниз головой, думать о «стратегии журнала» (выражение коллег), программе и критериях…
Этот номер начинается весело, с текстов о традициях петербургских театральных капустников, а кончается грустно, печальной кладбищенской историей. Как известно, жанр рецензии должен быть адекватен жанру спектакля, система отражений — закон нашей профессии и принцип журнала. Может быть, и вступление к номеру должно отражать движение номера?

Вот оно — редакционное счастье: денег на журнал почти нет, зато гости! «Мы с вами, вы с нами — и все мы вместе». Весна 1993 г. У нас опять Р. Габриадзе. Персональная рубрика продолжается. Слева направо: М. Заболотняя, Р. Габриадзе, М. Дмитревская, Е. Тропп

Вот оно — редакционное счастье: денег на журнал почти нет, зато гости! «Мы с вами, вы с нами — и все мы вместе». Весна 1993 г. У нас опять Р. Габриадзе. Персональная рубрика продолжается. Слева направо: М. Заболотняя, Р. Габриадзе, М. Дмитревская, Е. Тропп

Так или иначе, до грустного еще дойдем. А пока — о «шевеленке» и о том, что если мы не сделаем все сразу — никто за нас не сделает.

Мы не ведем календаря памятных дат. Из-за нехватки времени мы забросили даже коллективный «глумовский дневник», живущий на подоконнике. Но памятные дни у нас, несомненно, были.
Первый день продажи. А кому же продавать? «Это не в нашей природе», — декларировало большинство, а мы с М. Корнаковой и бывшим директором Г. Зайцевой оделись понаряднее, в лучшее и чистое, и отправились в БКЗ «Октябрьский» продавать нашу «нулевку» на вечере «Золотого Овна»…
Боже, что это было!

Мимо нас, прямиком в буфет, шли бодрые поклонники важнейшего из искусств, смотревшие на серую обложку нашего журнала — как на букашку, незаконно заползшую на праздник жизни. «Новый театральный журнал…» — стеснительно шептали мы, неловко дебютируя в роли продавщиц и преданно заглядывая в глаза тем, кто шел на встречу с Золотым овном.

Он, этот Золотой баран, стоял на сцене в профиль. Взволнованная мероприятием М. Корнакова, не желавшая верить в то, что это памятник именно барану, настаивала на его сходстве с молодым Бетховеном периода «бури и натиска». «Бетх-овен-овен-овен…» — чудилось ей. Со сцены же неслось совсем другое.

Вечер вел наш любимый В. Жук. Я сбегала за кулисы и, подарив ему журнал, попросила объявить со сцены, что новое издание можно купить в фойе. Жук почему-то сильно испугался, увидев меня, но обещал.
Дальше мы мечтали только об одном: чтобы имя нашего журнала не было произнесено среди текстов, звучавших со сцены.

Видимо, В. Жук и сам понял, что трудно сказать что-то о журнале, одновременно пропагандируя стихи своего друга В.Вишневского: «Я сегодня совсем не в себе, потому что я не в тебе…» (а он прилюдно восхищался ими), и трудно сделать рекламу нашей «серой букашке» параллельно с рекламой шуб фирмы «Лена» (а он рекламировал эти шубы, надетые на девиц, недружно поднимавших нестройные ноги)…
В тот вечер мы продали три журнала.

Почти тогда же — О. Н. Ефремов. Тоже радовался с нами нашей замечательной «студийности», а мы говорили, что умные и знаем, как студийность кончается... Слева направо: М. Заболотняя, М. Дмитревская, О. Ефремов, Л. Попов, Г. Ефимова, М. Корнакова, Е. Тропп

Почти тогда же — О. Н. Ефремов. Тоже радовался с нами нашей замечательной «студийности», а мы говорили, что умные и знаем, как студийность кончается... Слева направо: М. Заболотняя, М. Дмитревская, О. Ефремов, Л. Попов, Г. Ефимова, М. Корнакова, Е. Тропп

«Мы начинаем журнал в самое неподходящее время… Может быть, в самое неподходящее время что-нибудь получится?» — было написано в предисловии к «нулевке». Теперь можно признаться: получается трудно, кустарно, безрежимно (в полной зависимости от денежных средств спонсоров). Но — мы прожили на своем чердаке год, занимаясь профессией, делом, театром. И бесконечной, изнуряющей организационной и технической канителью, потому что никто, кроме нас самих, не даст нам возможность заниматься театром, делом, профессией. И помогать в этом коллегам. (Правда, Станиславский тоже занимался «канителью». Правда, золотой.)

В дверь стучатся. М. Корнакова открывает.

— Это квартира пятьдесят шесть? Скажите, а где шестьдесят седьмая?

— Леня, ты не знаешь, где у нас шестьдесят седьмая страница?

И это — совершенно серьезно. Потому что горит очередная верстка, и опять что-то потерялось, и сломался компьютер (чужой), и не написаны собственные тексты…

Мы прожили год, читатели и коллеги! Год! Чего только не было… И сколько раз нас хоронили!

— Я встретила вчера Ч. — говорит М. Заболотняя. — Спрашиваю: когда будет статья? А он: «Как, разве вы еще живы?»

Или звонок из Стокгольма: «Алло, Марина? Я слышала, что вас больше нет. Как жаль!»

В несуществующем календаре памятных дат мы не раз хотели отметить «День смерти». Не побоюсь сказать — и в этом мы следуем традиции. Такое ведь тоже уже бывало, и не с нами — с великими.

Вступление к «нулевке» заканчивалось А. Р. Кугелем. Спустя год, позволю себе закончить В. М. Дорошевичем, написавшим в 1921 году: «Гражданин редактор! С теплым чувством прочел я в „Вестнике литературы“ свой некролог.
В нем все правда, за исключением одной фразы: я не умер.
Известие несколько преждевременно.
Извините, пожалуйста, но я жив — чего и другим от души желаю».

Артистическое агентство «Импресариат» решило устроить нам вечер — отметить годовщину журнала в салоне Виельгорских. Это первый и последний за десять лет редакционный «выход в свет». Слева направо: техред Л. Цикота (не полностью), художник Л. Каминский, Г. Ефимова, М. Корнакова, М. Заболотняя, Н. Грамотина, Е. Вестергольм, Е. Тропп. 27 декабря 1993 г.

Артистическое агентство «Импресариат» решило устроить нам вечер — отметить годовщину журнала в салоне Виельгорских. Это первый и последний за десять лет редакционный «выход в свет». Слева направо: техред Л. Цикота (не полностью), художник Л. Каминский, Г. Ефимова, М. Корнакова, М. Заболотняя, Н. Грамотина, Е. Вестергольм, Е. Тропп. 27 декабря 1993 г.

К читателям и коллегам. № 5

Комментарии (0)

Добавить комментарий

Добавить комментарий
  • (required)
  • (required) (не будет опубликован)

Чтобы оставить комментарий, введите, пожалуйста,
код, указанный на картинке. Используйте только
латинские буквы и цифры, регистр не важен.