Май — 2010 — — Петербургский театральный журнал (Официальный сайт)

ARCHIVE.PHP

НЕСКОЛЬКО ДНЕЙ С ВОЙНОЙ

admin

Три самых легкомысленных театра Петербурга посвятили свои премьеры 65-летию со дня Победы: «Буфф», детский камерный театр «Зазеркалье» и Театр музыкальной комедии. Уже после юбилея к ним присоединился «Балтийский дом», однако про постановку «Ольга. Запретный дневник» не хочется говорить второпях. Отложим разговор до осени, когда, надеюсь, спектакль достроится. Он может стать самым значительным в театральных воспоминаниях о войне.

Театр «Буфф» давно не соответствует своему игриво-эстрадному названию. На его афише — А.В.Сухово-Кобылин, Ж.Ануй, О.Уайльд. В новом сезоне обещают «Ревизора». Что же касается войны, то Исаак Штокбант, руководитель театра, прошел вместе с армией до Вены, о событиях 1944-1945 знает не по литературе. И когда в спектакле «Женя, Женечка и „катюша“» звучит его мягкий, глуховатый голос, это правильно. Он задает правильную, мудрую интонацию.

Откуда взять беспристрастного критика?

Переклички с личной жизнью не гарантируют успеха, но, в данном случае, спектакль получился, хотя было рискованно конкурировать с фильмом Владимира Мотыля и Булата Окуджавы. В Интернете можно прочесть следующую фразу: «В нашей стране трудно найти человека, не смотревшего фильм «Женя, Женечка и Катюша». Нашелся. Находясь в армии, я упустил этот, как теперь говорят, «культовый фильм» (1967), потом не сумел посмотреть по телевизору. И 9 мая 2010 г. воспринимал премьеру непредвзято. Не мешало сравнение с Олегом Далем.

Позже не удержался, посмотрел. От этого новая версия не показалась мне хуже. Она иная. Скорее, приближена к опубликованному сценарию, чем к фильму, претерпевшему от цензуры немалый урон. Сцена «в гостях у фрицев» немного другая, эпизод перед гибелью Женечки Земляникиной естественнее в «Буффе», при том, что не менее серьезен. В 1967 году (в кино для массового зрителя) нельзя было представить сцену: красноармейцы лежат в постели вдвоем и обнимаются. Герой Даля — почти святой. Сосредоточен на своих фантазиях.

Женюриана через 43 года

Герой Егора Лесникова (студент Театральной академии) тоже фантазер, но более вовлечен во внешнюю жизнь. Он не втиснут в рамки малого кадра, свободно движется, даже пританцовывает — теперешняя сцена «Буфф» на Заневском, 26 непривычно просторна. Егор не странный, как Даль, он — до неприличия доверчивый, открытый, веселый. На него нельзя смотреть без доброй улыбки.

Зато Елена Купрашевич (Женечка) очень похожа на Галину Фигловскую (из фильма). Даже окрас волос узнаешь. То же обаяние при внешней грубоватости. Сооружена на подмостках и «катюша», вернее, несколько условно изображенных «катюш». Они в разных конфигурациях обозначают передовую, землянку, особняк Зигфрида.

Что принципиально отличает спектакль от фильма, так это обилие песен Окуджавы, которые «прорезают» действие. Нужно ли было их вставлять? Вопрос спорный. К Окуджаве добавлен Окуджава, но в самом сценарии есть только «Капли датского короля». Популярные песни несколько рассиропливают атмосферу. В прозе Булат Шалвович менее сентиментален. С другой стороны, зритель любит чувствительность.

Когда на поклоны вышел седой Штокбант в пиджаке, на котором сияли многочисленные ордена и медали, в зале затаили дыхание. Не потому, что перед этим рыдал над телом любимой Женя-Егор Лесников — от небутафорских наград повеяло подлинностью.

А была ли война?

Штокбант увидел в интеллигентном и нелепом вчерашнем школьнике много общего с собой, каким пошел на фронт в 1941 г. Он хотел перекинуть мостик между сегодняшними мальчиками, девочками и теми, из войны. Для этого и сочинен пролог: день рождения современной Кати. Она вдруг посерьезнела и после попсы запела Окуджаву.

Тревога о забвении военных лет, так или иначе, пронизывает почти все юбилейные спектакли мая (за исключением «Севастопольского вальса»). Тревога обоснована. Школьника спрашивают: «Кто победил в Великой Отечественной войне?» — нынешний недоросль отвечает: «Кажется, наши». Байка вполне правдоподобна. Представить себе фронт, блокаду никто уже не может. С залихватских, кощунственных суждений о войне молодых, тренирующихся у балетного станка, начинается спектакль театра «Зазеркалье» «10 песен о любви и смерти».

Александра Петров потребовал от своих студентов пропустить через себя картины военной жизни: получение похоронки, возвращение искалеченного солдата домой, встречи полуживых женщин в блокаду, у проруби; фрагмент из фильма «Актриса». Все равно для них — чужое.

Песня «от сердца» или упражнение?

Как в «Буфф» поют Окуджаву, так здесь сцены разговорные перемежаются песнями военных лет. Признаться, я думал, мне покажут еще одну версию «Зримой песни». И это было бы не плохо. Но будущие оперные певцы исполнили «Землянку», «Соловьи» академично, с аранжировкой в стиле ораториальном, с хорами «а капелла». Не могу не присоединиться к огорчению Штокбанта: «Они не понимают, на чем построена эта песня» (он имел в виду Окуджаву).

Песни войны не нуждаются в обновлении. Это не фальшивая лента, вроде «В шесть часов вечера после войны». Владимир Воробьев поставил композицию по песням 40-х в Театре музыкальной комедии (1975). Получилось эмоционально, свежо, хотя все «номера» зрители знали наизусть. Спектакль «10 песен о любви и смерти» остался на уровне учебного материала. И только.

По поводу «Севастопольского вальса» у меня тоже были сомнения, надо ли его реанимировать. У публики, как выяснилось, нет сомнений — она «ломится» на премьеру. Так было всегда: и в 1960-е (премьера 1961 г.), и в 1970-е, после возобновления. Вальс, из него выросла оперетта, и другие мелодии Константина Листова красивы, легко запоминаются. Либретто Елены Гальпериной и Юлия Анненкова по-опереточному наивно и мелодраматично, чем и привлекательно. В реальности множество участников боя за Аккерманские высоты погибло — в оперетте все живы. В легком жанре мертвых не бывает.

«Я-у аптеки, а я в кино…»

Впрочем, сокращая по возможности разрыв между жизнью и сценой, режиссер Игорь Коняев удалил несколько сцен из первого, военного акта. Бой не должен выглядеть смешно. По его мнению, «Севастопольский вальс» — о любви. Несомненно. Другое дело, главная коллизия либретто не слишком вдохновляет. На вопрос, надо ли быть верной моряку, можно ответить со всей определенностью: «Да, хотелось бы». И не моряку тоже. Но представить себе семью, в которой жена занимается вокалом в Ленинградской консерватории, а муж служит на черноморском флоте, довольно трудно.

Собственно, фабула традиционна для музыкальной комедии: эффектная и неверная Нинон (со своей «Карамболиной») и скромная, но верная помощница Виолетта в «Фиалке Монмартра». Правда, у Кальмана почему-то привлекает именно нехорошая Нинон со своим шлягером. А в советской оперетте консерваторка (Светлана Лугова) отторгает неискренностью и настырностью. Люба (Анна Зайцева) не столь реалистична, как Женечка из сценария Мотыля-Окуджавы, но зато очень хороша собой, безупречна в одежде и поведении, а главное, хорошая комсомолка и целеустремлена в труде и любви. Очевидно, басистому капитану II ранга Аверину (Андрей Данилов) от нее не скрыться.

Не хочу учиться — хочу замуж

В равной степени, восьмиклассница Зина (Тамара Котова) нацелилась покорить флотского ловеласа Генку (Антон Олейников). Несмотря на то, что долговязый уроженец Краснодарского края не похож на героя набоковской «Лолиты», веселая девушка допризывного возраста тоже своего добьется. Дуэты Зины и Генки сыграны, спеты и станцованы блестяще. Центральные герои, по традиции, красуются — каскадная пара живет.

Тем не менее, публика страшно радуется, когда бывшая жена убралась в свой Ленинград (как говорил М.Жванецкий «Может, что-то в Консерватории подправить?»), а командир эсминца, наконец, догадался (после вспышки Любаши в защиту боевых подруг), на кого ему следует держать курс. Вальс, хор, овации! И хотя после хора «Поцелуй моряка» я долго думал, чем, по сути, военно-морской поцелуй отличается от поцелуя торфоразработчика, хорошая загадка на ночь тоже полезна.

С кваса на мороженое

В зале много немолодых людей. Они еще помнят вторую редакцию «Вальса», где девушку-сержанта играла Зоя Виноградова. Прошло лет сорок, и Виноградова исполнила роль не менее боевой тети Дины. Под обстрелом немецкой авиации хозяйственница переправляет краснофлотцам огромную бутыль с домашним квасом. А после войны подпитывает усатого и ревнивого боцмана (Павел Григорьев) тоннами мороженого. Глядя на пожилую пару, есть повод всплакнуть от умиления. Пусть Виноградова орудует ухватом и поет озорную украинскую арию.

Все меняется и в тоже время многое остается неизменным. Быть может, в этом и состоит утешение новых военных спектаклей.

ПРО СЕГОДНЯ

Молотовникова Ольга

Блог

Несколько дней назад в Молодежном театре Алтая состоялись первые в истории Барнаула читки пьес современных авторов.

А предыстория была такая. Приехал в театр режиссер Дмитрий Егоров. Приехал, чтобы с выпускниками актерского курса Краевой академии культуры (набирал ребят худрук МТА, народный артист РФ Валерий Золотухин) начать работу над новым спектаклем «У ковчега в восемь» по пьесе современного немецкого драматурга Ульриха Хуба. С «золотухинцами» Егоров уже ставил «Прекрасное далеко» по пьесе Данилы Привалова и «Прощание славянки» по роману Виктора Астафьева «Прокляты и убиты». В репетициях спектакля «У ковчега в восемь», правда, занятыми оказались всего трое из шестнадцати студентов. Эти трое ходили по театру важными пингвинами (во всех смыслах, потому что играют они именно пингвинов). Остальные — с кислыми минами подглядывали за репетициями. Но вот в один прекрасный день Егоров спросил: «А почему у вас в Барнауле практически нет спектаклей по современным пьесам? А с чего это здесь считают, что современные драматурги — это Розов, Вампилов и Арбузов? А не замутить ли нам читки пьес современных авторов?». Ребят уговаривать не пришлось.

Выбрали шесть пьес: «Божьи коровки возвращаются на землю» Василия Сигарева, «Наташина мечта» Ярославы Пулинович, «Третья смена» Павла Пряжко, «Убийца» Александра Молчанова, «Дембельский поезд» Александра Архипова, «Галка Моталко» Натальи Ворожбит. Режиссерами читок вызвались быть студенты Алексей Межов, Михаил Перевалов, Дмитрий Гомзяков, Александр Савин, Кирилл Фриц, ну и, собственно, сам Дмитрий Егоров. Назвали событие: «ПЬЕСЫ ПРО СЕГОДНЯ».

Барнаул. Молодежный театр Алтая. Читка пьесы Александра Молчанова «Убийца»

— Эксперименты с современной драматургией в Барнауле до сих пор исчерпывались спектаклями по пьесам Строганова в Театре драмы да еще моего авторства постановкой «Прекрасное далеко» по пьесе Привалова, — сказал Дмитрий Егоров. — Таким образом, город Барнаул практически полностью выпадает из контекста современной пьесы. Да, конечно, новая драматургия, в отличие от гуманной и доброй драматургии «шестидесятников» — бескомпромиссна, зла и агрессивна. Но зато все эти пьесы говорят со временем, которое мы проживаем сегодня, на одном языке.

То, что Барнаул до сих пор ничего подобного не видел и не слышал — это факт. И читки, как новая для столицы Алтайского края форма театрального представления, заинтересовали барнаульского зрителя. В театр в эти дни пришли студенты гуманитарных факультетов и старшеклассники, из взрослой части публики — преподаватели кафедры театральной режиссуры и актерского мастерства Алтайской государственной академии культуры и искусства. Были разнообразные интеллигентные лица, с театром знакомые шапочно, но зато увлеченные современным искусством. Поскольку вход был объявлен свободным, приходили, казалось бы, и совсем случайные люди. Но и они не покидали мероприятие до конца дня, активно принимали участие в обсуждении услышанного, а многие пришли и во второй день.

За два дня на планшете большой сцены МТА было озвучено столько запретных (по мнению учителей страны, приводящих в театры школьников) тем и прозвучало такое количество ненормативной лексики, что старшее поколение зрителей тайно мечтало прикрыть руками уши молодым ребятам в зале, словно те никогда не слышали мата. На расстоянии вытянутой руки проживали свои литературные жизни персонажи нашей невымышленной и не самой приглядной действительности. «Герои» времени, мимо которых принято проходить, опустив глаза.

«Наташина мечта» Ярославы Пулинович была принята залом очень тепло. По большому счету, у режиссера читки Алексея Межова получился готовый спектакль, требующий минимальной сценографической доработки. Маша Сазонова, читавшая за Наташу Банникову, вышла к зрителю в спортивном костюме, кроссовках, с небрежно затянутым «хвостиком» на затылке. Она абсолютно попадала в образ детдомовской девочки-подростка, которая готова ногтями выцарапывать право на свою единственную, так жестко прерванную и перевранную этой жизнью мечту.

Прежде, чем рассказать о читке пьесы Александра Архипова «Дембельский поезд», оговорюсь: тема современных войн, на которых непонятно за какие идеи погибают российские парни, сегодня одна из самых животрепещущих для МТА. Студенты-"золотухинцы" все как один призывного возраста. На сцену они вышли с бритыми до синевы головами (брились, правда, еще для спектакля «Прощание славянки», где они тоже призывники, но на другую войну — Великую Отечественную). У каждого на обратной стороне распечатки пьесы стояла огромная вычерченная красным фломастером буква «А» (высшая категория годности к воинской службе, которую на днях, уже не на сцене, а в реальности, присвоила призывная комиссия каждому из них).

Дмитрий Гомзяков, Кирилл Фриц, Владимир Хворонов.
Читка пьесы Александра Архипова «Дембельский поезд»

Звонко, быстро, как на перегонки была прочитана странная пьеса Павла Пряжко «Третья смена» — хронометраж одной ночи из жизни отряда загородного детского лагеря. Живет себе маленький мир детей, который на самом деле является зеркальным отражением и игрушечной моделью большого и дурно устроенного мира взрослых. Очень смешно читала Таня Данильченко за девчушку, которая только и успевала сообщать подружкам, что «там, на коридоре» происходит очередная драка. Тараторка с бурной жестикуляцией, она егозила на стуле и все узнавала раньше других. Не менее забавной была Маша Сазонова, которая представляла роль медлительной, занудной отличницы, твердя с растяжкой на гласных: «А мнее лагерь мноооого дает…».

Маша Сазонова, Таня Данильченко. Читка пьесы Павла Пряжко «Третья смена»

Завершала читки пьеса Василия Сигарева «Божьи коровки возвращаются на землю». Пожалуй, самая страшная и жесткая вещь из всей программы. И читали ее ребята так, что перед глазами возникал образ этого жуткого пятиэтажного дома на краю кладбища. Там живет вечно вмазанный наркоман Славик (Михаил Перевалов), вандал Димка, зарабатывающий на жизнь продажей надгробий из цветного метала (Александр Савин), отец Димки алкоголик Кулек (артист МТА Игорь Бочериков), изрядно потрепанная мужиками, но при этом наивно верящая в чудо Лерка (Ольга Одуева). На глаза навернулись слезы, когда выяснилось, что Славик хочет загнать какому-то полумафиозному Аркаше (Кирилл Фриц) памятник с могилы Димкиной матери. Когда такая чистенькая, словно из другого мира, Юлька (Ольга Ульяновская) вдруг открывает свою подлую сущность и подстегивает Димку спрыгнуть с балкона. Когда Лера и Дима в финале полушепотом читают детскую молитву божьей коровке.

В конце каждого дня участники проекта «ПЬЕСЫ ПРО СЕГОДНЯ» обсуждали показанное со зрителями. Насколько значимы темы, которые поднимают в своих пьесах современные драматурги? Что привлекает в этих пьесах, что отталкивает? Почему в Барнауле до сих пор отсутствовала практика работы с современной драматургией? Имеют ли эти пьесы право существовать на сцене барнаульских театров? Вот лишь несколько мнений:

Дарья Шахова, студентка 1 курса АлтГАКИ. Мои ожидания от события оправдались. Цель современной драматургии показать жизнь такой, какая она есть. Может даже чуть-чуть ткнуть носом. Чтобы без прикрас. Это для нас, молодых, близко. Это нам понятно.

Александра Абакшина, преподаватель АлтГАКИ (первый день читок). Спасибо, ребята, это была хорошая задумка и вы все очень талантливы, но мне бы не хотелось, чтобы в городе Барнауле ставили такую пьесу. Мне бы не хотелось, чтобы ее вообще где-то ставили. Я слышу от вас: поговорим о современности на языке современной драмы. Но мне кажется, говорить об этом же до сих пор можно языком Достоевского, Чехова, Горького. А те пьесы, которые вы сегодня нам представляете, наверное, совсем молодые люди пишут. Хочется сказать им только одно: молодые люди, не пишите больше пьес, пожалуйста! У вас тут девочка (Мария Сазонова — авт.) читает текст («Наташина мечта» — авт): «Я видела только комаров и ее жопу, а мне хотелось другого». Вот и мне тоже хочется другого, а не комаров и жопу… И я знаю, что никогда не буду ставить эту драму. Потому что я на ней не вырасту, а я хочу расти.

Александра Абакшина, преподаватель АлтГАКИ (второй день читок). Мне кажется, польза подобных акций в том, что такие люди, как я, меняют свою позицию. Вчера современная драматургия прошла мимо меня. Но сегодня я попала на «Божьи коровки» и вдруг увидела эту пьесу перед собой, словно готовый спектакль. Сегодня я поняла, что вот она, настоящая драма. Хотя механизм внутреннего монолога о современной пьесе был запущен во мне еще вчера. Когда, пусть и внутренне протестуя, я не могла не думать обо всем увиденном. И сегодня я говорю уже определенно: современная драматургия существует, и я хочу ее ставить.

Барнаул. Молодежный театр Алтая. Читки

Ирина Ткаченко, хореограф МТА. Я рада, что в этом городе есть мыслящий театр! Я рада, что я вас всех знаю, и мы вместе работаем! Спасибо!

