Каждый август Хельсинки собирает большой фестиваль всех искусств. Концепция проста. Организаторы свозят в мирную столицу Финляндии, на парковых газонах которой пасутся длинноухие кролики, то, что кажется им, организаторам, интересным и принципиальным в области современного театра, музыки, оперы, балета etc. Финский театр тоже становится участником, попадая в общеевропейский контекст.

На пять августовских дней по приглашению фестиваля я оказалась в Хельсинки. Мне дали билеты на спектакли, карту города и оставили в покое. Я ходила и смотрела, выискивая по карте фестивальные «точки». Точечные впечатления не сложились в общую картину, но кое-что о вкусах и пристрастиях Хельсинкского фестиваля и его зрителей я поняла.

DOC ИЛИ НЕ DOC — ВОТ В ЧЕМ ВОПРОС

Было бы странным, если бы на современном фестивале не оказалось документального спектакля. Документальностью Европа увлекается давно, и в Хельсинки приехал знаменитый швейцарский театр Vidi.

Нет, это не театр, ставящий только doc, это театр разных проектов (например, когда-то именно там Р. Габриадзе сделал «Какая грусть, конец аллеи…» с Н. Пари). Теперь Vidi представлял спектакль «Airport kids».

Очень красивая, тонкая, длинноволосая девушка из Аргентины Lola Arias и молодой человек по имени Stefan Kaegi занимаются документальным театром. В нейтральной Швейцарии, в Лозанне, на берегу озера они сделали спектакль силами учеников интернациональной школы.

Это спектакль — модель будущего мира. Ребята от семи до десяти лет отвечали на вопросы о своих семьях, мечтах. А их мечты — это завтрашняя реальность. Из рассказов, ответов, разговоров складывался текст, который они же сами и произносят, хотя в программке обозначено: текст Лолы и Стефана. Но это в том смысле, что текст ими отобран. На пресс-конференции Лола говорила, что было еще много текстов учителей, других учеников, но они естественным образом отсеялись. Почему-то нет детей из США, хотя в школе они учатся и русская девочка зачеркивает их лица жирным фломастером на общей фотографии…

О сегодняшнем мире и «погоде на завтра» рассказывают другие.

Маленький обаятельный китаец по имени Жюльен Хо, мечтающий полететь на Марс и сделать там китайское поселение, потому что в Китае тесно, надо искать новые пространства.

Длинноволосая неулыбчивая и не такая свободная, как дети других народов, Кристина Ковалевская из Краснодара, у которой столько желаний, что она никак не может остановиться, четко перечисляя их (широк русский человек, обузить его не получается даже условиями сцены), но главные — стать чемпионом по теннису и… вернуться в Россию (девочка явно «косит» под Марию Шарапову).

Малюсенькая, как былинка, итальянка, барахтающаяся в корнфлексе, производством которого занят папа, и мечтающая выйти замуж и родить много детей — и девочка Сара (или Сарах?), папа которой оказался в Швейцарии после войны в Анголе. Никто из ребят про Анголу не знает, девочка и сама никогда не была в Африке, но в ее огромных глазах — скорбь всего ангольского народа, не ее собственная, но не проходящая. И она хочет туда, в Африку, в отличие от такой же кудрявой маленькой кокетливой бодрой «женщинки», мама которой бежала из Боливии.

А еще брошенный матерью в малолетстве индус, ну прямо юный Радж Капур (и хочет стать актером, и строит глазки залу), и Патрик из Ирландии (папа работает в фирме «Филипп Морис»), и красавица-индонезийка, словно с восточной миниатюры. Она не хочет вылезать из своего домика и общается с нами в «видеовиде» on line: танцует сидя, улыбается, машет ручкой…

Да, пока у каждого свой домик-контейнер с определенным фоном, какими-то картинками и встроенными видеокамерами. Но завтра они полетят в мир. Спектакль потому и называется «Airport kids»: дети играют в полеты, едут в аэропорт, готовятся к рейсам, возвращаются, обсуждают маршруты: кто куда полетит? И ведь полетят. Но адрес у них будет один — Земля, их общий дом.

