СВЕТЛАНА ЗАМАРАЕВА

Идея о том, чтобы актерский портрет Светланы Замараевой написал Анатолий Праудин, была глубоко верной и художественной. Во-первых, прекрасно известны результаты творческого союза Праудин — Замараева в Екатеринбургском ТЮЗе. Она — его Алиса («Алиса в Зазеркалье») и Прекрасная Дама («Человек рассеянный»), Шурочка («Ля бемоль») и Феврония («Житие и страдание преподобной мученицы Февронии»), абсолютно полярные образы, удивительные неземные существа. Во-вторых, незаурядный литературный дар режиссера, проявившийся в «Петербургском театральном журнале» (№ 14 ), казалось, гарантировал успех. Но вышло иначе. Праудин позвонил в редакцию журнала и сказал: «Статья не получается. Пришлите человека с диктофоном».

… Праудин нервно швырял в пол резиновый мячик. Вокруг в изобилии валялись листы, исписанные мелким почерком.

Когда я начал статью, я написал первую фразу: «Замараева — настоящая королева». Подумал и продолжил: «На этом, собственно, можно и закончить». Говорят, невозможно определить формулу святой воды. Так и актерскую «формулу» Замараевой определить очень трудно.

А.Праудин и С.Замараева на репетиции спектакля «Житие и страдание преподобной мученицы Февронии». Фото В.Пустовалова

Когда я заметил в ней что-то особенное, мы уже много сделали вместе. Уже были поставлены «Алиса в Зазеркалье», «Дом, где разбиваются сердца», «Похождения негодяев». Однажды я увидел ее в спектакле «Разбойник» по Чапеку в постановке Георгия Цхвиравы. Тогда я в первый раз удивился. Я видел этот спектакль с другой актрисой. По каким-то причинам ввели Замараеву. И я был удивлен, как она разработала, казалось бы, очень ясные сцены. Потом я часто удивлялся, наблюдая за ней в чужих работах — в «Чайке», в роли Маленькой разбойницы в «Снежной королеве». Она больше раскрывается для меня, когда я вижу ее не в «наших» спектаклях. У других режиссеров она работает лучше, чем у меня.

По-моему, она может все. У нее много исторических актерских «предков». Это собирательный образ. Богатая генеалогия. Замараева универсальна, она всегда разная. То, что она делала в предыдущих спектаклях, не прочитывается в следующих. Мне даже интересно — когда этот поток иссякнет? Должен же он иссякнуть, потому что всему есть предел. Но он кажется неисчерпаемым, и в этом ее тайна.

Изнутри с хорошими актерами, как правило, работать непросто. Замараева, с моей точки зрения, больше чем актриса. Ее масштаб таков, что мне, режиссеру, нужно в какой-то степени потесниться и учитывать ее видение не только своей роли, но и всего спектакля.

С.Замараева (Феврония). «Житие и страдание преподобной мученицы Февронии». Фото В.Пустовалова

У нее трудный характер в том смысле, что она очень требовательна к себе и к окружающим. У нее выработана привычка, даже потребность, доводить все до максимума. Ей необходимо создавать просторное поле для творчества. Она сама себе и Пигмалион и Галатея. Неделимое целое, с которым приходится иногда бороться. К режиссерам относится тяжело. Если он не очень крепок в профессии, в материале и позволяет себе чего-то недопонимать — живым он не уйдет. Потому что она все говорит прямо в лицо, у нее нет никаких тормозов. Она может заявить: «Вы ничего не понимаете, ничего не можете, все, что вы говорите, это пошлость, это человеческая и профессиональная тупость». Авторитетов для нее, по-моему, не существует, она могла бы то же самое сказать и Питеру Бруку, если бы он дал к этому повод.