Елена Кожевникова, преподаватель АлтГАКИ, театральный критик. Когда МТА, наконец, переедет в свое реконструированное здание, возможно, там будет какая-то экспериментальная сцена для постановок по современной драматургии. Место, куда учителя заведомо не приведут своих школьников. Если бы школьники зачастили на «Галку Моталко», представляете, что было бы с учителями? Возникли бы ненужные конфликты. А материал, который вы нам здесь предложили, представляет интерес только для какого-то краткого, почти сиюминутного доверия. И я не могу сравнить свои сегодняшние сиюминутные ощущения с глубокими эмоциями, вызванными в свое время пьесами Володина, Вампилова, Петрушевской. Потому что в тех произведениях всегда был художественный образ. Чтобы жизнь перетекла в пьесу, нужен художественный образ. Высокого рода текстами прошедших лет можно было наслаждаться просто читая. Какое я могу получить наслаждение, читая сленг и мат в пьесах современных драматургов? Я не сторонник новой драмы по языку, впрочем, это вообще проблема времени — утрата нашего полисемичного и богатого языка. Но, скажите: потрогать мальчика за член — это событие? («Галка Моталко» — авт.). Но не каждое событие может быть предметом исследования драматурга. Если идти только по пути идентификации с действительностью, мы будем далеко уходить от искусства. С другой стороны, очень интересной мне показалась работа с «Наташиной мечтой». Я почувствовала перспективу развития. Там были судьбы. А вот эта «Галка Моталко» — шок. Шок пустоты.

Роман Абрамов, редактор сайта «Культпоход» ИД «Алтапресс». Вот все говорят, что жизнь такая, как в этих пьесах. Ничего подобного! Жизнь не такая. Жизнь — она разная. Я такой жизни, как в этих пьесах, к счастью, не видел. Но мне интересно на нее посмотреть. Я считаю, что современная драма нужна хотя бы потому, что это интересно мне. Я готов на это ходить.

Геннадий Старков, режиссер, преподаватель АлтГАКИ, доцент, руководитель целевого актерского курса МТА. Почему нет в Барнауле современной драматургии? Потому что театры у нас государственные. Потому что они получают дотацию. Потому что не всегда существует уверенность, что пьеса будет поставлено талантливо. Спектакль должен быть поставлен так, чтобы на первый план шел не мат, как современный способ выражения эмоций, а интересная художественная структура, глубина осмысления сегодняшней жизни. Чем грязнее драматургия, тем она требует больше внутреннего света от актеров. Если уж на то пошло, в жизни все в сотни раз страшнее и чудовищнее, чем в этих пьесах. Жизнь может показать такой ужас и кошмар, из которого не выбраться. А драматургия нужна для того, чтобы показать, как из этого мрака выбираться.

Огромный зрительский интерес, который вызвали читки, утвердил руководство МТА в намерениях запустить новый долгосрочный проект «ПЬЕСЫ ПРО СЕГОДНЯ». Было решено, что театр продолжит проведение читок пьес современных авторов. Кроме того, репертуар театра будет пополняться спектаклями. По результатам зрительского голосования четыре из шести пьес, вошедших в программу, вызвали наибольший эмоциональный отклик у зрителей. Речь идет о пьесах «Наташина мечта» Ярославы Пулинович, «Божьи коровки возвращаются на землю» Василия Сигарева, «Убийца» Александра Молчанова, «Третья смена» Павла Пряжко. Уже в новом сезоне Молодежный театр Алтая планирует выпустить спектакль «Наташина мечта» с участием выпускниц «золотухинского» курса АлтГАКИ.

ВТОРОЙ ПОВОЛЖСКИЙ ФЕСТИВАЛЬ ДЕТСКИХ ТЕАТРОВ «ОТ А ДО Я»

Аминова Виктория

ХРОНИКА

Саратовскому ТЮЗу им Ю. П. Киселева исполнилось 90 лет. К этой дате и был приурочен Второй Поволжский фестиваль детских театров «От А до Я».

Программа фестиваля преследовала одну цель: показать саратовцам лучшие спектакли Поволжья. Никакого конкурса, раздачи наград и премий. Скорее подарок юбиляров городу. Не было и обсуждений спектаклей, вместо них по вечерам на камерной сцене театры обменивались творческими сюрпризами.

Программа состояла из утренних спектаклей для детей и вечерних — для взрослых и подростков. Самой большой радостью фестиваля стал спектакль «Слон Хортон» Нижегородского ТЮЗа. Молодые актеры, ученики Вячеслава Кокорина, нашли способ общения с детской аудиторией. Вместо того чтобы неестественными высокими голосами разговаривать с «милыми мальчиками и девочками» как с умственно отсталыми (этот запрещенный прием использовали актеры ТЮЗа «Джангар» из Элисты в спектакле «Сказка Белого месяца»), ребята вели диалог с залом на равных, просто и естественно. Без искусственных улыбок и приподнятых интонаций, скорее даже грустно, чем весело, рассказали они трогательную историю про недотепу-слона, который высиживал чужого птенца, несмотря ни на какие жизненные перипетии. Потому что этот слон оказался верным «от хо-о-о-бота и до хвоста». А в финале всем, и детям и взрослым, было предложено зажечь свою звезду: пришить пуговицу к белому матерчатому куполу, где уже горели «звезды», зажженные в других городах.

Зал на утренних спектаклях не меньше чем на треть состоял из взрослых, и по-настоящему объединить всех зрителей смог спектакль «Врун из Тридевятого царства» (режиссер Дамир Салимзянов) Глазовского театра «Парафраз»: тот час, что шло действие, смеялись все. Нечасто на спектаклях приходится так самозабвенно хохотать. «Врун» — пародия на русские сказки и на театральные штампы исполнения этих сказок. Остроумные тексты и живые, смелые, просто даже отчаянные глазовские актеры. Они не боялись наигрыша и азартно и упоенно разыгрывали незамысловатую историю про то, как вор под видом заморского принца хотел посвататься к царевне, чтобы украсть царскую казну. Но множество совпадений и случайностей, а также любовь сына трактирщицы к царевне и ревность быстрой на расправу жены вора помешали осуществиться злостному намерению. «Врун из Тридевятого царства» — обаятельный спектакль, и если молодые «кокоринцы» порадовали профессионализмом и обученностью, то молодые глазовские актеры — живостью и яркостью индивидуальностей.

Пожалуй, самым удручающим детским спектаклем на фестивале стала «Сказка Белого месяца» (режиссер Борис Манджиев). Калмыцкие танцы, музыка, костюмы завораживают, но эта этнографическая фактура сочетается с доморощенным, мертвым способом существования актеров в детском спектакле: высокие, противные голоса, незатейливые и скучные игры с залом, неестественная приподнятость. Спектакль рассыпается: все начинается с того, что детей долго учат говорить по-калмыцки слова «зайчик» и «лисичка», но ни тот, ни другая так и не появятся на сцене и к рассказываемой истории не будут иметь никакого отношения. Собственно, историю вообще трудно вычленить в калейдоскопе плясок и аттракционов.

Спектакль для самых маленьких — «Росток» Саратовского ТЮЗа в постановке Екатерины Гороховской — красивое пластическое действо, лишенное драматического развития. Детям рассказывают историю о том, как благодаря заботе садовников, воды, огня, земли, воздуха расцветает росток. Но с ним ничего не происходит: ни стихии, ни дикие звери ему расти не мешают. Симпатичная зарисовка, но еще не спектакль.

«Жил-был Геракл» (режиссер Ааре Тойкка) СамАрта — спектакль забавный, стильно оформленный, остроумно решенный, с замечательными актерскими работами. Рассказчица Розы Хайруллиной с сочувствием следит за приключениями Геракла, но в то же время исподволь, ненавязчиво осуждает наивную жестокость его подвигов. Обаятелен улыбчивый худенький Геракл в исполнении Алексея Меженного. Этот Геракл — пародия на американских супергероев, не рефлексирующих, не изменяющихся от подвига к подвигу, в каждый новый поход он отправляется с бездумной улыбкой: под веселую музычку шагает на месте. Это смешно и остроумно. Но между такими симпатичными находками, играми и шутками действие не развивается, и в финале, когда Геракл сперва утрачивает надежду на свободу, а потом вдруг свободу обретает, ничего не меняется, потому что на протяжении всего спектакля он ни к какой свободе не стремился.

«Синяя птица» была поставлена в Саратовском ТЮЗе к юбилею театра: 90 лет назад этот первый в России театр для детей открылся пьесой Метерлинка. Спектакль Александра Пономарева красивый, красочный, атмосфера в нем царит вполне сказочная. Но зачем и о чем ставить сейчас эту сказку непонятно. Главный образ пьесы — синяя птица — решается в каждой сцене по-разному, очевидно оттого, что у каждого человека своя синяя птица, но в финальной сцене выносят чучело голубя, что сводит на нет весь замысел: оказывается, все дело было в набитой опилками кукле. Две сцены привлекательны: смешной и одновременно пугающий приход феи Берилюны (Елена Вовненко) к детям и драматичное, трогательное свидание внуков с бабушкой (Светлана Лаврентьева) и дедушкой (Юрий Ошеров). Остальные же эпизоды остались цветными иллюстрациями.

Спектакль «Оскар и Розовая мама» (режиссер Владимир Чигишев) Казанского ТЮЗа построен как фантасмагория, калейдоскоп страшилок, рождающийся в сознании больного мальчика (Галина Юрченко). Все герои искажены в его восприятии, они как будто вышли из мультиков про Симпсонов, и только постепенно, по мере того, как мальчик обнаруживает в них человеческие черты, они меняются. Первой «реабилитированной» взрослой стала Розовая мама (Елена Ненашева), потом доктор, а потом и монструозные родители-предатели. Умирает Оскар в уже преображенном, человеческом мире, примиренный с ним. Спектакль перенасыщен танцами и постановочными аттракционами, так что на фоне этого карнавала, явно вышедшего из-под контроля режиссера, точное и вдумчивое существование Юрченко—Оскара кажется изящной черно-белой графикой рядом с аляповатыми глянцевыми картинками.

Пьесу МакДонаха «Калека с острова Инишмаан» (спектакль Волгоградского ТЮЗа называется «Билли») режиссер Альберт Авходеев решил как бытовую драму: скучно и тошно жить в забытом богом захолустье, где ссора соседской кошки с петухом уже волнующее событие. Вот и мучают все друг друга, потому что сил нет существовать бок о бок с одними и теми же давно надоевшими людьми. Сестра бьет брата, мальчишка издевается над старухой-лавочницей, тетки изводят племянника-калеку. Весь спектакль на сцене крик, ругань, кто-нибудь кого-нибудь колотит. И калека Билли (Роман Вахменин) ничем не отличается от остальных неприятных и скандальных островитян, разве что ведет себя потише. Финал спектакля лиричен, но безнадежен: Билли расправляет искалеченное тело и, раскинув руки, взмывает над морем. Очевидно, на этот раз смерть от туберкулеза не мнимая. Единственный способ вырваться с проклятого острова и из ловушки немощного тела — умереть.

Событием фестиваля стал спектакль «Лавина» Национального Молодежного театра им. Мустая Карима из Уфы (режиссер Линас Мариюс Зайкаускас). Пьесу турецкого драматурга Т. Джюдженоглу литовский режиссер поставил на башкирском языке. Но смотреть спектакль можно и без перевода: так подробно и достоверно существуют актеры. Сама история кажется экзотической: жители горной деревушки живут под вечной угрозой обвала, из-за этого неукоснительно соблюдают закон — рожать женщина может только в те несколько месяцев, которые считаются безопасными, чтобы крик новорожденного не вызвал бедствия. У молоденькой девочки начинаются преждевременные роды, и ее семья по приказу старейшин готова принести невестку в жертву: девочку должны замуровать. И только мальчик — ее молодой супруг — готов защищать жену и ребенка. Ребенок рождается, но от его крика обвала не случается. Опасность оказалась мнимой. И тогда впервые в жизни все герои кричат в полный голос, просто орут, вопят, почувствовав себя свободными.

Предлагаемые обстоятельства пьесы вынуждают актеров говорить вполголоса, тем выразительнее становится их почти бессловесное общение, глубже и подробнее внутренняя жизнь героев. Атмосфера на сцене такая насыщенная и достоверная, что начинаешь ощущать запах шкур и ковров, втягиваешься в течение этой чужой и неведомой жизни. Но «Лавина» — не жизнеподобный спектакль, это притча о несвободе, которая внутри нас, и избавиться от нее мы можем только сами, совершив всего один свободный поступок.

IV МЕЖДУНАРОДНЫЙ ФЕСТИВАЛЬ ТЕАТРОВ КУКОЛ «ОРЕНБУРГСКИЙ АРБУЗНИК — 2008»

Зайцева Наталия

ХРОНИКА

У оренбургского театра «Пьеро» есть одна особенность. Когда находишься внутри здания, невольно задумываешься о неразрывной связи между мастерством рукоделия и мастерством кукольника. Интерьеры театра оформлены художником Мариной Яриловой. Здесь можно бесконечно любоваться разнообразными панно и коллажами, посвященными двум темам — старому театральному персонажу с грустными глазами, в честь которого назван театр, — Пьеро и сочной ягоде, ставшей символом фестиваля, — арбузу. Даже простой огнетушитель становится необыкновенным, когда на него надевают кокетливую вязаную шляпку и бежевый костюм. Эта страсть к рукоделию периодически перетекала из фойе театра на сцену.

Тантамаресок из спектакля Ивановского областного театра кукол «Царевич Ваня на волке Сером» по пьесе Н. Шувалова вручную обвязала художник Любовь Болдырева. И три брата, и царь, и Елена Прекрасная «носят» смешные длинные свитера из цветных ниток. Волк, по кличке Серый, скромно сообщающий при первой встрече с Ваней: «Вообще-то, я добрый», — и вовсе целиком связанная из объемной шерсти перчаточная кукла. Мягкая беззубая полосатая морда от глупости царевича то и дело уморительно перекашивается. Ирония драматурга и художника по отношению к известной сказке подкрепляется и актерским исполнением, надо сказать замечательным.

Ирония в решении знакомых с детства персонажей, в том числе при помощи «эксклюзивных» костюмов, стала едва ли не главным приемом и в постановке хозяина фестиваля Александра Ярилова «Загадка Курочки Рябы». Пьеса М. Бартенева и А. Усачева предлагает зрителям задуматься над тем, почему дед и баба били-били яйцо, а когда мышка его таки разбила, расплакались? Над этим вопросом мучаются три сказочных персонажа, Русалка, Кот ученый и Дуб со златой цепью, сочиняя разные варианты ответа. Каждая из версий разыгрывается с помощью разных технологических систем. С каждой, все более нелепой, трактовкой увеличиваются и куклы: петрушки, планшетные, а затем и ростовые, хотя никакой жанровой перемены такие метаморфозы, к сожалению, не приносят. Режиссер и художник возводят абсурд, заданный авторами, в степень, ясно давая понять: Дед и Баба — из породы куриных, а Ряба — их дочка. Эта пернатая тема остроумно воплощена Мариной Яриловой в облачении кукол. А костюмы пушкинской троицы, стильные и модные, так и просятся на подиум.

О том, как навыки рукоделия и фантазия могут привести к созданию спектакля, поведала Катерина Илкова из Болгарии в постановке «Сказка из ниток». Незатейливую историю сказочного королевства рассказывает бабушка-вязальщица с помощью необычных ниточных метаморфоз. Разноцветные клубки превращаются то в головы и туловища персонажей, то в мороженое, то в небесные тела — Луну и Солнце. Река засыхает и актриса поднимает голубой шарф вверх, превращая его в тучу. Самый забавный персонаж этой истории — Стражник — сделан из двух клубков, на голове у него два выпученных глаза, которые с помощью спиц могут буквально «выскакивать из орбит», выражая удивление и недоумение героя. Катерина Илкова на наших глазах создает собственный мир, не забывая о его условности. В спектакле много интерактива. В начале актриса ходит по залу, оценивая вязаные наряды и аксессуары зрителей, не забывает похвастаться и своим чудным платьем. Спектакль понятен и без перевода, а включение актрисой объяснений на русском дает еще один повод улыбнуться («Что это? Конфеты. А по-нашему бонбонки»).

«Арбузник» фестиваль не конкурсный. Но если все-таки пришлось бы присваивать первое место в номинации «Лучший моноспектакль для детей», то приз достался бы постановке Михаила Яремчука «Почему — Потому» из Екатеринбурга. Актриса Наталья Гаранина предстает перед зрителями доброй клоунессой-гномом. Она появляется с огромным рюкзаком за плечами. Из него достает различные предметы: коврик из осенней листвы, солнце на палочке, деревце, яблоки, чтобы повесить на его ветки. Так постепенно появляется осенняя поляна — мир, в котором живет гном. Сотворение этого мира, собственно, и составляет сюжет, единственно доступный двухлетним детям, которым адресован спектакль. Опадают листья, засыпает мотылек. Актриса бережно укладывает его в колыбельку и разрешает маленьким зрителям подсмотреть, как он спит. В театре редко можно встретить удачные работы для таких малышей.

Целый ряд спектаклей, представленных на фестивале, продемонстрировал жизнь традиции и ее преломление в современном театре кукол. Оренбуржцы смогли увидеть и петрушечную комедию, и клоунаду, механическое действо кукол-автоматов, работы домашнего и уличного театров.

В спектакле «Актерского дома Колибри» (Архангельск) «Байка про Петрушку» герой остался озорником, шутником, остряком, но приобрел новые качества. Он стал циником, опопсел. Времена меняются — меняется и герой. В выборе невесты главным критерием оказывается ее капитал. В театре Федора Румянцева и Андрея Щукина (как и у многих современных петрушечников) больше нет смерти — комической катастрофы, утверждающей рождающее и поглощающее начало земли. А. Ф. Некрылова на одном из ежедневных обсуждений выразила предположение, что XX век, принесший столько катастроф, в корне поменял отношение людей к смерти. Она стала чем-то ужасным, над чем нельзя шутить. Поэтому в современном балаганном театре все заканчивается побоями и драками, но персонажи остаются живыми и здоровыми. Заметна и трансформация некоторых героев, ироничное к ним отношение. Так, Цыган становится «лицом кавказской национальности».

Владимир Захаров из Томска продолжает традицию кукол-автоматов, популярную еще в XVIII веке. Роза в горшочке, которая изящно танцует; кукла-пианист, играющая на протяжении всего действа на инструменте; «живая» лампочка — все это завораживает в спектакле «История одной куклы». При всей уникальности механики представлению явно не хватает драматургии и крепкой режиссерской руки. От показа остается впечатление эссе на тему переживаний художника, а не полноценного спектакля.

Наличие в афише фестиваля выступления клоуна показалось странным. На деле же Яри Силъямаки из Финляндии продемонстрировал виртуозное мастерство, столь универсальное, что какие бы то ни было вопросы отпали. Пластика Клоуна Додо невероятно выразительна, каждое движение отобрано и выверено. Работа с предметом вызвала восхищение у кукольников, понимающих, что значит «держать уровень». Можно позавидовать умению Додо представлять всем известные вещи в новом свете. Из традиционного циркового цилиндра появляется кролик. Но не настоящий, а плюшевый. И Додо начинает фантазировать, что можно с ним сделать, предлагая огромное количество смешных вариантов. Исполнитель не заигрывает с публикой с помощью старых как мир приемов, но и взрослые, и совсем юные зрители активно включаются в действо и без конца веселятся.