Этот документальный спектакль отличается от наших, отечественных, «doc’овских» выборкой материала и пафосом. Дети не рассказывают о своих бедах, девочки не делятся впечатлениями о папах-насильниках. Спектакль смотрит на мир глазами детей, не подтасовывая карты судьбы. Все они — иммигранты, в их глазах, при всей свободе, с какой они держатся на сцене и на обсуждениях спектакля, все равно видна печаль людей, так или иначе лишенных родины. Язык их общения — французский, кто-то бойко, но старательно говорит по-английски. А sms от родителей звучат на родных языках. Потому что кроме общего европейского у каждого есть свой дом… Они не хотят глобализации. Может быть, поэтому отсутствуют американцы?..

Показали спектакль Загребского Молодежного театра «По другую сторону» («At the other side»). Это — уже не doc, а какое-то межеумочное произведение. Четверо актеров, сидящих на диване, рассказывают как бы о себе (или о людях, подобных им и нам). Кто-то бесконечно смотрит телевизор, страдая депрессией, как миловидная немолодая женщина, которой хочет помочь сосед. У кого-то умирает мама, как у этого соседа, — и женщина поит его водой, чтобы помочь… Элементарное сознание, примитивные диалоги. Ощущение, что мы — перед этим самым телевизором на реалити-шоу. Ладно бы это была импровизация и шла она по-разному, в зависимости от погоды и телевизионных новостей! Но текст закреплен в субтитрах. Это не «doc» и не художественная природа, а так — нечто на диване. Естественность, внехудожественная органика занимает в театре все большее место, сопротивляясь наигрышу и искусственности — оно и понятно. Но просто органичность и естественность — принадлежность других явлений культуры в режиме on line…

Путь документальности и жизненной естественности для сцены вообще-то тупиковый. Но впечатление, что нынче европейский театр упорно борется со сложной и богатой природой своего искусства. Он либо «садится на текст» и болтает, как правило «от себя» (имитация документальности), либо уходит в сторону чистой визуальности, отменяя текст вообще. В первом случае ликвидируется даже намек на художественный образ, во втором абсолютные права приобретает собственно пространственная образность. Соединение слова и пространственно-временного рисунка, создающее феномен развитого театра, уступает место как бы частям целого.

И кому это объяснять?..

ЛИНИЯ МАННЕРГЕЙМА

Со стороны Финляндии по «линии Маннергейма» стояли спектакль «Circo aereo» и современная финская опера «Анна-Лиза» (как я поняла, по классической пьесе М. Кант, написанной в конце XIX века).

В первом случае, впрочем, тоже был сплошной вокал. На сцене в музее «Атриум» что-то пела одна женщина в красном, а другая, согласно указанию в программке, исполняла «гипнотические танцы». На самом деле она проделывала разнообразные гимнастические эквилибры на нескольких красных драпировках. В общем, одна долго пела, другая долго кувыркалась… Очень долго…

Воспользовавшись правом свободного человека, я покинула зал в антракте.

И пошла в этом же «Атриуме» на выставку Пекки Халонена — классика финской живописи, получившего образование сперва в Гельсингфорсе, потом в Париже, у Гогена, проделавшего путь от реализма к мистицизму. Он бесконечно писал белые сугробы и ели, покрытые снежными одеялами… Зима, одинокий дом Халонена на финском хуторе, ночь, луна… Нормальная-пренормальная финская жизнь ведь должна иметь тайники, морок? Прекрасная экология, социальная защищенность — скука. Художественности явно не хватает, и финская душа просится в неведомое. В опере «Анна-Лиза» крестьянка страдает видениями. Все хорошо, но она впадает в мистицизм, ей мерещатся белые люди… Долго. Очень долго.

Воспользовавшись правом свободного человека, я покинула зал в антракте.

Со стороны России по «линии Маннергейма» стояли спектакль театра «Практика» «Июль», сыгранный уже после моего отъезда, и замечательный, мастерский, вдохновенный «Донкий Хот» Д. Крымова и его учеников. Записки русского сумасшедшего, уже не раз отрецензированные «ПТЖ» (№ 42), были восторженно приняты залом. Ощущение, что, наевшись и подлинной и псевдодокументальности, зал пил вино художественности и пьянел от этого густого театрального напитка, от его образного мира…

Правда, ликовали финские зрители и на современном канадском балете, на который мне настоятельно рекомендовали пойти: мол, классно.

