Театр «Балтийский Дом».
Режиссер Владимир Туманов
В этот спектакль глядишься, как в омут, как в черное дно колодца, его смотришь, как больной сон: и глядеть страшно, и не смотреть невозможно. Герои «Чардыма», впрочем, как и герои других пьес Нины Садур, разговаривают на странном языке, словно в страшной сказке: вроде по-русски, но будто бы в родную речь добавили смертельного зелья. Какая-то неведомая сила кружит им сердце, то обжигает его шаровой молнией, то отмораживает тьмой-тьмущей — эта же сила странным образом «сдвигает» их речь. Владимир Туманов не впервые ставит пьесы Нины Садур — и, кажется, ему удается разгадать и тайну их тягучих ритмов, и похожее на древнее шаманское заклятье слово. На этот раз он увлек актеров Балтийского дома этой опасной игрой-существованием меж светом и тьмой, жарой и морозом, жизнью и смертью.
Ржавая карусель Чардыма. № 15
В фантастической и не менее апокалиптической, чем мир Шипенко, поэтике Н.Садур, где архетипы человеческого сознания соседствовали с политическими баталиями новейшей истории, где взаимопроникали реальное и потустороннее и где тоже нельзя было вы¬строить логическую ясную линию действенного развития, Константин Воробьев играл как раз не действие, а состояние постоянного нервного напряжения, переходящего от моментов сильного психического возбуждения к полуобморочному отупению. Леша Константина Воробьева был как лирическое стихотворение со сбивчивым ритмом, написанное нерифмованным белым стихом и прочитанное на одной пронзительной ноте. Эскиз в грязносерых тонах на тему «Человек в конце двадцатого века» — сгорбленная фигура, застывшая в недоумении и растерянности над разбитыми иллюзиями.
Комментарии (0)