В четыре дня фестиваля вместилось двенадцать представлений. Единственным серьезным провалом стал спектакль Оренбургского областного театра кукол «Женитьба Бальзаминова» по пьесе Островского. В причинах разбираться не будем. Вероятнее всего, коллектив, долго живший без режиссера, потерял очень много и не смог быстро выйти из века «дорежиссерского театра».

НОЧНЫЕ СКАЗКИ ДЛЯ УМНЫХ

Константинова Анна

ХРОНИКА

Российский театр для детей уже много лет существует в ситуации активной полемики самого широкого диапазона: кто-то утверждает, что детский театр — совершенно необходимый элемент воспитательного процесса, кто-то — что современным детям не нужна никакая «тюзятина», насаждавшаяся советской властью, и так далее. Дискутируют, голосуют то против «театра детской скорби», то за «интерактив», то за «зрелищность», то за «духовность», но, кажется, до сих пор никакого единого мнения на этот счет не существует.

Оказывается, единого мнения о том, каким должен быть детский театр, нет и в богатой театральными традициями Италии. Режиссер Летиция Куинтавалла на пресс-конференции, посвященной открытию второго фестиваля «Гаврош», посвященного итальянскому театру, высказалась так: «Дискуссия о детском театре повсеместна и бесконечна. Рождаются новые дети, а с ними рождаются новые вопросы — и этот процесс прекрасен! Ведь он служит поводом для честного творчества». Арт-директор фестиваля Тереза Дурова подытожила: «Проблемы детского театра разговорами не разрешить. Нужно просто любить детей». Пожалуй, она немножко слукавила: спектакли, привезенные из Италии на фестиваль, оказались не такими уж простыми. Главное, что объединило четыре постановки, которые нам удалось увидеть, — очевидное доверие к «невзрослому» зрителю, к его способности воспринимать и чувствовать именно искусство, а не только благосклонно потреблять продукты массовой культуры. И, надо отдать должное довольно разновозрастной фестивальной публике, это доверие не было обмануто.

Театр Бриччиоле из Пармы открыл фестиваль сказкой Карло Коллоди «Пиноккио» (режиссер Летиция Куинтавалла) в неожиданно «недетском» стиле: «like Brecht» — пояснила после представления актриса Анна Амадори. И добавила: «наш Пиноккио — ночной Пиноккио». И правда: в полумраке, на задрапированной черным сцене, действовали актеры в черных костюмах, а большая часть «итальянской аутентичности», по сути, сосредоточилась в образе Феи с голубыми волосами (эту роль исполняет уже упомянутая Анна Амадори, она же озвучивает куклу-Пиноккио). Темпераментная, большеглазая, пышноволосая, в простом, но очень женственном платье, она выглядит именно так, как, наверное, большинство из нас представляет себе «настоящую итальянку», а «сказочной» составляющей ее облика служат одни лишь электрически-синие блестки в волосах. В сценической истории о деревянном мальчике она то рассказчица, то — живая, активная участница, а четверо актеров (Кристиано Фаббри, Клаудил Гуаин, Джада Мелей, Морелло Ринальди) — черные кролики — по мере необходимости становятся то слугами просцениума, то персонажами сказки. У знакомых с сюжетом «Пиноккио» (а в Италии он знаком буквально всем) этот прием должен вызывать довольно мрачные ассоциации: кролики появляются по приказу Феи с гробом на плечах, когда Пиноккио отказывается принять лекарство, — как веский воспитательный аргумент. Действие то переносится внутрь маленького театрика, стоящего посередине сцены, то вращается вокруг него. Нельзя не отметить, что актерам замечательно удаются всяческие «подворовывания»: каким образом полено на глазах у зрителей превращается в куклу, довольно сложно проследить, даже пристально приглядываясь. Запоминаются туманно-графичные сцены теневого театра: появление мудрого Сверчка, загоревшиеся в пламени камина ступни деревянного человечка, ползущий по дороге фургон с впряженной в него вереницей осликов… Кукол-Пиноккио в спектакле несколько, они разномасштабны и выполнены намеренно примитивно: тело-дощечка, круглая голова, ручки-ножки — палочки. И способ вождения этих кукол по большей части лишен какой-либо технической отточенности: этот деревянный Пиноккио — игрушка, которую собственная судьба не слишком принимает всерьез. Стилистически чуждым лаконичному сценографическому решению выглядит, к сожалению, осел-муляж в натуральную величину (в осла по сюжету превращается Пиноккио от безделья), да и манекен, изображающий Пиноккио, превратившегося в живого мальчика, — «скорее мертв, чем жив». В сказочном сюжете, пересказанном Театром Бриччиоле, на первом плане, пожалуй, оказались чувства Феи-матери, наблюдающей за трудным взрослением своего названного сына, а не приключения деревянного мальчика, заслужившего право стать «настоящим человеком».

Тот же Театр Бриччиоле и в тех же «ночных» красках (полумрак на сцене, лаконичная сценография) представил диалог матери и сына в спектакле «Крик мамы» (режиссер Элиза Куппини). Сюжет современной сказки о любви, обидах, ошибках и трудном пути к взаимопониманию полон метафор и на сцене воплощен в поэтическую театральную реальность. От гневного окрика душа мальчика теряет свою целостность: «ноги в пустыне, руки в джунглях, сердце в море, а голова среди звезд», и матери приходится предпринять долгое путешествие по земле и морю и даже взлететь к небу ангелом, чтобы собрать воедино и заново наполнить любовью образ собственного сына. И выкрашенная черным декорация-станок (максимально условно обозначающая дом, в котором живут герои), и яркое пластическое (или даже хореографическое? Или акробатическое?) существование актеров (Элиза Куппини, Кристиано Фаббри) дают повод предположить, что это — постановка «like Мейерхольд». Композиционно спектакль показался небезупречным (возможно, фрагментарные «провисания» действия были обусловлены существованием на «неродной» фестивальной площадке), но синтез литературного и сценического текста (насколько можно было судить по синхронному переводу) во многом удался.

Иную форму театральной игры, вполне новаторскую, смогли увидеть те, кто посетил спектакль «Итальянский сад» (постановщики Франческо Ганди, Давиде Вентурини; Компания Т. П. О., Прато) — визуальный театр. Компания ведет поиск в области современных технологий, а цель его — использовать достижения компьютерной эры для развития творческих способностей юных зрителей. Все спектакли Компании Т. П. О. (а одних только «садов» у них три: помимо «Итальянского» есть «Японский» и «Нарисованный») близки к жанру хэппенинга, потому что главные их участники — «интерактивный ковер» и зрители, которых актеры-ведущие приглашают в путешествие по этому волшебному ковру. Под ним расположены многочисленные датчики, а высоко над ним — проектор. Ступая (или даже ползая, или кувыркаясь!) по ковру-экрану, можно заставить «бежать» мозаичную дорожку, расцветать маргаритки, наполняться водой мраморный бассейн, вырастать густую траву и так далее, и так далее. В сочетании с клавесинной музыкой и барочным вокалом, с пантомимическим рисунком движения актрис-ведущих (Виола Эспости Онгаро, Каролина Аморетти, Анжелика Портиоли), в разной мере артистичное (чаще несмелое, конечно) пребывание на ковре маленьких зрителей выглядит как довольно любопытная, почти кинематографичная импровизация. Конечно же, этот красочный и подвижный «диафильм на ковре» можно показать только в темном помещении — поэтому «Итальянский сад» тоже оказался «ночным»!

В багаже фестивальных впечатлений «История семьи» (театр Родизио, Парма), бесспорно, может претендовать на место «самого-самого»: самого живого, самого актерского, самого человечного, самого интересного, самого талантливого и так далее. Режиссеры и авторы пьесы (Мануэла Капече, Давиде Доро) придумали виртуозную текстовую игру (куда там Гришковцу!) и ее изысканно-темпераментное сценическое воплощение, которое захватывает мгновенно — а потом чрезвычайно сложно поддается описанию. «Беатриче Баруффини занимается художественной гимнастикой и всегда получает высший балл!» — звучит рефреном в истории, которую рассказывает от имени единственной, любимой, гениальной, замечательной дочери актриса… Беатриче Баруффини. История эта, смешная и драматичная, приходит к чеховски тоскливому финалу: оказывается, что все расхожие представления о счастье, все сбывшиеся мечты и осуществленные победы могут превратиться в рутину и завести в тупик. Но даже в этом тупике людям свойственно питать надежду на то, что «в следующий раз все получится намного лучше». И такой сюжет представлен от имени ребенка, и сыгран для детей! Фестивальная публика восприняла спектакль «на одном дыхании», наградив продолжительными искренними аплодисментами. Овации (как и премия в области детского театра, которой спектакль отмечен в Италии) более чем заслуженны: на сцене мы увидели настоящих наследников dell’arte (Беатриче Баруффини, Давиде Доро, Консуэло Гиретти) — пластичных, музыкальных, ироничных, искрометно-жизнерадостных, убедительно драматичных и очень красивых! Мизансценический рисунок спектакля с большим вкусом «смонтирован» из пластических, статичных, танцевальных элементов, в нем есть рефрены и вариации, он четок и логичен — и все же в каждый свой миг не вполне предсказуем. В такой композиционной непредсказуемости, вероятно, секрет высокого эмоционального накала спектакля и лучшее из зрительских наслаждений! А сценография и в этом спектакле лаконична (и тоже «ночная») — черный кабинет, деревянный стол и три стула да абажур над столом.

И еще одно, «самое-самое» фестивальное впечатление: чтобы там ни говорили о клиповом сознании, компьютеризации и американизации, российские дети — вполне благодарные зрители, с которыми нет нужды заигрывать, которым не нужно угождать и так уж бояться, что они «не поймут». В чем итальянские артисты уже убедились. Может быть, этот факт убедит и тех российских, которые сомневаются?

VII ВСЕРОССИЙСКИЙ ФЕСТИВАЛЬ ТЕАТРОВ МАЛЫХ ГОРОДОВ РОССИИ

Тропп Евгения

ХРОНИКА

Фестивали театров малых городов под эгидой столичного Театра Наций проходили, с разной периодичностью, начиная с 1994 года. Приятно, что новое руководство театра решило продолжать традицию проведения этих важных для российской провинции встреч. Евгений Миронов, худрук Театра Наций, приехал в Лысьву (Пермский край), в этом году уже во второй раз принимавшую у себя фестиваль, и представил зрителям спектакль своего театра — «Шведскую спичку», которую молодые актеры сыграли на открытии. В течение фестивальной недели на сцене Лысьвенского театра было сыграно 9 спектаклей из 9 малых городов. Последними выступали хозяева с «Поминальной молитвой» главного режиссера Тимура Насирова (об этом спектакле читайте в основном блоке журнала).

Программа, собранная арт-директором Олегом Лоевским, оказалась достаточно сильной (неудачей можно счесть только один спектакль, но и он был во многих отношениях любопытным) и продемонстрировала высокий уровень театральной культуры на периферии. Грандиозным Эверестом над остальными постановками возвысился «Черный тополь» Минусинского театра: по человеческим и профессиональным вложениям эта этапная работа ни с чем не сравнима. Не испугавшись объема эпического полотна (спектакль идет в два вечера), жюри признало «Черный тополь» победителем, и он поедет в Москву представлять малую театральную Россию.

Впрочем, и другие участники лысьвенского фестиваля станут или уже стали гостями столицы. Петр Зубарев со своими чудесными спектаклями для детей побывал уже, кажется, на всех возможных театральных форумах, в том числе московских, и везде его «Иваново сердце» и «Сказка о рыцарях и принцессах» вызывают одинаково бурный восторг и детей и взрослых.

Спектакль «Остров Рикоту» Новоуренгойского театрального объединения «Северная сцена» тоже отправился из Лысьвы в Москву — но как участник другого фестиваля («Новая драма»). Молодой режиссер Юрий Муравицкий поставил пьесу Н. Мошиной, еще не имеющую сценической истории. Драматург сочинила фантастическую историю: остров Рикоту на Дальнем Востоке оказывается заколдованным жутковатым местом, откуда невозможно выбраться. Жители острова то ли всерьез, то ли издеваясь над гостем, журналистом (Алексей Щелкунов), утверждают, что никакой Москвы вовсе нет, да и России нет. Есть только Рикоту. Море, рыба, тюлени, водоросли… В спектакле есть попытка балансирования на грани реального и мистического: и быт рыболовецкого поселка возникает на сцене, и атмосфера бреда присутствует. Вот выпили-закусили персонажи по случаю приезда корреспондента (вроде бы обычная жанровая сценка — напоминает деревенскую комедию в духе Лобозерова), а потом, когда мужчины выходят покурить, женщины за тем же столом с водкой и салатами из водорослей вдруг исполняют таинственный обряд, молятся Матери Моря. Странная психоделическая музыка, загадочно мерцающее на заднике северное сияние — затягивает Рикоту в свои сети рыбку, москвича Игоря, потому что необходим он здесь для продолжения рода. И в финале сам журналист уже не верит в существование Москвы, а лодку ремонтирует, чтобы с детишками вокруг острова кататься.

Пьеса Мошиной кажется более смелой, жесткой и драматичной, чем спектакль Муравицкого, в котором герой остается на острове не столько потому, что его одурманил Рикоту, сколько из-за внезапной влюбленности в Анечку (Ольга Лабозина), специалиста по альгологии и океанопоклонницу по совместительству. Мелодраматический мотив здесь явно лишний. Но освоение театром сегодняшней драматургии — процесс негладкий, и сам выбор пьесы Новоуренгойским театром уже заслуживает уважения. В фестивальной программе, как обычно, преобладала классика (если не считать оригинальных текстов Зубарева, кроме «Рикоту» новых пьес не было). Деятельный интерес к современной драматургии проявляет Каменск-Уральский театр «Драма № 3», в репертуаре которого есть и Сара Кейн, и Вырыпаев. В Лысьву театр привез «Зеленую зону» М. Зуева — пьесу, в последние годы очень популярную. Режиссер (худрук театра) Людмила Матис находится под явным влиянием прекрасного спектакля Евгения Марчелли в Омской драме, но это не лишило постановку оригинальности, в ней есть теплое обаяние, колоритные актерские работы.

Крепкое профессиональное качество и хорошую актерскую школу продемонстрировал спектакль Тобольского драматического театра им. П. П. Ершова «Дело». Режиссер (он же сценограф) Михаил Поляков поставил в этом театре всю трилогию А. Сухово-Кобылина, впервые на провинциальной сцене. Вторая часть, остающаяся обычно в тени более популярных «Свадьбы Кречинского» и «Смерти Тарелкина», представляет богатый материал для актеров. В спектакле сильно и драматично сыграна роль старика Муромского, доведенного бюрократическими измывательствами буквально до смерти (Анвар Гумиров). Пластически выразительно и психологически изощренно существует Евгений Пономарев — Тарелкин, угадывается перспектива роли, метаморфозы последней части трилогии. Общий рисунок спектакля строг и лаконичен: из золоченых рам с двуглавыми орлами выстраиваются анфилады — бесконечные двери кабинетов. Группа готовых на все чиновников с услужливыми улыбками, пританцовывая, передает из рук в руки папки с делами, и в этом хороводе зеленых сюртуков проситель постепенно запутывается, как муха в паутине. Чиновничья улыбка превращается в оскал…

Представляя «Женитьбу» Орского театра им. Пушкина, О. Лоевский сказал, что в программе фестиваля должен быть странный спектакль — поэтому он пригласил постановку московского режиссера Андрея Санатина. Можно долго описывать странности мира, в который перенесено действие «Женитьбы», мира фантасмагорического, тревожного и непонятного.

Грязно-коричневая с ржавым оттенком стена, высокие узкие двери, ступени, ведущие вниз (вероятно, герои живут ниже уровня земной поверхности), странные белые конусы, расставленные тут и там по сцене (режиссер на обсуждении сообщил, что это сахарные головы), необъяснимое сооружение в центре — прозрачная пластиковая крыша то ли остановки общественного транспорта, то ли торгового киоска, на которой и строятся основные мизансцены. Предположим, это метафора — герои не могут обрести твердую почву под ногами, скользят по гладкой покатой поверхности… Но в спектакле взаимодействие с пластиком выглядит не метафорой, а раздражающей трудностью для актеров. Довольно странно смотрятся здоровые дядьки, ползающие на четвереньках под низкой крышей или сидящие на ней, по-кукольному вытянув вперед ноги. Можно долго толковать о том, что мигающий свет, тревожная музыка, тени, пляшущие на стене, небытовая пластика, то отрывистая, то протяжная речь указывают на то, что все творится в неком жутком сновидении, герои этого сна — то ли люди, то ли птицы и звери. «Предводительница» мистических сил — Сваха (Елена Мирошникова). Но чей это сон и чьи это страхи — непонятно (может, самого Гоголя? Тем более что последние слова спектакля — это гоголевское «Лестницу! Лестницу!»). Во всяком случае, Подколесин Михаила Козлова — милый кокетливый молодой человек, никаких невротических расстройств в нем незаметно. Агафья Тихоновна Татьяны Ивлевой словно перенесена в этот спектакль из какой-нибудь «нормальной» «Женитьбы» — она ведет себя по-человечески (а не как существо из ночного кошмара), переживает, надеется, робеет. Может, поэтому к ее мягкому женскому телу, полному и белому, тянутся женихи-«умертвия»…

Режиссер петербургской школы Ольга Ольшанская поставила с молодыми актерами Прокопьевского драматического театра им. Ленинского Комсомола «Преступление и наказание». Композиция спектакля включила диалоги трех героев романа Достоевского — сцены Раскольникова (Вячеслав Гардер) с Порфирием Петровичем (Роман Михайлов) и с Соней (Татьяна Федоренко). Эта неоднозначная работа вызвала сложную реакцию — что-то в ней отталкивало, что-то притягивало. Пространство романа угадано точно. Художник Кирилл Мартынов совместил интерьер и экстерьер, внешний мир и мир частный «ввернуты» друг в друга. Герои пьют чай на парковой скамейке под водосточной трубой, свисающей прямо с неба, которое забито досками. Облезлые стены, уличный фонарь, узкий проем между домами, стискивающий Раскольникова… Важная часть атмосферы спектакля — «перемычки» между диалогами главных героев. В полутьме возникают безлицые персонажи Петербурга: прохожие, проститутки, дворники, замотанные в платки бабы, пьяненькие, люди-тени. Бродят, толкаются, что-то бормочут — город-морок, город-бред.