НЕПРИКРЫТАЯ НАГЛОСТЬ

Канадская танцевально-пластическая группа, названная по имени руководителя «Dave St.-Pierre», именует себя «порнографической», но правильнее было бы назвать эту компанию просто нагловатой.

Никакой порнографии там нет. Выходят вполне одетые люди, начинают бегать туда-сюда, снимая постепенно с себя все, что можно. Остаются голыми и начинают трясти всеми членами, мышцами, жиром (в труппе есть актриса, страдающая ожирением). Они мажутся грязью под классическую музыку (Чайковский!), сомнамбулически двигаются, комментируют, что-то рассказывают, а зал ухахатывается, наблюдая абсолютно антиэстетическое зрелище. Надо заметить, в жизни эти люди не нудисты: неприятные тела имели следы загара на спинах, попы при этом оставались белыми…

Воспользовавшись правом свободного человека, я покинула зал в антракте (кажется, воспользовалась этим правом только я) и вышла в парк. По дорожкам бежали стремящиеся к здоровому образу жизни финские граждане в таких же, как артисты, кофточках и футболочках. Это было абсолютное дежавю: они бежали ничуть не хуже тех, что бегали только что передо мной на сцене, но за деньги. Эти бежали бесплатно и более свободно, причем на фоне закатного неба и озера… Как будто специально продолжая сюжет, чудесная собака повалилась спиной на газон и, маша лапами, стала весело кататься и трястись, как только что каталась и тряслась толстая Вероника в спектакле. Я решила было вернуться и позвать малоодаренную артистку на ландшафтный мастер-класс (пусть посмотрит, что такое настоящий shake, когда трясутся все мышцы!), но тут же, на соседней лужайке, попала в круг сомнамбулически двигавшихся любителей то ли ушу, то ли таэквандо. Это опять было не хуже, чем в спектакле, но еще прекраснее были милые ушастые серые зайцы, трусившие по полянкам и глодавшие траву прямо у меня под ногами.

ДРУГОЙ ЦИРК ПРИЕХАЛ!

По незнакомому городу, под неожиданно холоднющим проливным дождем, в сандалиях, с мокрыми ногами, рискуя заболеть, теряя очки и зонтик, целый час, утыкаясь носом в карту, я искала «точку» в каком-то отдаленном от центра парке, куда приехал французский цирк Plume со спектаклем «Plic Ploc».

Абсолютно промокшая, со стаканом горячего чая я уселась, пытаясь согреться… и тут на сцене начался ливень. Прохудились небеса — и клоуны начали бороться с водой так же, как только что боролась с ней я. Вода била снизу — и они исполняли мелодию, манипулируя струями, она текла сверху — и они буквально забирались вверх по этим струям, как по канатам… Борьба с водной стихией происходила под шум натурального ливня, давая образный смысл самой действительности.

Играла живая музыка, и это были настоящие французские гистрионы и жонглеры! Площадная средневековая стихия заполнила сцену. Советский цирк — героический, наши артисты — в люрексе, блестках, они герои, рискующие жизнью! Эти валяли дурака, даже когда летали по воздуху, а сделав тройное сальто, обязательно корчили рожи. Ничего героического, все — комики: и акробаты, и жонглеры… Проделав сложный номер под «куполом» сцены, косолапо раскланивались, тут же становясь шутами. Они играли на мисках и кастрюлях, плошках и ложках. Коричневато-желтовато-красноватая гамма прекрасных свободных костюмов тоже словно приговаривала их к средневековой традиции, «линялые» юбочки и тапочки как будто были вынуты из повозки их предшественников, из каких-нибудь плетеных корзин… Они умели все, как настоящие циркачи. Даже весело чинить прохудившиеся небеса. Это было наслаждение!

А небеса настоящее искусство, видимо, действительно чинит. По крайней мере, когда я вышла после представления — дождя не было. Умытая природа благодарила заезжих артистов…

Вот такая картинка. Хельсинки. Август 2008. Самый конец месяца.