Коган Э. Путешествие во времени. СПб., 1999.

Книга Эллы Александровны Коган «Путешествие во времени» написана вне привычных для театроведа академической выучки (которым автор, бесспорно, является) правил. Сама Элла Александровна с присущей ей иронией именует свой труд «записками, напоминающими „многослойный пирог“. Его начинку составляют воспоминания детства, дневниковые записи, письма военных лет, импрессионистические зарисовки, портреты друзей, путевые заметки и т. п». И добавляет: «Так что о чистоте жанра говорить не приходится».

Если бы речь шла не о литературном тексте, а о живописном полотне, можно было бы безошибочно определить его жанр как АВТОПОРТРЕТ, написанный в очень непривычной манере.

Действительно, первое, что поражает при чтении книги Коган, это абсолютное узнавание уникальных личностных особенностей, присущих самой Элле Александровне. Воистину правы французы, утверждая: «Человек — это стиль». И по этому поводу (так же, как относительно построения книги) автор дает читателю «подсказку»: «… Во мне с детства уживались как бы два человека: один — „коллективный“, воспитанный атмосферой времени, а другой — „индивидуальный“, предпочитающий независимость, семейный и дружеский круг, книги, природу и т. д. ». Вот из этой-то «двухмерности» (которая, безусловно, чем-то сродни «двоемирию» романтиков, но ни в коей мере не сводится к нему) и проистекает совершенно особый взгляд на вещи, запечатленный в «Путешествии во времени». О многом говорит уже название книги, где соотнесены основные философские категории — пространства и времени. И то и другое, казалось бы, заведомо объектированные понятия. Но у Коган они каким-то непостижимым образом, сохраняя объективированность, насыщаются мощной перцепцией, испокон веку характеризовавшей субъективность личностного восприятия. Путешествие здесь предполагает «неизменную величину» — Путешественника, который перемещается в объективно существующем пространстве, но при этом «пленен» двойными рамками времени, что отпущено ему физическим пребыванием на Земле, и тем, что мы обычно именуем «эпохой». Эпоха, как известно, для отдельно взятого человека тоже является данностью, ибо он не волен ее выбирать. Самые неожиданные комбинации таких пространственно-временных соединений, неожиданные их сопряжения между собой и составляют ткань книги Эллы Александровны Коган «Путешествие во времени».

Текст ее откровенно мозаичен. «Осколочки» подчас весьма и весьма сильно разнятся между собой (и вовсе не только размерами). Начну с самых что ни на есть «капелюшечных». Припоминая, как в середине 1930-х годов жизнь стала посытнее, Элла Александровна пишет: «В кондитерских (о чудо!) появились даже пирожные… » Начав перечислять их названия и дойдя до «Джоконды», не выдерживает и восклицает: «Бедный Леонардо да Винчи!» Так, даже в мельчайших крупицах проявляется присущая автору «двухмерность». Подобных, предельно уплотненных, контрастных по своей природе мгновений встречается в тексте книги великое множество. Гораздо реже страницы отдаются развернутым «импресссионистическим зарисовкам» (как именует их сама Коган). Они напоминают киноэпизоды. В юности Элла Александровна, оказывается, мечтала стать режиссером. И дар особого кинематографического видения сохранен ею. Чаще всего «зарисовки» возникают «вдруг», казалось бы, вопреки логике текста. Идет рассказ о тех или иных социально значимых событиях, и «вдруг» — лирическое отступление — о природе, о людях. Такие монтажные сшибки, выбив читателя из привычного ритма, заставляют вспомнить, что в каждом из нас живет, как минимум, два человека — социальный и природный, только большинство сей неоспоримый факт старательно вытесняют из сознания, а Элла Александровна — всю жизнь сознательно культивирует.

Многие страницы книги отданы дневниковым записям военных лет и письмам с войны, принадлежащим отцу и брату автора. Непреходящая ценность таких материалов общеизвестна и обсуждению не подлежит. Но в связи с ними хочется не только воздать честь и хвалу Элле Александровне, сохранившей их, но и обратить внимание, сколь содержательно автор монтирует «военные куски» с картинами мирной жизни, отчего опять (в который уже раз) возникает ощущение объемности.

Но и мирная жизнь представлена неоднородно. С одной стороны, автор предлагает нам своего рода конспекты так называемой общественно-политической жизни, состоящие из фактов известных. Они нужны, чтобы обрисовать фон, на котором разыгрывалась та или иная человеческая судьба, а также (что не менее значимо) формировались потоки художественного сознания в послевоенные десятилетия. И хотя Коган подчеркивает, что она не историк и уж тем более не политик, ее глубокие знания в этих областях вызывают восхищение. Правда, душа самой Эллы Александровны явно не расположена к такой, всегда столь несовершенной стороне жизни, как общественно-политическая, потому свои пассажи на сей счет автор частенько завершает убийственно ироничной «фразой»: «… и т. д. , и т. п. ».

У Эллы Александровны всегда был и остается широчайший круг общения, потому ее книга необычайно плотно населена. В основном герои «Путешествия во времени» — люди выдающиеся, но автор не делит встретившихся по дороге жизни на Больших и Маленьких. Любой для нее — Человек.

Осмелюсь утверждать, что Коган вообще не занимается мемуаристикой (хотя ее элементы встречаются в книге). Не назовешь ее труд и философским трактатом, но природа текста бесспорно философична. Постигая вслед за автором бесконечное количество разнообразнейших жизненных примеров, невольно начинаешь задумываться о смысле и краткости человеческого бытия, о величии мироздания, о губительных сторонах цивилизации, о «проклятых вопросах». Но главное, у Эллы Александровны, похоже, есть ответ. Нигде в своей книге она не высказывает его впрямую, но не ощутить его невозможно. Лично для меня тайный смысл мировоззренческой позиции Коган символизирует спор Зевса и Прометея, положивший начало развитию человеческой культуры. Элла Александровна не упоминает об этом споре, но по сути своей он все же возникает на страницах…

А суть его в том, что неистовый гнев Зевса был вызван не столько тем, что Прометей подарил людям огонь и открыл путь к наукам и искусствам, сколько тем, что одновременно «у смертных отнял дар предвиденья, слепыми наделил надеждами». Можно бы вслед за предводителем хора эсхиловской трагедии воскликнуть: «Благодеянье это, и немалое» — ведь страх смерти, как известно, делает человека ничтожным. Когда же человек свободен (хотя бы призрачно) от этого страха, он воистину способен уподобиться богам. Но в этой возможности таится и чудовищная опасность. Безосновательно наделив себя всемогуществом божества, человек становится самой разрушительной силой на свете, чему история человечества накопила великое множество печально известных примеров. Так кто же прав — Зевс или Прометей? По-моему, Элла Александровна считает, что однозначного ответа здесь быть не может. Она пишет: «… я несколько прекраснодушна и склонна к утопизму, воспитанному шестидесятыми годами. Хотя и понимаю, что „Государство солнца“ никогда не существовало и вряд ли может быть построено».

Что же тогда остается? Похоже, уповать приходится только на индивидуальную этику, способность выстроить это «государство солнца» внутри себя и по возможности «поселить» в нем окружающих (разумеется, с их добровольного согласия).

Спасибо, дорогая Элла Александровна, за мудрый и к тому же выстраданный Вами совет. По нынешним временам он пригодится очень многим…

Март 2000 г.