Видно, что режиссер смогла погрузить артистов в мир романа, участие в этом спектакле для них — не формальное исполнение ролей, а очень серьезное испытание. Они напряжены и взвинчены. С самого начала Соня находится на грани истерики, ее трясет, она еле-еле выговаривает текст. И вообще для спектакля характерны преувеличенность эмоций, нагнетание страстей и множество внешних проявлений страдания: герои воют, ревут, кричат, при этом еще громче гремит патетическая музыка, как в старом кино, грохочет деревянный пол, словно земля колеблется под ногами… Хочется вслушаться в текст, а это почти невозможно. Угнетает перегруженность внешнего ряда, постоянное иллюстрирование: герои манипулируют предметами, играют стаканами, кусочками сахара, лимонами, газетами, стараясь наглядно изобразить суть спора. Но бесконечные придумки только утяжеляют спектакль.

Персонаж В. Гардера похож на сценических Раскольниковых 1960-х годов — таким, наверное, был Родион Романович Геннадия Бортникова — странно-красивый, нервный, худой, с горящим пронзительным взглядом и ореолом романтического страдальца. После спектакля Гинкаса наше представление о Раскольникове изменилось, современный мальчик-убийца совсем иной — проще, прозаичнее и страшнее… Да, пожалуй, «Преступление» из Прокопьевска — не совсем «нашего времени случай» в театральном смысле, но в собственном художественном законе он последователен, целен и поэтому серьезен и заслуживает уважения.

Кроме главного приза, на фестивале вручались и другие награды: Вячеслав Гардер был награжден за роль Раскольникова, Петр и Елена Зубаревы — за постановку детских спектаклей, Олег Павлов — за исполнение роли Тевье-Молочника, Тимур Насиров — за постановку «Поминальной молитвы»… На церемонии закрытия было объявлено, что по решению руководства Театра Наций фестиваль малых городов получил постоянную прописку в Лысьве. Следующая встреча — через два года.

С ОСОБЫМ ВНИМАНИЕМ — К «ОСОБОМУ» ТЕАТРУ

Авраменко Евгений

ХРОНИКА

С 12 по 14 сентября в Театре-фестивале «Балтийский дом» проходил Первый международный фестиваль «особых театров» — театров, где занимаются люди с ограниченными возможностями. Этот фестиваль — первый этап проекта «Доверие» (организованного «Балтийским домом» совместно с НП «Культурная инициатива» при поддержке Комитета по культуре и Комитета по труду и социальной защите Санкт-Петербурга), целью которого является формирование гуманного отношения к людям с ограниченными возможностями, воспитание чувства толерантности.

Это первый опыт проведения подобного фестиваля в нашем городе. В Москве фестиваль «Протеатр» проходит уже несколько лет, а всего в мире таких театральных форумов около двадцати пяти.

Свои спектакли представили Музыкально-пластический театр «Дебют» (Минск, Белоруссия), Интегрированная театральная студия «Паростки» (Киев, Украина), московский «Театр Простодушных» и петербургская театральная студия ГАООРДИ «ШедЭврика».

Спектакль-мюзикл «Снежная королева» (режиссер Евгений Волобоев, композитор Андрей Морсин) театра «Дебют» (создан в 2004 г. как подразделение Республиканского Дворца культуры им. Н. Ф. Шарко Общественного объединения «Белорусское общество глухих») рассчитан как на слышащих людей, так и на тех, у кого проблемы со слухом. На протяжении всего действия звучит фонограмма, актеры раскрывают под нее рот и одновременно изъясняются жестами, используют сурдоперевод. Иногда соединение языка жестов и звучащего текста производило эффект (например, когда актриса, игравшая Герду, шагала на месте под песню о пропавшем Кае), однако в целом сурдоперевод мешал юным актерам внутренне включиться в действие, отвлекал их, приближал их манеру исполнения к изобразительности, иллюстративности. Естественно, возник вопрос, почему же режиссеру так важен сурдоперевод. Театр ведь разнолик, существуют такие его виды, которым речь не нужна. На конференции Е. Волобоев объяснил, что он занимался с неслышащими ребятами правильным дыханием, и это, например, помогало разработать губы. Поэтому прием был важен как аспект педагогической работы. Вообще-то к режиссеру есть не один вопрос, касающийся спектакля как художественного целого. К режиссеру, но не к исполнителям. В них есть обаяние, открытость, они очень пластичны.

«Театр Простодушных» под руководством Игоря Неупокоева, созданный в 2000 г., показал спектакль «Приходите… Завтра!?» по мотивам главы из «Мертвых душ» о капитане Копейкине. У режиссера, работающего с людьми с синдромом Дауна, мог возникнуть соблазн сделать особый упор на пластических, музыкальных средствах театра, чтобы завуалировать специфичные данные артистов. Но И. Неупокоев от текста не отказался; если используются танец, игра на музыкальных инструментах, то они вплетены в ткань именно драматического спектакля. В интервью режиссер объяснил свой выбор литературного источника тем, что люди с синдромом Дауна показались ему похожими на гоголевских персонажей. И действительно, образный язык Гоголя кажется в данном случае совершенно уместным. История о капитане Копейкине, вернувшемся с войны и оказавшемся не нужным никому, попадает в болевые точки, вызывает ассоциации с сегодняшним днем. Хочется отметить вкус в оформлении спектакля, внятный режиссерский язык. На актерах исторические костюмы, но, когда главный герой прибывает в Петербург, на экран неожиданно проецируется видеозапись жизни современной Северной столицы: снующие люди, автомобили, узнаваемые вывески…

Показ спектаклей предваряла конференция «Арт-терапия: обмен опытом», в которой приняли участие руководители «особых» коллективов, педагоги, психологи, социальные работники; присутствовали также гости из Венгрии: руководитель будапештского театра «Baltazar Theatre» Елек Дора и фотохудожник этого театра София Мюллер. Из выступлений участников стало понятно, как помогает искусство театра каждому из коллективов. Театр — это и форма знакомства друг с другом зрителей и людей с ограниченными возможностями, это и помощь в усвоении образовательной программы, в овладении жизненными и профессиональными навыками (как в случае со студией «Паростки», где занимаются дети с особенностями интеллектуального развития), это и возможность овладеть различными профессиями. Конференция обозначила острую финансовую проблему «особых» театров, некоторые коллективы находятся в предельно сложных условиях.

Е. Дора в своем выступлении рассказала о венгерском театре, где работают люди с ограниченными возможностями. Он существует одиннадцать лет, труппа состоит из пятнадцати актеров, регулярно получающих зарплату. Актеры целиком посвящают свое время театральному делу, занимаются ежедневно по восемь часов. Е. Дора работает с целым штабом преподавателей: с художниками, педагогами по танцу, музыке, пению; дополнительная программа включает йогу, боевые искусства. Была представлена видеопанорама из фрагментов спектаклей. Актеры (по-видимому, люди с нарушениями в интеллектуальном развитии) демонстрируют пластическую развитость, умение существовать в рамках и музыкального, и драматического спектакля.

С. Мюллер представила фотовыставку. На фотографиях запечатлены актеры «Baltazar Theatre», их жизнь в театре, но особый акцент сделан на гармонии этих людей с окружающим миром, природой.

В рамках фестиваля состоялись различные мероприятия: были открыты выставки «Мы делаем красоту», «Краски тишины», проведены мастер-классы.

ВЫРОСЛА РЕПКА НЕ ПРОСТАЯ, А ЗОЛОТАЯ…

Каммари Ольга

ХРОНИКА

Детский спектакль. Ну, вы знаете, как это бывает: учителя загоняют детей в театр, дети скучают, шуршат фантиками, кидаются в актеров бутылками из-под лимонада, немногочисленные родители крепко спят в своих креслах, а знатоки театра задорно скрипят перьями. Или наоборот: критик негодует, а дети радуются…

Бывает, конечно, по-другому: дети увлеченно смотрят спектакль, родители не спят в креслах, а критик, открыв рот, уронил свой блокнот… Очень редко ребенок, театральный эксперт, педагог и родитель разговаривают на одном языке. Стоп. Вот именно. Все дело в языке. При существующей сейчас в театре языковой полифонии даже взрослый образованный человек иногда в растерянности отправляется за словарем, а ребенок и вовсе оказывается в положении островитянина на большой земле. Сплошное «взаимонепонимание» получается.

А что если собраться всем: детям, родителям, режиссерам (опытным и молодым), критикам, педагогам — и попытаться договориться? Встретиться, скажем, в Самаре, под палящим сентябрьским солнцем. И пусть молодые драматурги пишут пьесы, режиссеры привозят и показывают спектакли, дети и критики — оценивают, педагогов тоже можно подключить… Да что мы! Ведь уже встретились, посмотрели, обсудили и даже кое о чем договорились — собрал свой урожай восьмой фестиваль-лаборатория театров для детей и молодежи «Золотая репка». «Репок» оказалось много и на любой вкус: столичные — большие-пребольшие, свежие и зеленые — молодой режиссуры, изящный французский «турнепс», терпкий болгарский корнеплод, а также скороспелые и диковинные плоды из лаборатории. Приехал даже знаменитый пермский агроном Сергей Федотов, первым высадивший на русских полях знаменитый европейский сорт — МакДонаха.

В общем, непростые были репки: например, в легендарном болгарском спектакле-долгожителе «Шинель» о знаменитом петербургском привидении рассказывали два наивных украинца из Диканьки. По их мнению, мечта-шинель превратилась для Акакия Акакиевича в самую настоящую клетку (нельзя давать волю своим мечтам, какими бы они прекрасными ни были). А в спектакле Ульяновского ТЮЗа «Преступление, помощь на дому, наказание, деньги, убийство пенсионерки» пьесу шведского драматурга М. Андерсона, перенесшего сюжет «Преступления и наказания» в современность, пересказали зачем-то языком эстрадной клоунады так, что многие зрители назвали получившееся просто несъедобным.

Фестиваль «Золотая репка» не дает ответа на вопрос, каким должен быть детский театр, но показывает, каким разным он может быть. Для Московского РАМТа это камерный, семейный театр: ребенок вряд ли придет на спектакль один, поэтому необходимо, чтобы и родителям было интересно. В «Сказках на всякий случай» В. Богатырева по Евгению Клюеву двенадцать миниатюр сочетают в себе элементы философской притчи и детской сказки: например, в аквариуме смеются над рыбкой, верящей в существование океана, а два облака, изменив форму, беспокоятся, остались ли они по сути теми же. Актеры превращаются то в «Ужасно скрипучую дверь», то в «Пирожок ни с чем», а то и вовсе в «Ночной горшок с грустным васильком на боку».

Иной подход к разговору с детьми у МТЮЗа: «Необыкновенные приключения Т. С. и Г. Ф. по Марку Твену» играют на большой зал, и спектакль становится независимым от зрителей, а зрители чувствуют себя независимыми от спектакля. Никто не станет отрицать мастерство Генриетты Яновской, но постановки молодых режиссеров, может быть немного наивные и даже несовершенные, гораздо больше нравились детям. Ребенок всегда отождествляет себя с каким-нибудь персонажем: ему интереснее наблюдать за зайцами из «Серой Шейки» Екатерины Гороховской, похожими на подростков из его двора (Екатеринбургский ТЮЗ), чем за Томом Сойером в исполнении актера, давным-давно забывшего о том, что он был ребенком.

Еще один из способов поговорить с детьми — увлечь их загадкой. Например, что может быть любопытнее, чем экскурсия по закулисью? Полина Стружкова в «Походе в Угри-ла-Брек» («рай» в переводе со старошведского) Нижегородского ТЮЗа ведет детей в путешествие по театральному пространству и говорит с ними об очень сложных даже для взрослых вещах — о смерти и о том, как смириться, справиться с потерей близких.

Parlez-vous français? Parlez-vous de langue de théâtre français? Да, на «Почтальоне» театра Velo на «французском театральном» языке говорили все, и взрослые и дети. Сюжет спектакля очень прост: почтальон, увидев, что одна из его посылок дымится, открывает ее и находит там… целый мир. Он то, как ребенок, играет с куклами, оживляя этот микрокосм, то отстраненно любуется делом своих рук, фотографируя его малюсеньким фотоаппаратом, как заправский турист. Он одновременно весел и серьезен, немного ироничен и в то же время очарован своими героями. Наблюдать за игрой Шарло Лемуана в этом мире и в этот мир не надоедает: в нем есть что-то от первооткрывателя, что-то — от получившего новую игрушку мальчика и чуточку — от Бога, но не канонического ветхозаветного, а такого, как у Жана Эффеля.

Древняя Греция в северных широтах? В это еще нужно поверить! Персонажи нехотя снимают с себя шапки-ушанки и валенки — это «русская провинциальная Эллада» на премьере СамАрта «Жил-был Геракл». Спектакль можно было бы назвать философской притчей о парадоксе свободы: раб Геракл оказывается свободнее, чем царь Эврисфей и даже всемогущие греческие боги.

Но главной интригой, изюминкой, настоящим киндерсюрпризом фестиваля стала лаборатория. Сделать спектакль за три дня с нуля — предприятие более чем рисковое. На этот раз в лаборатории приняли участие режиссеры Евгений Зимин, Юрий Алесин, Дмитрий Егоров. Двое первых привлекли себе на помощь драматургов — Анну Богачеву и Нину Беленицкую, Дмитрий Егоров — художника Фемистокла Атмадзаса. К эксперименту также были допущены студенты актерского факультета Самарской академии культуры и искусств. Цель эксперимента — сделать спектакль для маленького зрителя на материале сказки о Курочке Рябе. По желанию руководителей лаборатории Олега Лоевского и Михаила Бартенева «Курочка Ряба» тоже оказалась экспериментальной. За основу для трех разных драматургических и сценических текстов была взята версия сказки Александра Афанасьева, представляющая собой философскую притчу, в которой разбитое яйцо порождает настоящее вселенское бедствие: «старик плачет, старуха возрыдает, в печи пылает, верх на избе шатается, девочка внучка с горя удавилась…». Задача перед участниками лаборатории была поставлена сложная: отягощенный недетскими смыслами афанасьевский сказ сделать интересным и понятным самому маленькому зрителю. В такой непростой ситуации молодые режиссеры стали хитрить, «забывая» какую-нибудь часть условий эксперимента, что неминуемо вызвало погрешности в результатах.

Юрий Алесин сочинил свою версию сказки. Космическая сага, где старуха заменяется роботом «Биобабой — ББ», старик — молодым ученым, выводящим новый вид золотых яиц, курочка-татарушка — космической курицей, клюющей разноцветные капсулы, серая мышка — супермышью, делающей по 15 отжиманий за раз, очень увлекла маленького зрителя. Перед ребенком предстал мир, хорошо знакомый ему по комиксам и мультфильмам. Режиссер выбрал язык, на котором с детьми разговаривают массмедиа. Только нужно ли театру вставать с ними в один ряд? Тем не менее это не было просто красочное преставление для маленького любителя «Звездных войн»: в рамках спектакля режиссер попытался поговорить о ценности человека в мире, где главное — технический прогресс и где золотая скорлупа ценится гораздо больше, чем вылупившийся из нее обыкновенный цыпленок.

Дмитрий Егоров в гротескной пантомиме развил афанасьевскую тему золотого тельца-яйца, выведя на сцену карикатурных персонажей: деда — лысого амбала, все жизненные силы которого сконцентрировались на мечте о золотых зубах, бабку — религиозную фанатичку с трясущейся головой, внучку — помешанную на женихах деревенскую девицу. Весь спектакль малоприятные субъекты все с большим и большим рвением пытаются заполучить неожиданно свалившуюся на них драгоценность. Идет семейная война, рушится мир, и, когда золотое яйцо разбивается, на его месте оказывается обыкновенная крыса… Интересная заявка на спектакль, но спектакль исключительно взрослый, не рассчитанный на маленького зрителя.

Единственными, кто постарался максимально сохранить текст и ритм сказки Афанасьева, стали Евгений Зимин и Анна Богачева. Режиссер поставил спектакль о страданиях матери (Курочки Рябы), дитя которой оказалось золотой побрякушкой в чужих руках. Но эта линия потерялась на фоне экивоков взрослому зрителю (например, поп появлялся с залихватским пением «Аллилуя», танцуя макарену). Пьеса А. Богачевой написана в форме детектива, интрига которого «кто же разбил яйцо?» раскрывается неожиданно: мышь украла его, чтобы вернуть убитой горем курице. Но сценический текст оказался собранием штампов детского театра.

Целью лаборатории было объявлено создание нового языка, понятного детям. Но на спектаклях по «Курочке Рябе» зал был битком набит взрослыми, а детей было всего пятеро. От переизбытка театральных впечатлений они уже смутно понимали, что происходит на сцене, и лаборатория оказалась для них настоящим испытанием. На вопрос, поняли ли они что-нибудь, дети отвечали, что, наверное, «еще слишком маленькие для таких спектаклей». Вот и получилось, что сочиняли «для маленьких», а вышло — «на вырост».

Неизвестно, кто получил от проекта больше пользы — участники, напитавшиеся за три трудовых дня щедрым самарским солнцем и выкупавшиеся в Волге, или детский театр… Экспериментаторы разъехались, удовлетворенные кулуарными обсуждениями, сделав необходимые выводы, приобретя новых друзей. Зритель, правда, не увидел каких-то необыкновенных открытий на показе лабораторных работ и не очень понял, зачем нужно было в столь короткие сроки ставить детский спектакль, отталкиваясь от недетского материала.

На фестивале параллельно показам шли читки и конференции (говорили очень много: о современной драматургии и режиссуре для детей, о проблемах детского театра, о воспитании театром и т. д. и т. п.), а параллельные линии, как известно, не пересекаются. Говорили много — разговора не получилось. Не зря, наверное, так любит повторять Олег Лоевский, что время диалогов прошло. Но даже если и не все услышали друг друга, возможность высказаться была предоставлена каждому.

ON LINE

Дмитревская Марина

ХРОНИКА

Каждый август Хельсинки собирает большой фестиваль всех искусств. Концепция проста. Организаторы свозят в мирную столицу Финляндии, на парковых газонах которой пасутся длинноухие кролики, то, что кажется им, организаторам, интересным и принципиальным в области современного театра, музыки, оперы, балета etc. Финский театр тоже становится участником, попадая в общеевропейский контекст.

На пять августовских дней по приглашению фестиваля я оказалась в Хельсинки. Мне дали билеты на спектакли, карту города и оставили в покое. Я ходила и смотрела, выискивая по карте фестивальные «точки». Точечные впечатления не сложились в общую картину, но кое-что о вкусах и пристрастиях Хельсинкского фестиваля и его зрителей я поняла.

DOC ИЛИ НЕ DOC — ВОТ В ЧЕМ ВОПРОС

Было бы странным, если бы на современном фестивале не оказалось документального спектакля. Документальностью Европа увлекается давно, и в Хельсинки приехал знаменитый швейцарский театр Vidi.

