Российский театр для детей уже много лет существует в ситуации активной полемики самого широкого диапазона: кто-то утверждает, что детский театр — совершенно необходимый элемент воспитательного процесса, кто-то — что современным детям не нужна никакая «тюзятина», насаждавшаяся советской властью, и так далее. Дискутируют, голосуют то против «театра детской скорби», то за «интерактив», то за «зрелищность», то за «духовность», но, кажется, до сих пор никакого единого мнения на этот счет не существует.

Оказывается, единого мнения о том, каким должен быть детский театр, нет и в богатой театральными традициями Италии. Режиссер Летиция Куинтавалла на пресс-конференции, посвященной открытию второго фестиваля «Гаврош», посвященного итальянскому театру, высказалась так: «Дискуссия о детском театре повсеместна и бесконечна. Рождаются новые дети, а с ними рождаются новые вопросы — и этот процесс прекрасен! Ведь он служит поводом для честного творчества». Арт-директор фестиваля Тереза Дурова подытожила: «Проблемы детского театра разговорами не разрешить. Нужно просто любить детей». Пожалуй, она немножко слукавила: спектакли, привезенные из Италии на фестиваль, оказались не такими уж простыми. Главное, что объединило четыре постановки, которые нам удалось увидеть, — очевидное доверие к «невзрослому» зрителю, к его способности воспринимать и чувствовать именно искусство, а не только благосклонно потреблять продукты массовой культуры. И, надо отдать должное довольно разновозрастной фестивальной публике, это доверие не было обмануто.

Театр Бриччиоле из Пармы открыл фестиваль сказкой Карло Коллоди «Пиноккио» (режиссер Летиция Куинтавалла) в неожиданно «недетском» стиле: «like Brecht» — пояснила после представления актриса Анна Амадори. И добавила: «наш Пиноккио — ночной Пиноккио». И правда: в полумраке, на задрапированной черным сцене, действовали актеры в черных костюмах, а большая часть «итальянской аутентичности», по сути, сосредоточилась в образе Феи с голубыми волосами (эту роль исполняет уже упомянутая Анна Амадори, она же озвучивает куклу-Пиноккио). Темпераментная, большеглазая, пышноволосая, в простом, но очень женственном платье, она выглядит именно так, как, наверное, большинство из нас представляет себе «настоящую итальянку», а «сказочной» составляющей ее облика служат одни лишь электрически-синие блестки в волосах. В сценической истории о деревянном мальчике она то рассказчица, то — живая, активная участница, а четверо актеров (Кристиано Фаббри, Клаудил Гуаин, Джада Мелей, Морелло Ринальди) — черные кролики — по мере необходимости становятся то слугами просцениума, то персонажами сказки. У знакомых с сюжетом «Пиноккио» (а в Италии он знаком буквально всем) этот прием должен вызывать довольно мрачные ассоциации: кролики появляются по приказу Феи с гробом на плечах, когда Пиноккио отказывается принять лекарство, — как веский воспитательный аргумент. Действие то переносится внутрь маленького театрика, стоящего посередине сцены, то вращается вокруг него. Нельзя не отметить, что актерам замечательно удаются всяческие «подворовывания»: каким образом полено на глазах у зрителей превращается в куклу, довольно сложно проследить, даже пристально приглядываясь. Запоминаются туманно-графичные сцены теневого театра: появление мудрого Сверчка, загоревшиеся в пламени камина ступни деревянного человечка, ползущий по дороге фургон с впряженной в него вереницей осликов… Кукол-Пиноккио в спектакле несколько, они разномасштабны и выполнены намеренно примитивно: тело-дощечка, круглая голова, ручки-ножки — палочки. И способ вождения этих кукол по большей части лишен какой-либо технической отточенности: этот деревянный Пиноккио — игрушка, которую собственная судьба не слишком принимает всерьез. Стилистически чуждым лаконичному сценографическому решению выглядит, к сожалению, осел-муляж в натуральную величину (в осла по сюжету превращается Пиноккио от безделья), да и манекен, изображающий Пиноккио, превратившегося в живого мальчика, — «скорее мертв, чем жив». В сказочном сюжете, пересказанном Театром Бриччиоле, на первом плане, пожалуй, оказались чувства Феи-матери, наблюдающей за трудным взрослением своего названного сына, а не приключения деревянного мальчика, заслужившего право стать «настоящим человеком».

