Р. Майнарди. «Антонио фон Эльба». Государственный театр «Бенефис».
Продюсерская группа «Вивикон». Режиссер Роман Виктюк
Премьера нового спектакля Романа Виктюка «Антонио фон Эльба» по пьесе Р. Майнарди прошла на удивление тихо и незаметно. Зал ДК им. Горького был заполнен едва ли наполовину, да и то — все больше поклонниками оперного искусства и таланта Е. Образцовой. Народная артистка СССР решилась на смелый эксперимент и предстала перед зрителями драматической актрисой, сохранив при этом имидж звезды оперной сцены.
Роман Виктюк, для которого ставить спектакли о любви так же естественно, как любить, и на этот раз остался верен себе, подарив публике роскошное зрелище с необычной сценографией и шикарными костюмами, наполненное, по его собственному признанию, «энергией человечности, энергией добра, энергией любви». Всеобщая влюбленность, царившая на сцене, не только вызывала благодушие и снисходительность зала, но порой удачно скрывала саму суть происходящего. История Антонио, не сумевшего сделать выбор между «первой» любовью к 73-летней Амалии и жгучей страстью к другу Фьоре, закончилась трагически, но спектакль не об этом. Перед нами, по сути, театр одного зрителя — Елены Образцовой.
Двухъярусная декорация с черно-белым орнаментом в стиле ампир (художник — В. Боер) полукругом огибает сцену. Справа видны подробности закулисья — колосники, белая кирпичная стена с грозной надписью «Не курить!». Ряд софитов, уходящих в глубь сцены, отражается в зеркальном полу, отблески теснятся на стенах декорации, на заднике которой — огромный портрет Образцовой. Прислонясь к колонне, она смотрит вниз из кулисы задумчиво и немного грустно, как будто заглядывает в волшебную шкатулку, наблюдая нелепую суету странных человечков на сцене и неподвижные ряды маленьких любопытных зрителей. Но эта Образцова — не просто часть декорации. Фотография Примадонны становится призмой, через которую можно наблюдать действие на сцене.
Содержание пьесы — лишь сюжет для оперы, в которой могла бы сыграть Образцова. Музыка, которой наполнен спектакль, — фонограммы Образцовой и фрагменты из итальянских опер, срывающиеся со страниц либретто, едва лишь Антонио (Д. Бозин) откроет его.
Костюмам В. Бухинника можно было бы посвятить отдельную поэму: каждый из них, а всего их 36 (!), достоин внимания. Карнавал красок и форм — в первом действии, когда движение любви набирает ход, требуя многообразия цвета в палитре жизни; полосатые цирковые трико в начале второго акта — оттого, что история отношений кажется режиссеру фарсом; скорбные черные костюмы, соответствующие подавленности полутемного пространства сцены, — к тому моменту, когда все точки в нужных местах расставит смерть.
Выход оперной дивы был подан со всеми атрибутами появления звезды: помпезная музыка Бизе, рукоплескания зала, сольный номер на итальянском языке. Однако стоило звезде перейти на русский, чары рассеялись и сразу стало видно, что Елена Образцова — вовсе не Амалия, что сценическое перевоплощение глубоко чуждо ее человеческой природе, а простота и естественность — главные достоинства ее пребывания на сцене. Единственное, что могла позволить себе певица, — это произносить текст «с выражением». Пару раз даже с сильным выражением. К слову сказать, инвектива в спектакле была совершенно неуместна. Впрочем, зал реагировал на это вежливым хихиканьем. Особенно горячо зрители поддерживали любовные порывы престарелой Амалии.
Несмотря на солидный постбальзаковский возраст, героиня Образцовой была полна жизни, хотя и уступала в бодрости своей 90-летней маме (И. Соколова). Игривая старушка при первом же появлении на сцене без труда доказала, что смерть ей не пара. Кучка несерьезных цветных подушечек в инвалидном кресле, наряды одного цвета с платьями Амалии, даже голос, силой своей превосходящий остатки способностей дочери, — все в госпоже Коломбо вызывало восхищение благодаря блистательному владению мастерством гротеска, которое показала Ирина Соколова. Не секрет, что актрисе подвластно практически все. Ее творческие возможности безграничны: с равным успехом она может сыграть человека, животное или, скажем, камень! И здесь, в этом спектакле, только Соколова была примером того, что можно считать настоящим искусством.