Нет, это не театр, ставящий только doc, это театр разных проектов (например, когда-то именно там Р. Габриадзе сделал «Какая грусть, конец аллеи…» с Н. Пари). Теперь Vidi представлял спектакль «Airport kids».

Очень красивая, тонкая, длинноволосая девушка из Аргентины Lola Arias и молодой человек по имени Stefan Kaegi занимаются документальным театром. В нейтральной Швейцарии, в Лозанне, на берегу озера они сделали спектакль силами учеников интернациональной школы.

Это спектакль — модель будущего мира. Ребята от семи до десяти лет отвечали на вопросы о своих семьях, мечтах. А их мечты — это завтрашняя реальность. Из рассказов, ответов, разговоров складывался текст, который они же сами и произносят, хотя в программке обозначено: текст Лолы и Стефана. Но это в том смысле, что текст ими отобран. На пресс-конференции Лола говорила, что было еще много текстов учителей, других учеников, но они естественным образом отсеялись. Почему-то нет детей из США, хотя в школе они учатся и русская девочка зачеркивает их лица жирным фломастером на общей фотографии…

О сегодняшнем мире и «погоде на завтра» рассказывают другие.

Маленький обаятельный китаец по имени Жюльен Хо, мечтающий полететь на Марс и сделать там китайское поселение, потому что в Китае тесно, надо искать новые пространства.

Длинноволосая неулыбчивая и не такая свободная, как дети других народов, Кристина Ковалевская из Краснодара, у которой столько желаний, что она никак не может остановиться, четко перечисляя их (широк русский человек, обузить его не получается даже условиями сцены), но главные — стать чемпионом по теннису и… вернуться в Россию (девочка явно «косит» под Марию Шарапову).

Малюсенькая, как былинка, итальянка, барахтающаяся в корнфлексе, производством которого занят папа, и мечтающая выйти замуж и родить много детей — и девочка Сара (или Сарах?), папа которой оказался в Швейцарии после войны в Анголе. Никто из ребят про Анголу не знает, девочка и сама никогда не была в Африке, но в ее огромных глазах — скорбь всего ангольского народа, не ее собственная, но не проходящая. И она хочет туда, в Африку, в отличие от такой же кудрявой маленькой кокетливой бодрой «женщинки», мама которой бежала из Боливии.

А еще брошенный матерью в малолетстве индус, ну прямо юный Радж Капур (и хочет стать актером, и строит глазки залу), и Патрик из Ирландии (папа работает в фирме «Филипп Морис»), и красавица-индонезийка, словно с восточной миниатюры. Она не хочет вылезать из своего домика и общается с нами в «видеовиде» on line: танцует сидя, улыбается, машет ручкой…

Да, пока у каждого свой домик-контейнер с определенным фоном, какими-то картинками и встроенными видеокамерами. Но завтра они полетят в мир. Спектакль потому и называется «Airport kids»: дети играют в полеты, едут в аэропорт, готовятся к рейсам, возвращаются, обсуждают маршруты: кто куда полетит? И ведь полетят. Но адрес у них будет один — Земля, их общий дом.

Этот документальный спектакль отличается от наших, отечественных, «doc’овских» выборкой материала и пафосом. Дети не рассказывают о своих бедах, девочки не делятся впечатлениями о папах-насильниках. Спектакль смотрит на мир глазами детей, не подтасовывая карты судьбы. Все они — иммигранты, в их глазах, при всей свободе, с какой они держатся на сцене и на обсуждениях спектакля, все равно видна печаль людей, так или иначе лишенных родины. Язык их общения — французский, кто-то бойко, но старательно говорит по-английски. А sms от родителей звучат на родных языках. Потому что кроме общего европейского у каждого есть свой дом… Они не хотят глобализации. Может быть, поэтому отсутствуют американцы?..

Показали спектакль Загребского Молодежного театра «По другую сторону» («At the other side»). Это — уже не doc, а какое-то межеумочное произведение. Четверо актеров, сидящих на диване, рассказывают как бы о себе (или о людях, подобных им и нам). Кто-то бесконечно смотрит телевизор, страдая депрессией, как миловидная немолодая женщина, которой хочет помочь сосед. У кого-то умирает мама, как у этого соседа, — и женщина поит его водой, чтобы помочь… Элементарное сознание, примитивные диалоги. Ощущение, что мы — перед этим самым телевизором на реалити-шоу. Ладно бы это была импровизация и шла она по-разному, в зависимости от погоды и телевизионных новостей! Но текст закреплен в субтитрах. Это не «doc» и не художественная природа, а так — нечто на диване. Естественность, внехудожественная органика занимает в театре все большее место, сопротивляясь наигрышу и искусственности — оно и понятно. Но просто органичность и естественность — принадлежность других явлений культуры в режиме on line…

Путь документальности и жизненной естественности для сцены вообще-то тупиковый. Но впечатление, что нынче европейский театр упорно борется со сложной и богатой природой своего искусства. Он либо «садится на текст» и болтает, как правило «от себя» (имитация документальности), либо уходит в сторону чистой визуальности, отменяя текст вообще. В первом случае ликвидируется даже намек на художественный образ, во втором абсолютные права приобретает собственно пространственная образность. Соединение слова и пространственно-временного рисунка, создающее феномен развитого театра, уступает место как бы частям целого.

И кому это объяснять?..

ЛИНИЯ МАННЕРГЕЙМА

Со стороны Финляндии по «линии Маннергейма» стояли спектакль «Circo aereo» и современная финская опера «Анна-Лиза» (как я поняла, по классической пьесе М. Кант, написанной в конце XIX века).

В первом случае, впрочем, тоже был сплошной вокал. На сцене в музее «Атриум» что-то пела одна женщина в красном, а другая, согласно указанию в программке, исполняла «гипнотические танцы». На самом деле она проделывала разнообразные гимнастические эквилибры на нескольких красных драпировках. В общем, одна долго пела, другая долго кувыркалась… Очень долго…

Воспользовавшись правом свободного человека, я покинула зал в антракте.

И пошла в этом же «Атриуме» на выставку Пекки Халонена — классика финской живописи, получившего образование сперва в Гельсингфорсе, потом в Париже, у Гогена, проделавшего путь от реализма к мистицизму. Он бесконечно писал белые сугробы и ели, покрытые снежными одеялами… Зима, одинокий дом Халонена на финском хуторе, ночь, луна… Нормальная-пренормальная финская жизнь ведь должна иметь тайники, морок? Прекрасная экология, социальная защищенность — скука. Художественности явно не хватает, и финская душа просится в неведомое. В опере «Анна-Лиза» крестьянка страдает видениями. Все хорошо, но она впадает в мистицизм, ей мерещатся белые люди… Долго. Очень долго.

Воспользовавшись правом свободного человека, я покинула зал в антракте.

Со стороны России по «линии Маннергейма» стояли спектакль театра «Практика» «Июль», сыгранный уже после моего отъезда, и замечательный, мастерский, вдохновенный «Донкий Хот» Д. Крымова и его учеников. Записки русского сумасшедшего, уже не раз отрецензированные «ПТЖ» (№ 42), были восторженно приняты залом. Ощущение, что, наевшись и подлинной и псевдодокументальности, зал пил вино художественности и пьянел от этого густого театрального напитка, от его образного мира…

Правда, ликовали финские зрители и на современном канадском балете, на который мне настоятельно рекомендовали пойти: мол, классно.

НЕПРИКРЫТАЯ НАГЛОСТЬ

Канадская танцевально-пластическая группа, названная по имени руководителя «Dave St.-Pierre», именует себя «порнографической», но правильнее было бы назвать эту компанию просто нагловатой.

Никакой порнографии там нет. Выходят вполне одетые люди, начинают бегать туда-сюда, снимая постепенно с себя все, что можно. Остаются голыми и начинают трясти всеми членами, мышцами, жиром (в труппе есть актриса, страдающая ожирением). Они мажутся грязью под классическую музыку (Чайковский!), сомнамбулически двигаются, комментируют, что-то рассказывают, а зал ухахатывается, наблюдая абсолютно антиэстетическое зрелище. Надо заметить, в жизни эти люди не нудисты: неприятные тела имели следы загара на спинах, попы при этом оставались белыми…

Воспользовавшись правом свободного человека, я покинула зал в антракте (кажется, воспользовалась этим правом только я) и вышла в парк. По дорожкам бежали стремящиеся к здоровому образу жизни финские граждане в таких же, как артисты, кофточках и футболочках. Это было абсолютное дежавю: они бежали ничуть не хуже тех, что бегали только что передо мной на сцене, но за деньги. Эти бежали бесплатно и более свободно, причем на фоне закатного неба и озера… Как будто специально продолжая сюжет, чудесная собака повалилась спиной на газон и, маша лапами, стала весело кататься и трястись, как только что каталась и тряслась толстая Вероника в спектакле. Я решила было вернуться и позвать малоодаренную артистку на ландшафтный мастер-класс (пусть посмотрит, что такое настоящий shake, когда трясутся все мышцы!), но тут же, на соседней лужайке, попала в круг сомнамбулически двигавшихся любителей то ли ушу, то ли таэквандо. Это опять было не хуже, чем в спектакле, но еще прекраснее были милые ушастые серые зайцы, трусившие по полянкам и глодавшие траву прямо у меня под ногами.

ДРУГОЙ ЦИРК ПРИЕХАЛ!

По незнакомому городу, под неожиданно холоднющим проливным дождем, в сандалиях, с мокрыми ногами, рискуя заболеть, теряя очки и зонтик, целый час, утыкаясь носом в карту, я искала «точку» в каком-то отдаленном от центра парке, куда приехал французский цирк Plume со спектаклем «Plic Ploc».

Абсолютно промокшая, со стаканом горячего чая я уселась, пытаясь согреться… и тут на сцене начался ливень. Прохудились небеса — и клоуны начали бороться с водой так же, как только что боролась с ней я. Вода била снизу — и они исполняли мелодию, манипулируя струями, она текла сверху — и они буквально забирались вверх по этим струям, как по канатам… Борьба с водной стихией происходила под шум натурального ливня, давая образный смысл самой действительности.

Играла живая музыка, и это были настоящие французские гистрионы и жонглеры! Площадная средневековая стихия заполнила сцену. Советский цирк — героический, наши артисты — в люрексе, блестках, они герои, рискующие жизнью! Эти валяли дурака, даже когда летали по воздуху, а сделав тройное сальто, обязательно корчили рожи. Ничего героического, все — комики: и акробаты, и жонглеры… Проделав сложный номер под «куполом» сцены, косолапо раскланивались, тут же становясь шутами. Они играли на мисках и кастрюлях, плошках и ложках. Коричневато-желтовато-красноватая гамма прекрасных свободных костюмов тоже словно приговаривала их к средневековой традиции, «линялые» юбочки и тапочки как будто были вынуты из повозки их предшественников, из каких-нибудь плетеных корзин… Они умели все, как настоящие циркачи. Даже весело чинить прохудившиеся небеса. Это было наслаждение!

А небеса настоящее искусство, видимо, действительно чинит. По крайней мере, когда я вышла после представления — дождя не было. Умытая природа благодарила заезжих артистов…

Вот такая картинка. Хельсинки. Август 2008. Самый конец месяца.

«СИБИРСКИЙ КОТ»

Таршис Надежда

ХРОНИКА

Недавняя омская «Жар-птица», возможно, подхлестнула Светлану Бунакову, директора Томского ТЮЗа; идея нового межрегионального фестиваля «Сибирский кот» воплотилась с большим размахом. Первый слет провели в Кемерово — настоящий праздник в городе, тут это умеют.

Фестиваль, в программе которого соседствовали куклы и драма, оказался богатым на художественные впечатления. Первый же спектакль — «Соседи» Хакасского национального театра кукол (режиссер и художник Сергей Иванников) — просто всех в себя влюбил. Потому что любовь и была его сверхсюжетом! Добродушный тугодум Медведь и хитрющая Лиса (Андрей Тимофеев и Елена Тимофеева) — узнаваемые фольклорные маски, но дело не исчерпывается характерностью, колоритнейшей в исполнении актерского дуэта. Персонажи не могут жить друг без друга. Здесь сколько юмора, столько и лирики. Лиса лукава и воровата, просто не может быть иной, — но она отчаянно скучает по Медведю, а тот, сколько бы ни сердился, навсегда пленен обаятельной соседкой. Играется что-то вроде «Старосветских помещиков» или «Филемона и Бавкиды»: вечная, неразлучаемая пара — и детский утренник вмещает этот смысл. Руки актеров в этом спектакле — руки персонажей, возникает сопряжение кукольно-сказочного и внутренне человеческого сюжетов. «Соседи» воспринимаются как емкая, невероятно сердечная театральная притча.

Это, пожалуй, тенденция: театр сознательно расширяет, а то и снимает возрастные границы спектакля. Кот, будь он хоть трижды сибирский, равно принадлежит старым и малым в семье. Так и спектакль адресован самой разной тюзовской публике. Интернет и телевидение давно отвлекли детей от когда-то полагавшихся им песочниц и качелей. Театр борется за юного зрителя — не запихивая его в короткие штанишки, а предлагая художественную пищу каждому по разумению и «на вырост». Оказывается, так можно. А может быть, только так теперь и нужно.

Жюри единодушно присудило Гран-при «Пер Гюнту» Кемеровского театра кукол (режиссер Дмитрий Вихрецкий, художник Виктор Чутков), хотя театр самим выбором пьесы как будто настаивает на том, чтобы в театр пришли взрослые зрители. Но как нежно вычерчен в спектакле сюжет взросления мальчика Пера! Как тонко и вместе с тем мощно показан круговорот жизни героя. Когда еще и состояться первому знакомству с классическим сюжетом, как не в детстве. Спектакль Вихрецкого насквозь метафоричен. «Пластическая сюита» с музыкой Э. Грига (включая и фортепианный концерт) внятна и рельефна, как классическая притча, для любого возраста. Восемь артистов в песочных свободных костюмах составляют, можно сказать, подвижную «почву» действия. Мир изменчив, Пер Гюнт спешит меняться вместе с ним — и трагически сталкивается в конце пути с вечными ценностями, упущенными, оставленными там, в самом начале его жизни. Крошечный мальчик Пер мог появиться только тут, в театре кукол. Детство возникает как глубокая и ответственная тема; эта материя и детская аудитория достойны друг друга. В противном случае, и вырастая, зритель рискует остаться на уровне бездумных утренников.

Но были на этом пути и засады. В «Демоне», «мистерии» по Лермонтову Новокузнецкого театра кукол «Сказ», фантазия бьет через край, поражает воображение (режиссер Юрий Самойлов, художник Владимир Осколков). Слов почти нет, но разноречие налицо — стилевое. Пестрота и разнородность выразительных средств говорят об изобретательности авторов спектакля, но спектакль рассосредоточен. Декоративные «фишки» упраздняют поэтическую идею «Демона». Вместо лавы, кованной стихом, фрагменты поэмы звучат в фонограмме с неуместной вялостью далекого припоминания…

Вообще надо сказать, что постановок, рассчитанных на абстрактных, в природе не существующих детишек для утренника, на фестивале почти и не было. Что, казалось бы, ждет зрителя на спектакле под названием «Маленькая Баба-Яга» (режиссер В. Пинчук)? Актеры из Горно-Алтайска играли сказку О. Пройслера на неудобной для них большой сцене, с чужим светом — обычные потери на выезде. Но спектакль остался в памяти, в нем заглавная героиня в исполнении С. Альчиной оказалась полноценно драматическим персонажем. Легкая, артистичная, с чудесным юмором, она весь спектакль, в сущности, драматичнейшим образом выбирает между добром и злом. Взаимоотношения с мудрым вороном Абрахасом и старшими «бабами-ягами» — это нечто на тему благородного императива и низких страстей. Маленькая Баба-Яга сопротивляется пакостному канону своего «цеха», делает это драматично и обаятельно, заразительно для зрителя.

Даже когда жанр спектакля, как в Хабаровском ТЮЗе, был обозначен как «сказка-игра» и взрослые актеры «играли в театр» («Про Кота в сапогах», режиссер Константин Кучикин, художник Павел Оглуздин), главным сюжетом, вызывавшим доверие зрителя, была подлинная творческая отдача актеров. Они распределяли роли, творили музыку из кухонной посуды, и начиналась история о театре, о преображающей мир фантазии. Ведь и у Перро Кот в сапогах самый что ни на есть режиссер. Интерактив этого спектакля естествен, ведь театр говорит со зрителями от первого лица, о себе самом, не присаживаясь перед детьми «на корточки». Это, на мой взгляд, отличный путь приобщения аудитории к искусству.

В «Кошкином доме» Омского Северного театра (г. Тара, режиссер Константин Рехтин, художник Сергей Федоричев), как и в хабаровском спектакле, артисты не скрывают игровой природы зрелища. Спектакль музыкален (композитор Андрей Пересумкин), и в этой «Попытке мюзикла» не насыщенность фонограммы эстрадного типа, а сплетение рельефных музыкальных тем в живом исполнении. Спектакль интересно решен визуально, яркая ткано-вязаная фактура не забивает действие, все мизансцены образны и полны живого юмора. Очевидный перекос в этом смысле произошел в «Русалочке» Омского театра кукол (режиссер Борис Саламчев). Художник Ольга Веревкина именно заткала полотно действия своим живописным решением, утопив в нем все и всех — кукол, артистов и самую историю Русалочки.

Что же до эстрадного крена, то его не избежали ни «Веселый Роджер» из Прокопьевского театра им. Лен. Комсомола, ни «Маленький Принц» из Красноярского ТЮЗа. Это именно крен, некий поклон в сторону все той же ангажированности уже и маленького зрителя зрелищами не драматического свойства. В красноярском «Маленьком Принце» театр попал в собственную ловушку, когда изобразил Честолюбца неким пародийным подобием Элвиса Пресли. Весь спектакль предстал в образе этакого самообольщенного героя. Здесь и Роза поет с туповатым эстрадным юмором: «Я роза, это вам не проза». Все строится, по-видимому вопреки намерениям театра, на том, что Принц, которого играет ребенок, попросту сбегает со своей планеты от натиска этой расцветшей Розы. Совсем иной «Маленький Принц» прибыл из Иркутского театра кукол «Аистенок» (режиссер Сергей Болдырев, художник Светлана Пекарина). Здесь зрителю оставлено пространство для собственной фантазии, мечты, что абсолютно в законе этого материала.

Сказки и легенды народов мира — отдельное репертуарное русло театра для детей — на фестивале были представлены добротными опусами. Без основательной театральной культуры, на одних добрых намерениях тут успеха не добиться. Новосибирские кукольники привезли «Журавлиные перья» Д. Киноситы (режиссер Ольга Гущина, художник Роман Ватолкин) — изящный сценический парафраз японских мотивов, с «многослойными» персонажами: куклам вторят артисты, они полифонически сопряжены друг с другом и чудесно вписаны в сценографию спектакля. Японская сказка — об алчности и самоотверженности. Самоотверженный герой и в центре «Легенды о священной горе», поставленной в томском ТЮЗе (режиссер Лариса Лелянова, художник Иван Иванов). Этот спектакль, как и «Кошкин дом», у нас можно было видеть на фестивале «Арлекин». Истории о самоотверженности, о стремлении заглянуть за горизонт в обоих случаях в полной мере драматичны, без явных скидок на «детскую специфику».

