Одним из важных итогов фестиваля председатель жюри Лев Гительман считает его выход за рамки регионального. Действительно, культурное могущество балтийского региона фестиваль решительно пытался «прирастить» за счет спектаклей из Москвы, Якутии, Сибири, Италии, Франции.

Геополитический принцип постепенно сошел на нет: в эпоху Интернета это логично. Никакого иного принципа, или фестивальной идеи, или концепции, как ни назови, организаторы изобретать не стали, пустив этот огромный корабль в свободное плаванье.

Как правило, первыми на фестивальный корабль поднимаются актеры Някрошюса. Вот и на этот раз фестиваль был открыт «Макбетом». Някрошюс получал на этом фестивале Гран-при, а бывало, не получал ничего (как это случилось с «Гамлетом»). Но этот режиссер, кажется, не нуждается в светских премиях, поощрениях и т. д. Класс его искусства, уровень культуры таковы, что это давно — вне обсуждения. Если он и захочет знать правду о себе, то, подобно Макбету, подставит ухо не публике, не жюри, но ведьмам, неведомому…

Когда Юрий Любимов появился в зале — седой, красивый, восьмидесятилетний — публика аплодировала ему стоя. Великий режиссер, его имя давно вписано в историю мирового театра XX века. Но когда начался спектакль, припомнились слова Пастернака «Не тот это город, и площадь не та… » Студенческая молодежь уходила с представления. Хорошо, что уходила — пусть лучше судят о Таганке как о театральной легенде по книгам, воспоминаниям, фотографиям, обрывкам кинолент… Те же, кто видел Таганку в ее золотой век, не могли не признать: сегодняшний спектакль Ю. Любимова никакого отношения к легенде не имеет. Лиц артистов не разглядеть: они, словно дрессированные акробаты, вертят свои кульбиты, но на смену знаменитому таганскому хору пришло абсолютно коллективное бессознательное творчество. Застывшее мастерство. Акробатические сцены из жизни дурдома. Удешевленное «Пролетая над гнездом кукушки», только за вычетом Джека Николсона или, скажем, Владимира Высоцкого в главной роли… Новая Таганка умеет решительно все: выбивать чечетку, ваять пластический «секс на троих» — мюзик-холл для бедных. Одна надежда: славе Таганки уже ничто не повредит, легенда театра не отвечает за «жизнь после смерти».

Как ни странно, о подлинной Таганке напомнил совсем другой спектакль, многих возмутивший, — «Три сестры», поставленные Андреем Жолдаком в Киевском театре им. И. Франко. Когда в финале вдруг закружился в вальсе… многоуважаемый шкаф, невозможно было не вспомнить финал спектакля Любимова «А зори здесь тихие» — там кружились доски-деревья… Идея Жолдака военизировать и «ошинелить» «Три сестры» не оригинальна — тот же Юрий Любимов делал это в 1980 году. Режиссер из Киева ставит чеховскую пьесу даже не в шинелях — в ватниках, где-то на лесоповале. Чеховская пьеса в этом диком, варварском, скандальном и пронзительно талантливом спектакле осознана как один из культурных мифов XX века — среди многих других.

Лагерная тьма, вечная мерзлота, последнее отчаянье. Эти сестры забыли не только итальянский, но и русский — они говорят по-украински. У них отбиты память, чувства, временами речь. Дикое, вавилонское смешение стилей, жанров, языков, культурных «кодов», столпотворение интонаций, мелодий, обрывков фраз… Спектакль то пробуксовывает, то летит в пропасть. Полонез Огиньского и Моцарт звучат вперемешку со старыми песнями о главном. Бомбардировочный удар молодого режиссера по классике. Черный юмор вперемешку с лагерной лирикой… Стриндберговской «Игре снов» (спектакль из Швеции) по части болезненности сновидений рядом с этими «тремя сестрами» оказалось нечего делать.

«Игра снов» — так можно было бы определить некий общий сюжет спектаклей фестиваля — от «Макбета» до «Трех сестер», от «Академии смеха» до «P. S. » Александринского театра. На фоне этой «игры снов» французский спектакль «Игра любви и случая» П. Мариво в постановке Ж. -П. Венсана предстал как ослепительно ясный источник театрального света, очаровательного легкомыслия и утонченного артистизма.

Покуда мы смотрим страшные сновидения, французы демонстрируют нам сценическое торжество «игры любви и случая». Французский вариант «Барышни-крестьянки» с переодеваниями, влюбленностями, счастливым финалом — там не живут тяжелыми сновидениями и плохими предчувствиями. На фестивале были представлены два последних спектакля Камы Гинкаса («ПТЖ» писал о них подробно в предыдущем номере). Увы, слишком далеки они были от театрального народа, заточенные в бункер Малой сцены и сопровожденные нервной атмосферой повышенной «секретности» и непопадаемости. В результате по своим художественным достоинствам они не смогли, на наш взгляд, превзойти повышенного градуса своей внесценической скандальной «ауры»…

Были на фестивале спектакли, приводившие в полное недоумение. Непонятно, какими ветрами занесло на профессиональную сцену почти любительский спектакль из Италии «Обломов»? Мы все узнали, что «обломовщина» по-итальянски звучит как «обломовизна», больше на просмотре этого полуциркового, неловкого, претенциозного и полуграмотного спектакля узнать было решительно нечего… Совершенно очевидно, что профессиональному достоинству фестиваля не помешал бы более ответственный отбор спектаклей. Как не помешала бы ему и более продуманная работа пресс-центра. Она, к сожалению, была на уровне самодеятельности, как итальянский «Обломов»…

По окончании фестиваля его бессменный директор С. Г. Шуб печатно выяснил отношения с теми, кому недостало в работе фестиваля таких старомодных вещей, как атмосфера, душевность, профессиональное общение и т. п. Директор объяснил, что фестиваль — это производство, и, дескать, «бесплатных пирожков не ждите», чем очень напугал. Будет печально, если театральный фестиваль таки превратится в «производство» (все-таки надеюсь, что сама природа театра не даст этой мечте сбыться). Надеюсь также, что кто-нибудь возьмет на себя труд объяснить С. Г. Шубу, что директору международного фестиваля не пристало путать театральное мероприятие с его профессионально-художественной атмосферой, с предприятием общественного питания.