«КЛАУСТРОФОБИЯ»

МДТ —Театр Европы
Режиссер Лев Додин

Загадка ошеломляющего парижского успеха «Клаустрофобии» не кажется мне трудной. Всей своей природой, сущностью, структурой, манерой и повадкой спектакль стремится соответствовать некоему среднеевропейскому канону, вписаться в европейский контекст. «Гаудеамус» еще раздирали отечественные страсти, он еще был полон отечественных нечистот и имел реальный запах (отвратительный, с моей точки зрения. Об этом написано). «Клаустрофобия» холодна, технологична, похожа на хорошо сделанные, словно завернутые в целлофан, западные спектакли среднего ряда: чистый свет, много белого, пластически развито, динамично, безукоризненно профессионально, с обязательными актами, в том числе гомосексуальными и бисексуальными (тест режиссера на раскрепощенность сознания), с обнаженными телами и обязательно очень-очень социально и остро. Хорошо — если еще про Апокалипсис. Канон. «Клаустрофобия» общается со зрителями на рациональном, продуманном языке знаков, доступных социально-историческому сознанию европейца, опирается на «ближний круг» бытового знания о России. Ведь средний европейский зритель примерно одно и то же читал о России, одним и тем же интересуется, одного и того же боится… В белом павильоне «Клаустрофобии» (то ли эстетизированная аудитория класса Додина на Моховой, то ли клиника для психбольных) в пластических, вокальных, натуралистических упражнениях — испражнениях психического и физиологического толка — живут фантомы российской действительности, все то, чего боятся додинцы — учитель и ученики. В общую кучу свалена проза В. Сорокина, В. Ерофеева, Л. Улицкой, М. Харитонова, нищие, поющие на паперти, и учительница, вызывающая сексуальные корчи у ученика («Чтобы завтра этого не было!» — кричит она, доставая из его штанов собственную руку, измазанную спермой), пьяные и сумасшедшие — словом, ни одного нормального. Здесь есть место «философическим» рассуждениям о пьянстве классиков — и запоздалому стебу на ленинскую тему. Все «общие места» и все «больные» темы оприходованы, названы. К знанию западного человека о России они ничего не прибавляют, напротив, полагаю, дают ему уверенность в том, что он эту жизнь знает, поскольку ничего нового, свежего русский театр не сообщает.

Другой театр. № 7