В противовес этим прозрачным, графично прорисованным спектаклям, «Легенды седого Байкала», привезенные из Иркутска, поразили живописностью и масштабностью. Это некое эпическое шоу, в котором задействованы и, надо сказать, успешно сосуществуют такие разнонаправленные артистические силы, как ТЮЗ им. А. Вампилова, Театр-студия «Театр Пилигримов» и молодежный ансамбль песни и танца «Улаалзай». Зрелищный, поражающий фактурностью костюмов, цветом и пластикой спектакль про то, как старый Байкал Ангару женил (постановка Виктора Токарева), сыграли в последний день фестиваля, как один из его финальных аккордов. Тройственный союз сценических коллективов был символичен: апофеоз сибирского братания на кемеровской земле. Само же Кемерово, выставив на фестиваль сразу несколько спектаклей, по-настоящему блеснуло дважды — упомянутым «Пер Гюнтом» и спектаклем Театра для детей и молодежи «Пегий пес, бегущий краем моря», поэтической притчей в постановке Ирины Латынниковой.

Спектакль получился цельный, сохраняющий эпическое начало айтматовской прозы, стильный и в то же время насквозь, тотально одушевленный. Море, суша, человек — «хор» отвечает в спектакле за все эти три начала. Отплытие лодки — поэма в поэме! Мизансцены метафоричны. Мир антропоморфен в спектакле (художник-постановщик Светлана Нестерова), персонажи кровно связаны со стихией и в драматических отношениях с ней. История нивхского мальчика Кириска, спасшегося благодаря жертве старших в роде и входящего в жизнь с осознанием своей связи с ушедшими, достигает в спектакле необходимого катартического звучания.

«Сибирский кот» гуляет, конечно, не сам по себе. Его устроители — Светлана Бунакова, Наталья Шимкевич — планируют проводить его раз в два года. Детей на спектаклях «Сибирского кота» было — море.

ПЕСНИ ВО ДВОРАХ-КОЛОДЦАХ

admin

Пресса

Театр «На Литейном» ведущий начало от усадьбы графов Шереметевых, очень трепетно относится к эволюции родного города. Роман Смирнов, режиссер, мемуарист и вообще разнообразный человек, трепетно относится к судьбе русского рока, андеграунда — сам к нему руку приложил. Из этих трепетаний вызрел спектакль «Тень города», как бы вторая серия «Квартирника», рожденная той же командой.

Однако «Квартирник» при всей своей калейдоскопичности цементировался неординарной личностью Алексея Хвостенко. В числе «авторов» «Тени Города» 48 лиц: от Федора Достоевского и Александра Пушкина до Михаила Борзыкина и безвестного парня, поющего в переходе у Гостинки. Здесь всех цементирует Роман Смирнов. И если «Квартирник» заканчивался гимном молодежи Театра «На Литейном»: «Мы всех лучше, мы всех краше…», то в «Тени» звучит индивидуальная эпиталама: «Это ты самый умный и красивый на свете..» (песня Кирилла Комарова). У кого есть сомнение: речь идет о постановщике спектакля?

Лишний человек — Петр Великий

Это вовсе не исключает демократизм Романа Смирнова на сцене. Потрепанного основателя города, Петра Великого (Сергей Соболев), более похожего на гвардейца после бодуна отшвыривают современные алкаши — основной контингент «Тени Города». Екатерина Великая (Татьяна Тузова) быстро сливается с женской общественностью и пылко произносит монолог Татьяны Москвиной о ненависти к йогуртам и партии «Единая Россия». Как на всяком карнавале, нет верха и низа, нет святынь. Ксения Петербургская, недавно воспетая в Александринке, на Литейном оборачивается хабалкой Ксенией Московской (Анна Екатерининская). Кстати, разговор о северной столице никогда не обходится без шпилек по адресу Первопрестольной. Ксения Московская — собирательный образ всего, что ненавистно в «кудрявой» («Давай, вставай, кудрявая…») завистливому петербуржцу с комплексами. Богатая (сует всем доллары), наглая, вульгарная, невежественная, Ксения Московская тырит в Петербурге все, что может. Ей, видишь ли, понадобилась для экзотизма квартира в петербургских трущобах с видом на двор-колодец (текст из «Чужих снов» Татьяны Толстой).

Правда, Ксении удается-таки пристыдить гнилую петербургскую интеллигенцию, которая «в знак протеста» окна не моет.

Раскольников на привале

Впрочем, не без удовольствия я прослушал реплику одной старухи. «Какое, — говорит, — у нас метро? Это в Москве смотреть нечего. Вот они под землей и живут». Не рискну утверждать, кому принадлежит шутка. Уж больно много народу трудилось над сценарием. Но больше всего Достоевский, Довлатов и митек Владимир Шинкарев. Четыре персонажа (Мармеладов, Катерина Ивановна, Сонечка, Неточка) — от гения русской литературы, два (Гаенко и Рябов) — от гения русскоязычной литературы и еще четыре (Кобот, Пужатый, Максим и Федор) — от гения постсоветской литературы Шинкарева. Это, конечно, условно. Достоевский не несет ответственность за песню Умки «Они зовут его Раскольников», Александр Блок — за окончание стихотворения «Ночь, улица, фонарь, аптека…». Все на равных. Разве что Достоевский несколько высовывается. Иногда кажется, будто лавры интерпретаторов «Преступления и наказания» не дают Роману Смирнову покоя. Здоровенький Денис Пьянов — Мармеладов (монолог в трактире) и Любовь Завадская Катерина Ивановна (сцена сумасшествия) оттягиваются по полной программе. Можно подумать, они в драматическом театре.

«Снова туда», где по Невскому гуляет Соня

Тем не менее участники «Тени Города» в основном поют: от удалого шлягера Коли Фомина (лидера группы «Время любить») «Гуляли по Невскому б…» до арии из оперы Андре Гретри «Ричард Львиное Сердце» (на чистом французском языке). Мелкое музыкальное хулиганство сочетается с проникновенной песней Насти Полевой «На счастье». Ее трогательно исполнила Полина Воронова. Забавно, что среди классиков отечественного рока затесался Имре Кальман. На коммунальной кухне милиционер Пужатый (Вадим Бочанов), весь до пяток напуганный интеллигент-доносчик Кобот (Александр Безруков) и два митька: Максим и Федор (Игорь Милетский и Константин Мухин) — с энтузиазмом горланят выходную арию Мистера Икс. А затем «Цветы роняют…» подхватывает и остальной двенадцатиголовый ансамбль. Кальман обеспечил едва ли не самый ударный номер композиции. По крайней мере, после «Снова туда…» зал впервые разразился аплодисментами.

До Кремля — огородами

При чем тут «Икс»? Что Пужатому «Икс»? А ведь и милиционер — человек. Он тоже одинок. Может, потому и пытается достучаться до сердца соседа с помощью матюгальника? «Нигде не светит мне родное окно». Как это близко большинству жителей СПб! Собственно, спектакль о потерянных, потерявшихся в большом городе. Страшно, одиноко, холодно, дождь идет 24 часа в сутки. «На станции Токсово», понимаете ли, «обнаружены волки» (песня Натальи Медведевой). И посреди всей этой мерзопакостности бродят пьяненькие, леди без определенных занятий; никому не нужные толстушки (например «пышка» Татьяна Тузова)… Стоит ли удивляться, если военнослужащие из глубинки, прибывшие на побывку в Северную Пальмиру, хотят узнать, как пройти от Медного всадника к Третьяковской галерее? «Огородами» — отвечают жертвы социальной несправедливости Соня Мармеладова (Мария Иванова) и Неточка Незванова (Полина Воронова). В известном смысле алкоголик от Достоевского и алкоголик от Шинкарева одним миром мазаны, принадлежат к миазмам нашего красавца-города. ;

Голландские схемы разбились о быт

Роскошные градостроительные планы Петра I, изложенные царем в первом монологе, разбились о «сны» Достоевского с его серым мороком. Ну и наши современники-архитекторы, ветераны ЖЭКов помогли разрушить петровский блеск и прямолинейность. А с другой стороны, невинные пользователи города. Они тоже недовольны. Мы, дескать чужие в «снах» русского самодержца и мучаемся. Чем больше Петербург становится гламурным туристическим центром, тем больше в умах оппозиционно настроенной художественной интеллигенции формируется образ «теневого Петербурга». Не в смысле теневой экономики, а в смысле теневого мироощущения. Недавно выпущенный фотоальбом «Непарадный Петербург» Игоря Бородая меркнет перед гротескным Петербургом, нарисованным углем в Театре «На Литейном». Что облупившаяся штукатурка?! Разве в ней дело? Душа облупилась, штаны потрескались.

«Давай закурим» в третий раз

Правда, роль жестокого разоблачителя Роман Смирнов до конца не выдержал. Ближе к финалу на экране появились фирменные слайды со сфинксами, улицей Зодчего Росси. Музыка Сергея Прокофьева серьезная, симфоническая загудела. Уже пошел праздничный концерт в Кремлевском дворце съездов. Но кончилось все хорошо. Потерянные на проспектах и в садах нашего города дружно спели песню Виктора Цоя «Если есть в кармане пачка сигарет, значит, все не так уж плохо…». Я, извините, не курю, хотя готов согласиться: бывает хуже. Как поклонник «Квартирника», думаю, всякое повторение, эксплуатация найденного опасны. «Тень Города» — менее остроумна и менее разнообразна (несмотря на 48 источников), чем «первая серия». Впрочем, спектакль пользуется успехом у молодежи, и в театре задумывают «третью серию». Поклонники рока и андеграунда, возрадуйтесь!

America 2

admin

2009/2010

Трагифарс в 2-х действиях
по пьесе Биляны Срблянович «Америка, часть вторая»
Перевод с сербского Сергея Гирина

ПостановкаПётр Шерешевский

ХудожникАлександр Мохов

Художник по костюмамМария Лукка

БалетмейстерИрина Панфилова

Художник по светуКонстантин Аникин

Режиссер видеомонтажаВиктория Злотникова

Ведут спектакльЕлена Майорова
Юлия Смелкина

В спектакле звучит песня Игоря Балакирева и Владимира Густова «Only the good die young»

Действующие лица и исполнители

Карл РоссманАлексей Фокин

ДаниэльВсеволод Цурило

МафиСветлана Письмиченко
заслуженная артистка России

ИринаЛаура Пицхелаури

Голос Пожилой ЖенщиныЕлена Маркина
народная артистка России

Девушка Из Райского СадаМаргарита Иванова
Наталья Шамина

Первое Всевозможное Удобство
(Швейцар, Бомж)Александр Новиков
заслуженный артист России

Второе Всевозможное Удобство
(Официант, Сюзи)Олег Фёдоров

Остров. Чайки. Три кота…

admin

2009/2010

Мартин МакДонах

Лейтенант с острова Инишмор
Эксцентричная комедия в двух действиях

РежиссерАлександр Невинский

Сценография и костюмыАнна Лапыгина

В спектакле заняты

Денис Старков, Наталья Высочанская, Анатолий Журавин, Сергей Гвоздев, Родион Приходько, Дмитрий Володин, Владимир Антипов, Александр Сергеев, Евгений Сиротин

Спектакль идет 2 часа 30 минут

ШУМНАЯ И БЕССМЫСЛЕННАЯ ПОСТАНОВКА СОВЕТСКОЙ ПЬЕСЫ

admin

Пресса

Они встретились в блокадной квартире голодными подростками, в которых едва теплилась жизнь. Гордый Марат, хнычащий Леонидик — и хорошая девочка Лика. В страшном 42-м они как раз достигли возраста, когда положено в первый раз влюбляться. И любовь у них, осиротевших, поглядевших смерти в лицо, вышла сильной и странной. Война давно останется в прошлом — а зачарованная троица все будет разбираться в отношениях: кому из мальчиков Лика нужней, кого из них она любит крепче.

Пьесу написал советский драматург Алексей Арбузов — не сказать чтобы великое произведение, но отличная лирическая драма: о людях и об эпохе. Эпоху режиссер Андрей Прикотенко выкидывает из спектакля безжалостно и сразу. Ухватистый пацан Марат (Антон Багров) в небрежно накинутом шарфе и неуклюжая, но обаятельная Лика (Ульяна Фомичева) с растрепанной химической завивкой под беретиком на детей блокады не похожи. Больше напоминают сегодняшних тинейджеров, от избытка калорий взявшихся поиграть в юность бабушек и дедушек и примеривших старые шмотки из старого шкафа. Шкаф на сцене имеется, занимает почетное центральное место — герои прячутся в нем от условной «бомбежки». Помимо прикладных функций, на шкафчик возложена идеологическая миссия: напоминать о спектакле режиссера Прикотенко «Лерка» из со¬временной жизни, где стоял такой же. Мол, бог с вашим Арбузовым, мы-то расскажем, как трудно живется современной молодежи.

Трудно становится с появлением на подмостках Леонидика. Артисту Александру Кудренко, видимо, надоело работать красавцем и секс-символом: он хочет доказать, какой он сильный и техничный актер и как здорово справляется с характерными ролями. Он действительно сильный и техничный, и остановить его не¬кому. Леонидик в спектакле Прикотенко то ли сидит на каких-то лютых таблетках, то ли заражен инопланетной заразой, заставляющей говорить тоненьким голоском с марсианскими интонациями, страшно гримасничать и зловеще кривляться. Когда во втором действии герой является без руки (как ему предписано автором пьесы), невольно подозреваешь: дело не во фронтовом ранении, это «чужой» разрушает тело Леонидика.

По мере того как Кудренко углубляет свой патологический бенефис, остальные пытаются как-то ему подыграть. Багров скандирует реплики, словно на митинге, Фомичева два часа кряду намекает, что вот-вот от страданий упадет в обморок, — и не падает ни разу. Вслед за эпохой из спектакля испаряются персонажи: тут нет ни предков, ни современников, ни потомков — только безбожно наигрывающие актеры. Остается только недоумевать: и зачем тогда здесь этот шкафчик и чем занимался этот режиссер?

ТВОРЧЕСКАЯ ЛАБОРАТОРИЯ «ЧЕТВЕРТАЯ ВЫСОТА. СОВРЕМЕННАЯ ДЕТСКАЯ ДРАМАТУРГИЯ»

Матвиенко Кристина

ХРОНИКА

15–23 марта. Саратов

Драматургический семинар в Саратовском ТЮЗе Киселева, который придумали драматург Михаил Бартенев и эксперт «Золотой маски», худрук фестиваля «Реальный театр» Олег Лоевский, — это только часть ремонтных работ, необходимых нынешним российским тюзам. На саратовских пресс-конференциях и многочисленных встречах-обсуждениях тот же Лоевский много говорил о том, какой должна быть современная пьеса для детей и подростков, но куда больше — о том, какой она быть категорически не должна. Крамольная, но справедливая мысль куратора разных тюзовских лабораторий заключается в том, что поход на взрослую халтуру, сделанную для мифических детей, для этих самых «юных зрителей», может обернуться не меньшим вредом, чем круглосуточный натиск телевидения и развлечений из области «попс». Саратовский ТЮЗ, худруком которого является известный театральный педагог Юрий Ошеров и труппа которого — одна из лучших в России, — очень удобная площадка для продвижения хорошей детской драматургии. У худрука и главного режиссера Григория Цинмана энтузиазм, а у директора Валерия Райкова — необходимая в таких случаях гибкость. Вопрос после успешной мартовской лаборатории остается только один — будут ли заявлены новые названия в афише и будут ли дальше здесь работать приглашенные из Петербурга и Москвы молодые режиссеры. Раз уж пара-тройка читок были очень успешными, то грех не воспользоваться ими и не освежить репертуар.

Вообще же, как это бывает с фестивалями читок (а такие есть и в Москве, и по России), успех предприятия во многом зависит от степени понимания задачи режиссером и актерами. Лучшее из показанного в Саратове было сделано, как и требовали того установленные организаторами правила, за четыре дня и в режиме «воркин-прогресс», когда актеры не расстаются с листочками, не задерживаются на паузах и не перегружают текст ненужным в данном случае «вторым планом».

Так случилось с пьесой Ксении Драгунской «Сыроежки. Кораблекрушение», которую на Малой, чердачной, сцене ставил Йохан Ботт, недавний выпускник Санкт-Петербургской театральной академии (Мастерская Григория Козлова). Поэтическая история взросления двух девочек-дачниц, которым однажды летом посчастливилось встретить в скучном поселке совсем не скучного и очень взрослого человека. Незнакомец с дурной славой, как мы скоро узнаем от мамы одной из девочек, вернулся в свой старый, заброшенный дом с заросшим садом спустя много лет и научил двух девочек пубертатного возраста (две отменные работы Марии Синичкиной и яркой ученицы Вячеслава Кокорина Елены Бондарчук) иначе относиться к жизни и верить в обыкновенные чудеса. Пьеса эта, написанная как сценарий, с красивыми ремарками, с глубоко личной атмосферой и точным попаданием в девичью психологию, была разыграна легко и меланхолично, как будто режиссер за короткое время сумел очень глубоко понять не только проблематику драматургии Драгунской, но и ее писательскую манеру.

Другим «хитом», зрительским так точно, была читка пьесы Виктора Ольшанского «Зимы не будет», которую сделала режиссер и педагог Екатерина Гороховская, однокурсница Йохана Ботта и его жена — так что все пошучивали над «семейным подрядом». Пьеса Ольшанского — сентиментальная и горькая история родства душ, человеческой и… кошачьих в большом городе, где никому друг до друга дела нет. Экс-деревенская жительница по имени Паша Большая (Любовь Кочнева) переехала когда-то к сыну в город. Дальше, как бывает, не сошлись ни с ним, ни с невесткой, и вот уже тетя Паша живет не в квартире, а в овощной будке, и соседи у нее — не родственники, а бродячие коты, которых она прикормила и пригрела. В спектакле (а читка Гороховской выглядела почти как полноценный спектакль, с хорошо сделанными ролями и точно расставленными музыкальными, танцевальными акцентами) котов играют артисты — и вот здесь случилась настоящая удача, и режиссерская, и актерская. Дело в том, что Алексей Карабанов, Владимир Егоров, Алексей Кривега и Ольга Лисенко играли не животных со звериными повадками, а разнокалиберных бродяжек, людей трудной судьбы и непростых жизненных обстоятельств. Одним словом, эта непритязательная, но очень трогательная история оказалась самым сильным эмоциональным впечатлением саратовской лаборатории. И абсолютно попала в желаемый «тюзовский» формат — предполагающий чувствительность и даже сентиментальность, но оставляющий себе право на трагический финал.