Тот же Театр Бриччиоле и в тех же «ночных» красках (полумрак на сцене, лаконичная сценография) представил диалог матери и сына в спектакле «Крик мамы» (режиссер Элиза Куппини). Сюжет современной сказки о любви, обидах, ошибках и трудном пути к взаимопониманию полон метафор и на сцене воплощен в поэтическую театральную реальность. От гневного окрика душа мальчика теряет свою целостность: «ноги в пустыне, руки в джунглях, сердце в море, а голова среди звезд», и матери приходится предпринять долгое путешествие по земле и морю и даже взлететь к небу ангелом, чтобы собрать воедино и заново наполнить любовью образ собственного сына. И выкрашенная черным декорация-станок (максимально условно обозначающая дом, в котором живут герои), и яркое пластическое (или даже хореографическое? Или акробатическое?) существование актеров (Элиза Куппини, Кристиано Фаббри) дают повод предположить, что это — постановка «like Мейерхольд». Композиционно спектакль показался небезупречным (возможно, фрагментарные «провисания» действия были обусловлены существованием на «неродной» фестивальной площадке), но синтез литературного и сценического текста (насколько можно было судить по синхронному переводу) во многом удался.

Иную форму театральной игры, вполне новаторскую, смогли увидеть те, кто посетил спектакль «Итальянский сад» (постановщики Франческо Ганди, Давиде Вентурини; Компания Т. П. О., Прато) — визуальный театр. Компания ведет поиск в области современных технологий, а цель его — использовать достижения компьютерной эры для развития творческих способностей юных зрителей. Все спектакли Компании Т. П. О. (а одних только «садов» у них три: помимо «Итальянского» есть «Японский» и «Нарисованный») близки к жанру хэппенинга, потому что главные их участники — «интерактивный ковер» и зрители, которых актеры-ведущие приглашают в путешествие по этому волшебному ковру. Под ним расположены многочисленные датчики, а высоко над ним — проектор. Ступая (или даже ползая, или кувыркаясь!) по ковру-экрану, можно заставить «бежать» мозаичную дорожку, расцветать маргаритки, наполняться водой мраморный бассейн, вырастать густую траву и так далее, и так далее. В сочетании с клавесинной музыкой и барочным вокалом, с пантомимическим рисунком движения актрис-ведущих (Виола Эспости Онгаро, Каролина Аморетти, Анжелика Портиоли), в разной мере артистичное (чаще несмелое, конечно) пребывание на ковре маленьких зрителей выглядит как довольно любопытная, почти кинематографичная импровизация. Конечно же, этот красочный и подвижный «диафильм на ковре» можно показать только в темном помещении — поэтому «Итальянский сад» тоже оказался «ночным»!

В багаже фестивальных впечатлений «История семьи» (театр Родизио, Парма), бесспорно, может претендовать на место «самого-самого»: самого живого, самого актерского, самого человечного, самого интересного, самого талантливого и так далее. Режиссеры и авторы пьесы (Мануэла Капече, Давиде Доро) придумали виртуозную текстовую игру (куда там Гришковцу!) и ее изысканно-темпераментное сценическое воплощение, которое захватывает мгновенно — а потом чрезвычайно сложно поддается описанию. «Беатриче Баруффини занимается художественной гимнастикой и всегда получает высший балл!» — звучит рефреном в истории, которую рассказывает от имени единственной, любимой, гениальной, замечательной дочери актриса… Беатриче Баруффини. История эта, смешная и драматичная, приходит к чеховски тоскливому финалу: оказывается, что все расхожие представления о счастье, все сбывшиеся мечты и осуществленные победы могут превратиться в рутину и завести в тупик. Но даже в этом тупике людям свойственно питать надежду на то, что «в следующий раз все получится намного лучше». И такой сюжет представлен от имени ребенка, и сыгран для детей! Фестивальная публика восприняла спектакль «на одном дыхании», наградив продолжительными искренними аплодисментами. Овации (как и премия в области детского театра, которой спектакль отмечен в Италии) более чем заслуженны: на сцене мы увидели настоящих наследников dell’arte (Беатриче Баруффини, Давиде Доро, Консуэло Гиретти) — пластичных, музыкальных, ироничных, искрометно-жизнерадостных, убедительно драматичных и очень красивых! Мизансценический рисунок спектакля с большим вкусом «смонтирован» из пластических, статичных, танцевальных элементов, в нем есть рефрены и вариации, он четок и логичен — и все же в каждый свой миг не вполне предсказуем. В такой композиционной непредсказуемости, вероятно, секрет высокого эмоционального накала спектакля и лучшее из зрительских наслаждений! А сценография и в этом спектакле лаконична (и тоже «ночная») — черный кабинет, деревянный стол и три стула да абажур над столом.

И еще одно, «самое-самое» фестивальное впечатление: чтобы там ни говорили о клиповом сознании, компьютеризации и американизации, российские дети — вполне благодарные зрители, с которыми нет нужды заигрывать, которым не нужно угождать и так уж бояться, что они «не поймут». В чем итальянские артисты уже убедились. Может быть, этот факт убедит и тех российских, которые сомневаются?