В послесловии к роману Платонова «Котлован» (цитата есть в программке к спектаклю) Иосиф Бродский пишет: «Идея Рая есть логический конец человеческой мысли… за Раем больше ничего нет, ничего не происходит. И поэтому можно сказать, что Рай — тупик, это последнее видение пространства, конец вещи, вершина горы, пик, с которого шагнуть некуда, только в Хронос — в связи с чем и вводится понятие вечной жизни. То же относится и к Аду». Кажется достаточно ясным, что Андрей Платонов моделировал коммунистический Рай.

Лев Додин принадлежит иному времени, он был свидетелем тому, как сказка стала былью. Рай оказался Адом. Небо — землей. Лев Додин изобразил на сцене Ад.

Сценограф Алексей Порай-Кошиц выстроил стеклянную наклонную пирамиду, по которой в начале спектакля карабкаются одинаковые, в черное одетые существа. Рвутся ввысь. Попадают вовнутрь. Пирамида опрокидывается и оборачивается страшной черной ямой, в которую пробуют не соскользнуть все те же помятые, антисанитарные существа в черном. Благими намерениями вымощена дорога в ад. По периметру расставлены лопаты, черенки сделаны в виде крестов. Возле лопат — камни, тяжелые, могильные. Когда яма закрывается одной из сторон бывшей пирамиды — на нее ложится земля. Ею засыпана вся сцена. Котлован, выгребная яма, кладбище — людей и идей. Не случайно в той же программке к спектаклю использована картина «Притча о слепых» Брейгеля и текст Евангелия от Луки: «Может ли слепой водить слепого? Не оба ли они упадут в яму». В театре пахнет свежей землей и затхлой водой. Могилой и гнилью. Вода разделяет сцену и зрительный зал. Мутный неприятный поток.

В этой воде люди обретают свою смерть. И не только люди. В маленьком аквариуме живет рыба. Она становится первой жертвой, и ее кровью окрашивается чистая вода аквариума. А затем чевенгурцы решают истребить всех, кто смеет мешать благородному строительству нового мира — один за другим они вытаскивают на сцену полиэтиленовые мешки, в которых бьются в предсмертной конвульсии обнаженные человеческие тела. Могильщики старого мира в спектакле Льва Додина — банальные садисты, любители смерти, ее поклонники.

Из христианского Рая в его коммунистической версии вышел языческий мир. Костры, жертвенные камни, дикое племя. Вместо обещанного города-сада — пепелище, костровище и пляски вандалов. На вопрос, взойдет ли солнце, дан исчерпывающий ответ: оно восходит кровавыми пятнами на земляном погосте. Один за другим — и это очень эффектное зрелище — герои спектакля ступают в мутную воду и уходят под нее с головой. Через минуту на поверхность всплывают камни. Камни — души этих людей. Рай как ад, Антихрист, выдающий себя за Христа, конец света вместо начала новой жизни. Безысходный мрак.

Профессиональная работа, точно заявленная и выполненная на высочайшем уровне задача. Но у меня, хотя и помню хрестоматийную фразу Пушкина, возникают проблемы с самой задачей, а стало быть, и со спектаклем. Платонов, мне кажется, любил своих героев, а Лев Додин любить этих могильщиков не желает. Он мучает их, вернее, реальных актеров. Они поставлены в невыносимые условия: потные от испарений влаги, в мокрой одежде, они валяются по земляному настилу, женщина длинными волосами метет грязную сцену. Актеры оказываются в тех же нечеловеческих условиях, в которых обитают персонажи, и им это доставляет то же удовольствие. Изъяв из прозы Платонова иронию и любовь, Додин разрушил душу текста. Не оставив места отдельному человеку, он показал «коллективное тело». Вышло, что коммунизм торжествует не в прозе Платонова, а в спектакле Додина. Театр из Храма сам превращается в Ад.

Апрель 2000 г.