Я не помню, когда это началось. В «Ля бемоль» ее надо было уже преодолевать. Я почувствовал, что от меня требуется максимум концентрации. Как все талантливые люди, она так уверена в собственных предположениях, что этим заражаешься. Она очень быстро соображает, быстрее, чем я, хотя это может иногда сыграть и злую шутку. Я много раз ловил себя на странных вещах. Она предлагает что-то на репетиции, я не реагирую. Потом проходит две недели, и я радостно объявляю, что понял, как надо делать! И еще через неделю вдруг понимаю, откуда мне в голову пришла эта мысль. Три недели назад она уже говорила об этом. И никогда в таких случаях она не указывает на источник моего вдохновения. Это не значит, что в ней нет самолюбия и тщеславия. Просто она никогда не разменивается на мелочи.

Как-то на репетиции «Алисы в Зазеркалье» я показывал, как Белый рыцарь, он же Кэрролл, утопил Алису. Стоял какой-то эмалированный таз вместо того, что будет на самом деле, и воду туда еще не наливали. Примеривались. Я, как молодой режиссер, репетировал тогда по-настоящему: выбежал на сцену, схватил ее, накрутил на руку волосы — а у нее роскошные волосы — и окунул ее в таз. И вот когда я ее, «утопшую», вытащил, то заметил у нее какие-то блестки на лбу. Оказалось, что я ее лицом соскреб эмаль, которая рассыпалась по ней красивыми яркими звездами. А я подумал — у девчонок новая мода завелась. Она мне ни слова не сказала. При том, что очень строго следит за дистанцией в отношениях. Но когда речь идет о работе, она выказывает чудеса терпения.

С.Замараева. Фото В.Максимова

Она фантастически технична. Хотя ее техника — это результат долгой предварительной работы, подробного анализа, разбора. Пока она внутренне четко не распределится, она не может играть. У художника этот процесс и должен происходить долго. Ее техника безупречна в плане абсолютно точной фиксации всего внутреннего рисунка. То есть она не стихийная актриса. Это не признается ни ею, ни мной. Она способна сохранять рисунок долгие годы. У нее внутри существуют какие-то свои секреты, благодаря которым все надежно консервируется и не портится. Если рисунок не берется по-настоящему, а только имитируется, что он взят, все очень скоро рассыплется. Есть такие актеры, другой природы, я называю их одноразовыми. С ними не заваришь кашу фундаментально, потому что их можно настроить на два-три спектакля, не более, а потом их начинает вертеть, крутить изнутри, нарушаются все связи и — «Прощай, спектакль!».

У Замараевой очень широкое понимание профессии. У меня такое ощущение, что вся ее жизнь подчинена этому. И, наверное, то, как она себя ведет вне репетиционного процесса, как она следит за собой, не растрачивается на всякие тусовки, тоже сыграло большую роль в том, кем она стала. Не каждый человек получит плоды от такого самоотречения, это бывает не всегда. Она «ненормальна» в том смысле, в каком ненормален каждый сильно одаренный человек. Она по ночам за людьми с топором не охотится. Никаких странных поступков она не совершает, наоборот — в жизни она предельно «стерта» и старается избегать всякой эксцентрики. Это помогает сберечь себя для полноценного творчества.

Она уникальна, она действительно может все. Я сам не перестаю удивляться. В «Человеке рассеянном» она в первом акте играет Соседку, которая во втором акте превращается в Прекрасную Даму. В первом случае — острохарактерная, «гиньольная» роль, а во втором случае — лирико-эпическая. И то и другое она делает на самом высоком уровне.