Еще одна читка — «Лелька» Никиты Воронова в постановке Григория Цинмана — была профессионально сделанным спектаклем на не слишком добротном материале, в котором удивительным образом чувствовалось взрослое вранье про тех самых «мифических» детей, о которых взрослые знают только то, что они страшные хулиганы и что в зале после них нужно собирать пластиковые бутылки. Сыграна, однако, «Лелька» была не без задора, а главная героиня в исполнении Елены Красновой и вовсе вышла той самой обаятельной хулиганкой.

Наконец, «Лодка. Дирижабль. Я» Киры Малининой, не так давно переехавшей из Тольятти (Малинина дебютировала у Вадима Леванова на «Майских чтениях») в Харьков и занимающейся профессионально журналистикой, а с недавних пор — и драматургией. Кира Малинина была самым молодым драматургом из собравшихся, ей 24 года, и пишет она тоже очень по-юношески, то есть с прицелом на свою, личную философию. Герой «Лодки» — мальчик, который днями сидит за компьютером, но которого неожиданная встреча с реинкарнировавшимся Хемингуэем заставляет серьезно пересмотреть свои безмятежные «детские» взгляды на жизнь. Собственно говоря, эта разговорная драма с элементами фэнтези и есть попытка зафиксировать сознание современного подростка, в котором виртуального пополам с человеческим, а детства не больше, чем у его родителей.

Вообще же саратовские «чтения», проходившие уже второй раз (о первых читайте в «ПТЖ» № 45), — это работа, рассчитанная на будущее. Это фрагмент процесса, без которого не бывает результата. Известно, что читки, сделанные в рекордные сроки, часто бывают лучше и удачнее, чем спектакли, поставленные потом по тем же пьесам. Но известно и другое — что участие в таких скоростных, по-своему экстремальных опытах меняет актерские привычки к лучшему и сильно освежает атмосферу стационарного театра, привыкшего жить по одному и тому же графику много лет. То есть, с одной стороны, это тренинг, а с другой — шанс изменить репертуарную политику тюзов. Если, конечно, захотеть.

ГРАНИ. В ГРАНИЦАХ ДОБРА И ЗЛА

Иванова Людмила

ХРОНИКА

II Международный фестиваль молодежных театральных коллективов. 15–18 февраля. Мурманск

Фестиваль «Грани-2006», организованный мурманским Комитетом по делам молодежи, собрал прошлой зимой любительские труппы из северо-западного региона России и Норвегии. Скандинавы по-цирковому весело и философски мудро рассказали незамысловатую историю о Бумажном Человечке, умеющем преодолевать уныние будней фантазией и любовью и увезли с фестиваля заветный Гран-при. Репертуар россиян отличался исключительной мрачностью. Молодые люди из Мурманска, Архангельска, Кировска, Снежногорска всерьез и надрывно говорили со сцены о своей боли: жить трудно и…незачем. Жюри нешуточно озаботилось душевно-творческим состоянием конкурсантов и советовало найти в жизни «хоть что-нибудь положительное». Может быть, именно поэтому организаторы «Граней-2007» одним из главных критериев отбора участников фестиваля провозгласили… доброту.

В первый день Детская театральная школа (Мурманск) представила красочное шоу по мотивам сказок Дж. Барри «Питер Пэн возвращается». Дух захватывало от количества детей от 6 до 18 лет, бегавших, прыгавших, кувыркавшихся на сцене. Воспитанная девочка Венди, продолжая семейную традицию, каждую ночь видела во сне обаятельного авантюриста Питера Пэна, Папа нахваливал вкус «русской овсянки», Мамочка трепетно перешивала к празднику старенькое платьишко, дети в мечтах и наяву покоряли необъятное земное пространство, Собачонка-няня с лап сбилась в поисках непослушных воспитанников… Все, как и положено, завершилось чудесно: рождественскими хлопотами, примирением всех со всеми.

На «Сестре Линде» яблоку негде было упасть: в Мурманске популярны мюзиклы, поставленные под руководством Е. Гомона. «Сестра Линда» создавалась к 60-летию Победы, имела резонанс в местной прессе, но игралась на городских площадках не часто. В основе сюжета — реальная история об отношениях русской медсестры и раненого английского летчика. Действие происходит в Мурманске, в конце войны, в госпитале. Против влюбленных — жесткий приказ бдительных «органов» о запрете «контактов» медперсонала с иностранцами. Коллизия осложнена тем, что в медсестру безответно влюблен комиссар госпиталя, который, попав в тупиковую ситуацию, добровольно уходит из жизни. Линда и Эндрю навек разлучены людьми и судьбою. Проходят мирные десятилетия, но память о молоденьком летчике живет в сердце русской сестрички. Мелодрама, скажете? Еще чуть-чуть, и «развесистая клюква»? Не я одна опасалась этого, но, надо признать, мюзикл «Сестра Линда» в исполнении мурманских студентов (у коллектива и названия толком нет) удался.

О феномене успеха «Линды» стоит задуматься. В чем находят молодые современные ребята источник вдохновения? В патриотизме? В тронувшей их сердца задушевности истории? Однозначно ответить на эти вопросы непросто. Думается, успех, прежде всего, обусловлен уважением ребят к авторам и руководителям — Е. Гоману (режиссер), не первый год творчески работающему в городском Комитете по делам молодежи, поэту В. Рябкову (автор текста и художник), композитору А. Анисимову. Секрет «Линды» — в человеческом обаянии его создателей. И в набирающем силу постановочном мастерстве, конечно. Режиссеру удалось максимально использовать скромные возможности сцены, соединить в мюзикле эпическое и лирическое начало. Забегая вперед, скажу, что соперников у «Линды» так и не оказалось. В итоге — заслуженный Гран-при фестиваля.

Второй день завсегдатаи «Граней» ожидали с нетерпением. В программе — работы коллективов, вызвавших в прошлом году немало противоречивых суждений. Народный ТЮЗ из Снежногорска «Сюрприз» в спектакле по пьесе П. Гладилина «Другой человек» казался клоном самого себя — вчерашнего. В очередной раз разыгрывалась драма одиночества двух случайно встретившихся людей. Измученные бытом и безденежьем, они пытаются придумать для себя иную реальность. Кем мог быть Он? Героем-любовником? Маньяком? Отцом семейства? Как Она могла бы распорядиться своей судьбой? Сколько родить и воспитать детишек? И грустно, и смешно… Игра переплетена с отчаянием. Пьеса сама по себе хороша, но обаятельной исполнительнице (А. Ларионова) явно не хватило житейского опыта. Герой (А. Горбунов, он же режиссер) тянул на себе весь спектакль. Но притянул… к фальшивому финалу: Он и Она отчетливо слышат доносящиеся с улицы радостные детские голоса и счастливо позируют для якобы свадебного фото. Тонкий психологизм обернулся банальностью хеппи-энда.

Настойчиво эпатирующий публику университетский театр из Архангельска «Девка Крюкова» уроков прошлого года явно не усвоил (тогда эксперименты поклонников доморощенного асбурда жюри оценило крайне скупо). Студенты под руководством О. Валеевой лишь утвердились в ложной многозначительности, претензии на особый театральный язык. Их «Время Ч» не столько проливало свет на заявленные «чеховские мотивы», сколько навевало мысль о бесперспективности извращенно эксплуатируемой театрами унылой «треплевщины». Артистам по сути нечего было сказать публике. Нимб оригинальности над «Девкой Крюковой» потускнел.

У фестиваля же появились новые неформальные лидеры. Событием стал «Уют» — дуэт из Казани. Две девчушки разыграли симпатичный этюд «Метр тридцать». В мир одиночества (скрюченная, озябшая фигурка на площадке в «метр тридцать» с лестницей и лейкой) настойчиво стучалась человеческая Душа. Ей, Душе, хотелось петь и танцевать, бросаться помидорами, грустить, разговаривать… И хотя молодым исполнительницам (студентке А. Поповой и школьнице Р. Хайджулиной) не удалось преодолеть свойственный дебютантам зажим, не хватало актерской техники, но желание рассказать свою историю, выговорить душу, не солгать ни в едином жесте было настолько искренним, что молодежный зал разразился криками «Браво!».

На «Грани-2007» прибыло и несколько солидных любительских театров. Молодежный театр «Вдохновение» (Кировск) привез «Обыкновенное чудо» Е. Шварца. Театр-студия «Катарсис» (Мурманск) пробовали себя на горьковском материале — «Итальянские истории…о любви». ТЮЗ «Кураж» (Апатиты) показал «Набережную» Ю. Эдлиса. Закрывался фестиваль постановкой театра-студии «Юность Хибин» (Апатиты) «Приключения Сганареля» (по мотивам пьесы Мольера «Лекарь поневоле»). Не буду подробно останавливаться на каждом спектакле. Скажу о тенденции.

Народные коллективы обратились к классическому репертуару. Авторы постановок бережно отнеслись к букве избранных произведений. Оригинального прочтения классики не случилось, но время, проведенное в зрительном зале, не было потрачено впустую. Коллективы продемонстрировали культуру инсценировки, владение основами «системы» Станиславского, ни с чем не сравнимый подвижнический энтузиазм.

Пьеса советского автора Ю. Эдлиса «Набережная» поставлена Л. Мотовой в полном соответствии с колоритом эпохи застоя. Только в 1970-е годы возможна была экзистенциальная драма неглупой, симпатичной, общительной 35-летней женщины, вновь и вновь пытающейся выбраться из тупика безлюбовности. Отчаявшись, героиня на глазах подруг совершает попытку самоубийства. И остается жить. Спектакль прозвучал не просто искренне — умно. Режиссер сумела выстроить отношения героинь друг с другом и — с самой судьбой, скупой на праздники жизнью, коварным возрастом, диктующим свои условия.

Закрытие фестиваля стало заслуженной профессиональной победой В. Цуприк. Коллектив «Юность Хибин» существует уже более 25 лет. Опыт и мастерство режиссера-педагога, бесспорно, делают свое благое дело. «Приключения Сганареля» — полноценный профессиональный спектакль. Мольер прочитан бережно, даже хрестоматийно, но совсем не скучно. Исполнитель главной роли И. Чеканов обаятелен, изобретателен, легок. Артист по праву стал лучшим в номинации «Главная мужская роль».

Энергия радости передавалась публике, когда на сцену выходили заграничные коллективы. Дуэт из Торнио (Финляндия) подарил мурманчанам сказку-балет о Тролле и Балерине. Два существа (аллегория разделенных рекой шведского и финского городов) преодолели-таки расстояние, благодаря нежности и симпатии. Немецкий молодежный театр (Тале) продемонстрировал высокий класс игры «в X век германского средневековья». Профессиональные артисты вышли на сцену наравне с любителями и наслаждались стихией сиюминутного перевоплощения в рыцарей, принцесс, канцлеров. Все было понятно без переводчика. За внешней легкостью стояла высокая культура исполнения, верность национальным традициям. Жюри отметило творчество гостей специальными призами и дипломами.

Рассмешить зал удалось и нашим соотечественникам. Приз зрительских симпатий завоевал Театр комедии «ОАО» (Мурманск). Трое «мажорных» молодых людей разыгрывали сценки из повседневной жизни, почти анекдоты. Доколе, словно спрашивали они у публики, будем мы так нелепы в лукавом желании обмануть банкомат, починить компьютер разводным ключом, обобрать до нитки первого встречного?

Желание добра, света, любви чувствовалось в каждом выступлении. Не столько как установка «сверху», сколько как естественная потребность молодости. Оно отчетливо прозвучало и в странном спектакле Драматического театра «Мотес» (Полярный). Ребята взялись за пьесу И. Вырыпаева «Город, где я» (режиссеры И. Сергеева, Е. Бурлаков). Постмодернистскую драму Вырыпаева, где Волшебник (Е. Бурлаков) и печальные Ангелы ищут «контрапункт» в захолустном, уставшем от повседневности городке, можно прочитать зло, истерично. Но интонация спектакля — интонация благодушия. Волшебник из «своего города» принимает решение БЫТЬ в нем. Ведь это ЕГО город, и от него зависит, каким он будет.

Международный фестиваль молодежных театров в Мурманске становится замечательной зимней традицией. В планах организаторов не только развлекательные мероприятия, но и серьезная учеба участников. Хорошо бы в будущем устраивать семинары по современной драматургии, читать циклы лекций по философии искусства, обмениваться опытом за «круглым столом»… Думается, все это возможно и осуществимо.

XIV ВСЕРОССИЙСКИЙ ПУШКИНСКИЙ ТЕАТРАЛЬНЫЙ ФЕСТИВАЛЬ

Таршис Надежда

ХРОНИКА

5–10 февраля. Псков — Пушкинские Горы

Даже скромная с точки зрения театрального критика программа не сделает пребывание в Пскове скучным. Творческая лаборатория, работающая по утрам, интересна не только обсуждениями спектаклей: здесь выступают ученые-пушкинисты, и ради того, чтобы послушать их доклады и мнения о постановках, можно часами мерзнуть в плохо отапливаемом конференц-зале Псковской библиотеки. Видный петербургский пушкинист Сергей Фомичев и его новгородский коллега Вячеслав Кошелев должны быть упомянуты особо как верные рыцари пушкинского фестиваля.

Среди старожилов — и Вероника Косенкова, режиссер из Москвы. Много лет она занимается популяризацией Пушкина за рубежом: ставит с иностранными актерами спектакли на материале пушкинских текстов. Жан-Люк Бансар привез спектакль для детей и взрослых «Лукавые истории господина Пушкина», который был поставлен Косенковой аж четырнадцать лет назад. Спектакль — ровесник фестиваля!.. И в течение всех этих лет Жан-Люк постоянно играет Пушкина, причем не только во Франции, но и во множестве стран мира — от Доминиканской республики до Молдавии, от Мартиники до Венгрии и Польши. В композицию спектакля входят три сказки: «О рыбаке и рыбке», «О золотом петушке» и «О Попе и работнике его Балде». Косенкова и Бансар пошли привычным для российского детского театра путем: сделали игровой спектакль в жанре «скоморошины», но именно такое решение легко и естественно вписывает «непонятного» русского автора в европейскую театральную традицию. Зритель любой страны как бы «узнает» разбитного, веселого и грубоватого балаганного актера, скомороха или гистриона — не важно, как называть этого традиционного уличного комедианта. Его ироничные шутки свойственны балаганному театру всех народов, поэтому возникает взаимопонимание, срабатывает генетическая память.

Ж.-Л. Бансар перед своими спектаклями во Франции всегда немного рассказывает соотечественникам о жизни и творчестве Пушкина и говорит, что русского поэта убил на дуэли француз: таким образом, театр ненадолго превращается в школу. Тема Школы стала одной из сквозных четырнадцатого фестиваля, и это не случайно, ведь значительное количество его участников — совсем молодые актеры, а некоторые еще учатся. Так, из Сургута приехала версия пушкинского «Анджело», которую играют студенты-второкурсники (актерский курс набран при Сургутском музыкально-драматическом театре). Руководитель этого курса Гарольд Стрелков, выученик школы П. Н. Фоменко, предлагает теперь уже своим ученикам ту программу, по которой он сам учился в Мастерской: начинают будущие актеры с работы над Пушкиным, самостоятельно делая этюды и отрывки по его текстам. Из одного такого студенческого наброска и родился спектакль, уже вошедший в основной репертуар театра; режиссерская идея принадлежит Юлии Уткиной, сыгравшей Изабеллу.

У Пушкина — парафраз шекспировской «Меры за меру», а у сургутян уже парафраз «Анджело». Здесь абрис темы, подчеркнутый и студийным лаконизмом антуража. Школьный класс, он же репетиционный — вот сценическая среда сургутского спектакля. Природа этюда жива в спектакле, но она же и мстит. Перед нами абрис коллизии — и насколько хороши метафорические находки, вроде драки на вениках конкурирующих прислужников Анджело или пластического этюда на тему «легкости» Марианны, настолько избыточен нажим на каждом из мотивов спектакля.

Тема Школы воплотилась в «Анджело» буквально: действие начинается в классе, на уроке литературы, школьники читают пушкинскую поэму по ролям. Но и в широком смысле школа драматического изучения Пушкина в начале профессиональной жизни молодых актеров — это залог их верного и гармоничного дальнейшего развития. «Пушкинская школа» — так назван Театр-студия под руководством В. Э. Рецептера, образованный на базе специализированного актерского курса, учившегося при Пушкинском центре. Ученики Рецептера не впервые участвуют в фестивале, поскольку все их учебные работы так или иначе были связаны с художественным миром Пушкина, с культурой его эпохи. На нынешний фестиваль Студия привезла только что выпущенную «Русалку» и уже не первый год идущую постановку «Горя от ума». В Петербурге спектакли идут в исторических интерьерах Дома Кочневой на Фонтанке, непосредственно в анфиладе комнат, в Пскове пришлось играть на сценических площадках, но этот перенос не повредил спектаклям, а «Русалка» прошла даже лучше, чем «дома».

В «Горе от ума» более всего привлекает живость, естественность, какая-то пушкинская легкость исполнителей. Студийцы обращаются со стихом свободно и при этом профессионально, культурно. И мизансцены, и сами образы персонажей графичны, четко очерчены, афористичны: они словно даны «в профиль». Это единство ракурса и тона и создает впечатление стилевой стройности ансамбля. Сам же факт грибоедовского «вкрапления» в пушкинскую программу был еще и глубоко обоснован на заседании лаборатории. Фомичев представил отношение поэта к «Горю от ума» как сложный и существенный творческий сюжет.

В «Русалке» соавтором Рецептера выступила замечательная художница и сценограф Марина Азизян. Ее решение удивительно лаконично и при этом емко: это разновысокие, изогнутые, как волны, ширмы цвета зеленого бутылочного стекла — цвета густого ила со дна Днепра, где живут русалки. Исполнители сами переносят и расставляют эти ширмы, утверждая условную стилистику домашнего спектакля, где все «понарошку», все игра. Но, что интересно, такой открытый прием отнюдь не препятствует возникновению таинственной волшебной атмосферы: зритель, как ребенок, готов верить в страшную сказку! В те моменты, когда актерам удается соответствовать стилю сценографии, играть формально точными штрихами, не перегружая исполнение бытовыми подробностями, спектакль выглядит изысканно и гармонично.