Да, конечно, любовь — это метод, это основа отношений режиссера с актерами, актеров со зрителями, но театр — это нечто большее, чем просто любовь, это другая реальность, которую нужно создать силой этой любви. И не последнее место здесь занимает материал, из которого возникает спектакль. Пьеса Р. Майнарди вполне может быть лучшим произведением этого драматурга, но, ей-богу, с нетрадиционными формами любви в ней явный перебор.
Несчастный Антонио, в ранней юности павший жертвой похотливого префекта, был коварно использован и обманут супружеской парой, после чего повстречал на своем пути экстрасенса (экстрасекса) Фьоре, а теперь — наконец-то нашел свою настоящую любовь — 73-летнюю Амалию! Удивительно, отчего он не изменил ей с ее матерью, — по-моему, так было бы гораздо интереснее для всех!
Дмитрий Бозин, проживая вместе со своим героем его бурную жизнь, был излишне нервозен и преисполнен самолюбования. Беззаветная любовь к себе озаряла его бледное лицо и придавала печальную томность движениям его гибкого тела. «Пластика молчания тела выражает больше, чем текст», — считает Р. Виктюк, и, в данном случае, он абсолютно прав. Сколько бы ни твердил Антонио— Бозин о том, что он любит Амалию, поверить в это было невозможно.
Среди персонажей пьесы, например, в эту любовь не верили ни Фьоре (О. Исаев), ни его друзья Фабио (Ф. Махмудов) и Анджела (О. Онищенко). Фьоре был убежден, что Антонио любит только его, и даже сочинил по этому поводу балет, который и был исполнен всем составом к удовольствию публики. Артисты красовались в разноцветных пачках, двигались изящно, но, очевидно, художник по свету к этому моменту заснул. Таким образом, скудное освещение сцены позволило предположить, что балет состоялся где-то в темных закоулках воображения Фьоре. (А может быть, в волшебной шкатулке Примадонны просто села батарейка. )
Два эпизодических лица — Фабио и Анджела — силами артистов превратились в фигуры декоративного характера, без свойств и поступков. И если в пластике Ф. Махмудова читалась ирония в отношении своего персонажа, то О. Онищенко была непроницаема.
Конец первого действия неожиданно воодушевил зал: артисты вышли из образов (те, кто в них был) и разыграли зрителей. Однако после антракта назад, в образы, уже никто не вернулся. То ли пьеса надоела, то ли фантазия иссякла, но второе действие — тягостная клоунада, сменившаяся затем тоскливым абсурдом, — очень долго и нехотя двигалось к развязке.
Антонио, излив душу в танце и выяснив, что страсть сильнее любви, долго издевался над Амалией, а затем уехал подальше от всех и где-то там застрелился. 90-летняя мама, не выдержав таких перегрузок, тихо скончалась. Амалия отправилась в дом престарелых, а остальные герои пьесы подхватили упавшее было знамя любви и понесли его далее: Фьоре завел нового любовника, а Анджела вышла замуж.
К финалу на сцене совсем стемнело, пошел снег, Е. Образцова вдруг запела по-французски. (Поразительно, но в БДТ так заканчивается спектакль «АRТ»!) Тем не менее, благодарные зрители восторженно приветствовали режиссера, мгновенно простив ему неудавшееся второе действие спектакля за ту бесконечную энергию любви и личного обаяния, которая окружает Романа Виктюка и которой он щедро делится с публикой. По традиции на бис исполнили танец — из балета Фьоре, на сцену понесли букеты цветов, воздушные шарики, мягкие игрушки…
«Ах, как трогательно!» — подумала, наверное, Примадонна, осторожно закрыла шкатулочку и растворилась в закулисной тьме.
Комментарии (0)