С.Замараева (Алиса). «Алиса в Зазеркалье». Фото из архива театра

«Алиса в Зазеркалье» был очень громоздкий спектакль. Там была настоящая железная дорога, состав из шести вагонов. Начинался спектакль с того, что паровоз врезался прямо в стену большого кирпичного дома, разрушая ее, потом он въезжал в зеркало и уволакивал с собой Алису. Там было занято около пятидесяти человек. И ей было тяжело. Для любого актера в таком спектакле трудно не потеряться, оставаться центром притяжения. Ей пришлось стать таким центром. И здесь вступили в силу вещи, которые невозможно ни придумать, ни построить. Ее «поле» было таким сильным, что она легко заполняла собой огромный аэродром тюзовской сцены. Крупный актер улавливает тему, нечто сверхсюжетное и умеет это транслировать. В «Алисе» я заметил, что Замараева несет тему, и это было удивительно, потому что эти вещи не простроить. Я не в силах настолько контролировать внутреннюю лабораторию артиста. История была незатейливая. Девочка Алиса попадала во взрослый мир, который требовал от нее очень жестких решений. Ее постепенно засасывало в этот водоворот, и в итоге она совсем себя потеряла. Стала взрослой вульгарной женщиной, забыла даже, как ее зовут. И когда оказалось, что это только сон, она вроде бы должна была обрадоваться, но ей так понравилось быть там… Замараева сумела сыграть, «протащить» очень сложно развивающуюся историю потери индивидуальности.

Феврония… Что тут скажешь? Это я в своем театре могу сказать — уезжаем в пустыню на сорок дней, не будем ни есть, ни пить, будем читать Евангелие. Людям в такой ситуации деваться некуда. А в Екатеринбурге это было сказано в полушутку, в качестве робкой рекомендации приглашенного режиссера, которого могут и «послать». И Замараева пошла в монастырь на очень жестокое послушание. Это не в келье книжки читать, отнюдь. Это тяжелая физическая работа, двенадцать часов, после этого несколько часов молитвы и три часа сна на деревянных нарах. Вот так. Этих двух недель ей действительно хватило для того, чтобы поймать тот особый способ существования, необходимый для этой роли, который никто ей подсказать не мог. Чтобы не было притворства, чтобы все шло от внутреннего к внешнему, а не наоборот. Кто-то должен был совершить подвиг, и она его совершила. Она очень подлинно существует в спектакле. Меня обмануть легко, но вы не обманете людей истинно религиозных и верующих.

С.Замараева (Лиса). «Колобок». Фото из архива театра

Обратный путь можно было наблюдать в «Ля бемоль». Сначала был долгий поиск внешних выразительных средств. Она лепила из гуммоза носы, делала какие-то лысины. И вдруг появились эти ушки, они подсказали способ существования. А в «Февронии», наоборот, все внешние вещи стали результатом внутренних ходов — эта шея, жесты, тон — результат глубинного, подробного постижения сути.

Она была бы интересной Аркадиной. Она замечательно сыграла бы Винни-Пуха. Она чувствует природу превращения, казалось бы, простой истории в значительную, умеет обнаруживать там серьезные вещи и делать их внятно, прозрачно.

Замараева в прекрасной физической форме. Много делает для этого, соблюдает особый режим. Все это, конечно, сказывается. Она физически много может. Она никогда не устает. Не устает думать — вот самое главное ее приобретение от работы над собой. Я удивляюсь этому ее качеству. Она не устает думать!

Ей надо найти своего режиссера. Я не гожусь для этого. Ей нужен режиссер, адекватный ее дарованию. И он должен быть нормальным человеком — должен уметь формулировать свои мысли. Если он будет что-то невнятно мычать, она убьет его через три дня. Может быть, она ждет режиссера, который бы ее удушил? А может быть, что более вероятно, ей нужен режиссер, который умел бы идти за ней, хватал ее идеи, обрабатывал их и получал от этого удовольствие. Замараева замечательно работала с Цхвиравой, наивысших результатов, с моей точки зрения, она достигла именно в работе с ним, он больше ее режиссер, чем я.

В «Алисе» была единственная сцена, где не грохотали поезда, не бегала массовка, это была моносцена Замараевой. Она стояла одна в короне, в роскошном платье, освещенная контровым светом и говорила в зал: «Я — королева! Королева! Настоящая!»

Записала Е. Гороховская,
апрель 2000 г.