Поиск гармонии, тоска о ней — внутренний сюжет любого спектакля, связанного с Пушкиным, если это, конечно, настоящий театр. Раздерганный, взорванный, искалеченный современный мир не может не тосковать о пушкинской цельности… «Пир во время ЧЧЧумы. Фрагменты» московского театра «Эрмитаж» — сложная композиция Михаила Левитина по текстам «маленьких трагедий» (и не только). Жутковатый и смешной балаганчик, островок среди чумы… Смотреть этот бурный, алогичный, фонтанирующий находками и озарениями, шутками и штампами спектакль и интересно, и трудно, а написать о нем в одном абзаце — немыслимо. Сказать, что он зацепил, вовлек, пробрал до костей и защекотал до мурашек — ничего не сказать! Только у Левитина может произойти встреча А. Пушкина и А. Введенского (пришел замечательный актер Владимир Шульга — Человек с чемоданом и, грустно улыбаясь, прочитал «Элегию» поэта-обэриута). Только у Левитина хохочущего Моцарта могут поднять на руках, чтобы он, вися вниз головой, сыграл на перевернутом выпотрошенном рояле — и получилась не какофония, а «Свадьба Фигаро». Но, пожалуй, вот какая мизансцена показалась важнейшей именно в контексте фестиваля: светлое мгновение счастливого, крепкого объятия всех персонажей, короткий момент хрупкого единения, противостояния разладу и мраку.

Эта метафора — зримый образ Пушкинского фестиваля: небольшая, но прекрасная компания безумцев, упрямо из года в год собирающаяся на родине поэта своим тесным кружком, из последних сил защищающаяся от обступающей со всех сторон ЧЧЧумы…

ТРИУМФ ПРОСТОТЫ

Филатова Людмила

ХРОНИКА

Гастроли Вологодского государственного драматического театра в Санкт-Петербурге

Оба спектакля, показанные петербуржцам в начале апреля на сцене Театра им. Ленсовета («Дневник Анны» по пьесе Ф. Гудрич и А. Хаккеля и «Дом Бернарды Альбы» Ф.-Г. Лорки), поставил Зураб Нанобашвили, художественный руководитель Вологодского театра, и потому, думается, есть смысл говорить не только о плановых гастролях, но и о некой художественной декларации, своеобразном «отчете» за последние несколько лет. Творческая индивидуальность руководителя не только оказывает несомненное влияние на репертуарную политику, но и формирует лицо коллектива. И если о первом свидетельствует список названий, выложенный на сайте (всего понемножку — Шекспир, Островский, «кассовые» Камолетти и Касона, «бенефисный» Джон Патрик со «Странной миссис Сэвидж»; ничего радикального и в современном репертуаре), то о втором уже можно поделиться некоторыми впечатлениями.

Бесспорно, З. Нанобашвили — не сторонник формальных изысков и концептуальных решений, модель его спектакля традиционна для провинции. Это наивная модификация психологического театра с умеренной долей игровых допущений, предназначенных то для нагнетания атмосферы, то для разъяснения зрителю, что же кроется в подтексте (эдаких морализаторских иллюстраций и обобщений), а то и просто для «оживляжа» (как еще назвать появление на сцене живой кошки после торжественной декламации отрывков из Библии?). К литературному материалу режиссер относится бережно, возможностями труппы распоряжается более-менее грамотно (и в «Дневнике», и в «Доме» явно сделана ставка на премьера!), но о постановочной изобретательности говорить, увы, не приходится. Спектакли просты, аккуратны и именно за счет этой аккуратности абсолютно не «заражают» эмоционально. И потому профессиональный глаз критика цепляется за недочеты: возрастное и фактурное несоответствие актеров и персонажей, предсказуемость мизансцен, неожиданно слащавая нотка в финале («Дневник…»), излишняя понятность визуального ряда, переходящая в назойливость («Дом…»).

«Дневник Анны» не собрал полного зала — видимо, публику, предпочитающую развлекательный театр, отпугнула серьезность темы. Напрасно. Трагическая история еврейской девочки, погибшей во времена фашистского геноцида, в версии Вологодского театра растеряла свой трагизм, по жанру получилась скорее мелодрама (с «хорошими» и «плохими» героями, слезными выяснениями отношений, белыми платьями, символизирующими детскую ангелоподобность и проч.). Проблематика спектакля, живая, пугающе злободневная, априори не оставляющая равнодушным любого нормального человека, оказалась нивелирована незамысловатостью формы. На чистенькой, как в ретро-сериалах, сцене, приблизительно обозначающей чердак (сценография А. Паутовой) — скат крыши, похожий на витраж, круглый стол, накрытый скатертью, деревянный буфет, кровати, — происходят какие-то события, кто-то плачет, кричит, но ни на минуту не верится, что речь идет о страшной войне. Да, на груди у Анны (Наталья Воробьева) желтая звезда; да, все одеты в одинаковые серые, будто арестантские одежды… но нет главного: того самого напряженного ощущения «безвыходности положения, тяжести заточения, страха обнаружения», о котором предупреждает нас аннотация на сайте. Ощущение здесь другое: будто бы компания приятных людей вдруг затеяла игру с переодеваниями на дружеской вечеринке и решила пообщаться со взрослыми, как с детьми, «на тему…». Тема от этого, конечно, не пострадала, да и Леонид Рудой в роли Господина Франка был изумителен (вольно или невольно зацентровав на своем герое всю композицию) — добрый и мудрый близорукий взгляд, мягкая пластика интеллигента, бархатистый проникновенный голос. И тем не менее. Изучая программку, можно наткнуться на фразу «премьера состоялась на крыше театра» и пожалеть, что не видел «Дневник Анны» в его родном городе. Может быть, в условиях, имитирующих драматические реалии первоисточника, и спектакль приобретает масштаб, оказавшийся утраченным при переносе на сцену, да еще чужую?..

Привкус «ТЮЗа для взрослых» то и дело чувствовался и на «Доме Бернарды Альбы» — главным образом потому, что каждую свою мысль режиссер дублировал бессчетное количество раз, будто не доверяя зрительской догадливости. Текст подкреплялся жестом, предметный ряд в свою очередь иллюстрировал текст, и все это — в огромных пышных декорациях, стилизованных под фрагмент внутреннего убранства католического храма (сценография В. Рубинштейна). В трактовке Нанобашвили знаменитая пьеса Лорки предстала опять-таки простым рассказом о том, как недостаток любви вкупе с религиозным фанатизмом превращает прекрасных женщин в чудовищ. Генеральная (и, пожалуй, единственная) метафора спектакля — тюрьма. «Тюрьма» условностей — глухие черные платья, «тюрьма» дома без мужчин — железная дверь, на реплике о трауре с грохотом падающая, наподобие мышеловки, «тюрьма» веры — кресты-решетки, фреска-ширма… и сама Бернарда (одареннейшая Марианна Витавская), на людях — злобное, тонкогубое, хмурое существо в черном капюшоне, почти инопланетянка с дребезжащим голосом, наедине с собой — преждевременно поседевшая, но все еще пышноволосая красавица в легком светлом платье, поразительно похожая на свою младшую дочь, как и та, рвущаяся прочь из «камеры»… Эта Бернарда — олицетворение Тюрьмы. И все было бы приемлемо, не случись вдруг в финале досадного недоразумения, свидетельствующего о недостатке вкуса: Аделе (Наталья Абашидзе) отказано в праве на самоубийство, ее распяли на огромном деревянном кресте! Вероятно, был расчет на эффектный финал, но режиссер добился прямо противоположного: по залу побежали смешки.

Однако было бы опрометчиво утверждать, что простой, «понятный» театр Нанобашвили художественно несостоятелен. Возможно, нам просто не показали тех спектаклей, где его метод не вступает в противоречие с выбранным материалом?

НОВОЕ ПОКОЛЕНИЕ РЕЖИССЕРОВ: ВОПРОСЫ И ПРОБЛЕМЫ

Глебов Константин

ХРОНИКА

Конференция в Доме Актера (Санкт-Петербург)

В Карельской гостиной Дома Актера в феврале состоялась конференция на тему «Новое поколение режиссеров: вопросы и проблемы». Поразило, что на конференцию собрались не только молодые режиссеры и студенты, но и «взрослые», от которых сегодня прямо или косвенно зависит, какой будет театральная картина города в будущем. Присутствие серьезных людей (художественные руководители, главрежи, завлиты театров, преподаватели и ректор театральной академии, критики) на этом заседании могло означать, что они готовы оказать действенную помощь, а не просто поволноваться на больную тему, но, судя по итогам конференции, явка была просто хорошо организована Советом режиссеров драматических театров и Секцией театральных критиков и театроведов СТД. Впрочем, эмоциональные речи, произнесенные в Карельской гостиной, видимо, и должны были убедить молодых режиссеров, что им оказана поддержка. Между тем отсутствие альтернативной площадки и какой бы то ни было системы финансирования и помощи молодым, в особенности экспериментальным проектам — многолетний позор нашей культурной столицы.

Никаких конкретных решений, разумеется, принято не было, хотя пожеланий было высказано множество, иные звучали, мягко скажем, утопично: например, главный режиссер театра Комедии Татьяна Казакова порекомендовала в будущем устроить экспериментальную сцену в реконструированной Новой Голландии. Критик Николай Песочинский просветил присутствующих, как разумно дело обстоит на Западе, редактор «Петербургского театрального журнала» Евгения Тропп предложила учредить фестиваль молодой питерской режиссуры в Сургуте, где готовы предоставить открытую площадку, а режиссер Игорь Коняев советовал обратиться за финансированием в Комитет по молодежной политике, а также срочно создать независимый журнал молодой критики. Вениамин Фильштинский печально посетовал, что реальность сильно отличается от некоей идеалистической картины, которая видится ему: «От молодых режиссеров зависит будущее театра, духовность, облик нашего искусства. Мне представляется: в этом зале собираются 12–15 молодых режиссеров, а вокруг — критики, педагоги, средства массовой информации, Комитет по культуре, и все с них сдувают пылинки. И верят, что эти молодые люди — душа российского театра в будущем, поэтому нужно смотреть на них с благоговением и помогать всячески — организационно, финансово, духовно, технологически, профессионально…». Фильштинский не успел договорить, как ему бурно и даже агрессивно стал возражать Александр Гетман, художественный руководитель Театра на Литейном, утверждая, что пылинки он сдувать ни с кого не собирается, ибо талант дается творческому человеку в комплекте со способностью его реализовать. А если режиссер не способен реализовать себя, значит, туда ему и дорога. Из девяти молодых режиссеров, пробовавших работать в Театре на Литейном, лишь Андрей Прикотенко, как известно, дошел до результата. (Заметим, Андрей Прикотенко, сейчас работает уже в Риге.) Завершил свое выступление Гетман несколько неожиданно: придерживаясь своей таинственной логики, он возмущенно сообщил, что «у нас нет питательной среды для молодых, а город сожрал еще одного талантливого режиссера Юрия Бутусова. Надо признать, что мы больны!» Моментами конференция напоминала абсурдистскую пьесу, но, надо признать, все исполнители были интересны, включая молодых, подающих надежды режиссеров Александра Савчука, Дмитрия Егорова, Галины Бызгу. Оптимистичный председатель СТД Андрей Толубеев пообещал, что по итогам конференции будет составлено обращение СТД к Комитету по культуре. Остается надежда, что барин сам увидит…

ВСЕ В ЗАМОК

Джурова Татьяна

ХРОНИКА

П. Шерешевский «Как ты belle».
Традиционный авторский театр. Режиссер Петр Шерешевский

«Как ты belle» Петра Шерешевского — первый спектакль проекта под названием «Традиционный авторский театр». В программном заявлении звучит следующее: «Называя театр „авторским“, мы заявляем свой творческий интерес к рождению спектакля „от нуля“, когда размышления и переживания художника претворяются в слова, пьесу, а слова — в спектакль. Не театр интерпретации, но прямого высказывания». Стремление вернуть театру автора в век глобальной интерпретации — задача благородная. Но есть одна загвоздка: Шерешевский полагает, что путь режиссера наиболее короток и наименее тернист, если… режиссер и является автором пьесы. В качестве примеров удачных совпадений (в той же программе) он приводит «Софокла и Еврипида, Шекспира и Мольера», упуская из вида, что все примеры — из дорежиссерских эпох. И как там ставил «Гамлета» Шекспир, науке неведомо. В XX веке удачные примеры «авторежиссуры» — скорее исключение, чем правило. Ну, Пиранделло, Йейтс, Де Филиппо, Аррабаль. А кто еще? Угаров, Вырыпаев? С другой стороны, в Москве «новые» драматурги активно ставят, так почему бы и не попробовать, тем более что автор — профессиональный режиссер? «Трагедия» (так заявлен жанр пьесы), конечно, не трагедия, а пьеса-игра. Само название представляет собой анаграмму (как ты belle — Коктебель). Список действующих лиц, в котором фигурируют некто Волошин и Марина, заставляет заподозрить, что нас ждет сюжет, разворачивающийся в коктебельском окружении Максимилиана Волошина. Но нет — подсказка ложная. Время и место действия предельно абстрактны, а персонажи скорее вышли из трагедий Шекпсира и драматических поэм Ибсена.

Протагонист Волошин (поэт и учитель истории) в начале пьесы общается с призраком Дедушки, потом объясняется с подругой (Анной), которой (узнав, что та ждет ребенка) делает предложение, но после — сбегает. В поисках себя герой оказывается у ворот замка в глубине кавказских (надо думать) гор. Здесь, покусанный собаками и переживший символическую смерть, он находит приют у хозяина — горца Отара Шалвовича. У Отара есть «дело» и жена со знаковым именем Кара — то ли сумасшедшая, то ли трагическая femme fatale. Безумие ее выражается в том, что она разлюбила мужа и (по слухам) заманивает к себе в постель всех, кто оказывается в замке. Еще есть художник Гурам, который во время приступов белой горячки пляшет голым в фонтане, а в остальное время сидит, запертый, в своей комнате. А также Федюшка и Марина — супружеская пара актеров-приживалов, разыгрывающих сказку про Серую Шапочку и Волка в духе «Комеди-клаб».

Ночью Волошин и Отар пьют водку. Появляется Кара и соблазняет Волошина. Отар, дабы вернуть Каре разум, а себе — ее любовь, приносит в жертву (сжигает) все картины Гурама. Гурам и Отар в восторге наблюдают, как пламя пожирает картины. Появляется Анна. Она рассказывает, что сделала аборт и умоляет Волошина вернуться к ней. Волошин прогоняет ее. День рождения Кары. Кара требует рыцарского турнира: пьяный Отар идет по карнизу замка и срывается. В больнице становится известно, что когда-то Отар «наложил зарок на чрево Кары», чтобы его «дело» пошло в гору. Кара проклинает Отара. Отар умирает, Кара покидает замок, оставив Волошину «дело» Отара. Волошин возвращается к Анне.

Столь из ряда вон выходящие поступки, действительно, обычно совершают герои мелодрам или трагедий. Но отдельные сюжетные линии и действующие лица «Как ты belle» — лишь реминисценции классических сюжетов мировой драматургии (и не только), поданные не без иронии. Герои, которых зовут Отар и Гурам, хотя и обитают в замке посреди гор, — никакие не горцы. Место действия — не Грузия, а мифическое пространство вроде античной Колхиды. Призрак Дедушки — родом из Датского королевства. Сам герой — не столько Гамлет, сколько Пер Гюнт, которого странствия приводят в замок «горного короля» Отара. Кара непокорна, как Кармен, хищна, как царица Тамара, и бесплодна, как жена Сольнеса. Анна — это, конечно, Сольвейг, которая верно ждет своего Пера. Федюшка и Мари на — шекспировские «шуты». Объясняются все преимущественно в стихах.

Основной недостаток «Как ты belle» в назойливом стремлении разжевать все мотивы (психологические и символические), вынести на всеобщее обозрение скрытые пружины действия. Герои постоянно совершают «знаковые» действия (с оглядкой на классические прототипы), назойливо комментируя их «знаковыми» репликами. Когда в начале Волошин рассказывает Анне легенду о человеке, который отправился искать Эльдорадо, но «кривая» привела его назад в родной дом, уже понятно, чем закончатся его странствия. Мало того, что героиню зовут Кара (Карина), Отару непременно надо прибавлять, что она «небесная». Комментируя свое бесплодие, героиня непременно должна достать корзину яиц и объявить, что эти холодные яйца из холодильника — ее нерожденные дети. А количество жертвенных актов превышает все допустимые нормы.

Будучи драматургом и режиссером «идей», Шерешевский ориентирован на символистскую драматургию — Андреева, Ибсена. Но представьте, что вышло бы, если бы Гедда Габлер нам объясняла, по каким таким идеологическим соображениям сожгла рукопись Левборга или пустила пулю в висок, а Сольнес — зачем полез на башню.

Цитатность, стремление поиграть с чужими стилями, сценическими текстами и ранее были свойственны Шерешевскому. Но пьесу ставил драматург Шерешевский, который уже во все «поиграл» и ничего не оставил режиссеру. «Литературные» игры невоплотимы в структуре спектакля. Если в стилистике пьесы перемешаны «высокое» и «низкое», поэзия и просторечие, высокопарная символика и матерные словечки, то в исполнении преобладает тенденция к «снижению» (манер, облика). В каком-то смысле спектаклю только пошло на пользу, что его персонажи — обыкновенные люди, которые «носят пиджаки и галстуки». Играй они в аффективно-приподнятом стиле — комического эффекта не избежать.

Актеры не разукрашивают образы национальными или возрастными признаками. Призрак Дедушки (Иван Краско) появляется в растянутой майке и семейных трусах. Волошин Андрея Терентьева, конечно, не трагический герой, а, скорее, чеховский персонаж, стремящийся избежать действия, поступка. Особенно запоминается шалый блеск в глазах Гурама (Леонид Алимов), который приберег для этой роли свой нерастраченный в МДТ темперамент. В отличие от прочих ролей, за этой стоит не литературный прототип, а конкретная судьба, биография — и в этом отличительный признак школы Додина. Беспомощно-женственна Надежда Черных (Анна). На «котурнах» только Юлия Мен (Кара), которая играет не столько конкретного человека, сколько архетип роковой женщины. К актерскому исполнению, в общем, не придраться. Но есть одно «но»: когда персонажи произносят текст, кажется, что за ними всеми стоит один герой — эрудированный и склонный злоупотреблять своей эрудицией. Это автор пьесы. В этом смысле театр Шерешевского — действительно авторский.

Любой спектакль начинается «от нуля». Потому что пьеса всякий раз заново рождается на свет, когда ее читает режиссер. И если бы Петр Шерешевский взялся поставить Ибсена или Метерлинка, то, наверное, у них «срослось» бы. С ними он — одной крови, и ее группа — довольно редкая.

Откуда взять беспристрастного критика?

Женюриана через 43 года

А была ли война?

Песня «от сердца» или упражнение?

«Я-у аптеки, а я в кино…»

Не хочу учиться — хочу замуж

С кваса на мороженое

DOC ИЛИ НЕ DOC — ВОТ В ЧЕМ ВОПРОС

ЛИНИЯ МАННЕРГЕЙМА

НЕПРИКРЫТАЯ НАГЛОСТЬ

ДРУГОЙ ЦИРК ПРИЕХАЛ!

Лишний человек — Петр Великий

Раскольников на привале

«Снова туда», где по Невскому гуляет Соня

До Кремля — огородами

Голландские схемы разбились о быт

«Давай закурим» в третий раз

Архив