Замечательные актрисы, у каждой из которых своя судьба (у кого-то был свой «Пушкин» — Товстоногов, Шифферс, у кого-то не было), объединены «тотальной» режиссурой под ногами у зрителей. Неловко, когда заглядывают тебе в глаза, изображают что-то в метре от тебя, а ты, превозмогая чувство неорганичности происходящего, улыбаешься…

Г. Тростянецкий до сих пор полагает, что театр делается из всего. И что, если судьбы пяти женщин и пяти актрис не имеют никаких точек пересечения, эти «точки» можно обеспечить актерской вздрючкой и имитацией несуществующих взаимоотношений. Возникает нарочитость, напряженный актерский «винт» (необоснованное требует большей энергии для доказательств). Но не соединенные ничем концы и начала разных мемуаров и эмоций не сходятся. Литмонтаж, взвихренный нарочитыми интонациями и пресловутой «яркой театральностью». Как у Гинкаса. И тоже «про Пушкина»…

А когда З. Шарко — цыганка Таня поет «Миленький ты мой… », неловкость достигает пика. Будто подошли к полке и сняли не ту книгу, потревожили не тот миф, не тот культурный пласт, не те ассоциации. Театр делается не из всего.