Театральный фестиваль «Рождественский парад», по традиции проводящийся в декабрьские вечера петербургской организацией Союза театральных деятелей при поддержке Института «Открытое общество», под финал 1999 года был представлен студийными театрами «от Москвы до самых до окраин». Кроме петербургских и московских театров приехали коллективы из Великого Новгорода и подмосковного города Долгопрудный, Петрозаводска и крошечного Скопина Рязанской области. Петербург как фестивальное место встречи был представлен театрами, чьи адреса были далеко за пределами Невского проспекта: Крюков канал и проспект Обуховской обороны, Каменноостровский проспект и Большая Морская… Спектакли «Рождественского парада» продемонстрировали: студийное движение держится отнюдь не на авангардно настроенной молодежи и не является специально отведенной резервацией для любителей театральных «нате!» и «желтых кофт». «Рождественский парад» который год подряд ведет себя спокойно и веротерпимо, словно по Тригорину: старые формы… новые формы… чего тесниться? всем места хватит…

И, действительно, хватило места всем: под крышей фестиваля уживались не только разные методы, направления, но и времена года. Юность была представлена многообразно: от совсем юного Илюши Деля («ПТЖ» писал о нем в статье «Время колокольчиков», № 17 ) до студентов Вениамина Фильштинского и юных артистов антрепризы Александра Анферова. Но не менее важным сюжетом фестиваля стало участие в нем Театра поколений, возглавляемого Зиновием Яковлевичем Корогодским. Знаменитый режиссер, выдумщик и фантазер, чье творчество, что ни говори, теперь уже — «мифы и легенды» ленинградского ТЮЗа ушедшей эпохи, на этот раз показал на фестивале спектакль «Осенняя скука» по пьесе Н. Некрасова. Печальное время года и тяжелое душевное состояние, которое мало кому удается миновать, получили в этом спектакле художественное воплощение. Корогодский не побоялся достать из запыленного сундука совсем не репертуарную, забытую пьесу. Она была разыграна его учениками по всем правилам традиционного психологического театра. Веретено жизни ровно и тоскливо «наматывалось» на прялку. Наверное, нынешние ученики Корогодского уступали прежним по части сценического азарта, «весенних перевертышей» и куража. Но в том неспешном, подробном ритме, в котором они существовали на сцене, чувствовалась и воля к игре, и профессиональная выправка, и достоинство. Душа его театра выражает себя сегодня в этих ритмах и интонациях — печальной иронии и душевной тоски. Она не бежит, «задрав штаны, за комсомолом», а тихонечко, словно сверчок, слагает свои осенние песенки на крошечной сцене затерявшегося в студеных окраинных кварталах ДК.

И.Дель (Резо). «Театральные миниатюры». Театр «Предел», г. Скопин. Фото из архива журнала

По части авангарда и новых форм («нужны новые формы, а если их нет, то ничего не нужно!») на фестивале лидировал театр «Антракт», частная антреприза Александра Анферова. Он не первый раз участвует в «Рождественском параде», на этот раз был представлен спектакль «Сумерки богов». Как сказано в программке, «спектакль-натюрморт по произведениям Р. Вагнера с огнем, водой, стеклом и железом, куклами, предметами, музыкой и клоунадой». Два светящихся шарообразных существа, словно две образцово круглые луны в белых газовых накидках (куклы, которых «водили» артисты Александр Анферов и Евгения Глюкк), метались по темной сцене в поисках некой «мировой души», долженствующей, судя по всему, родиться из духа музыки под гремящую из динамиков фонограмму Р. Вагнера. Опыты с огнем, водой, стеклом и железом тоже присутствовали. Но бедная мировая душа театра, увы, так и осталась метаться невоплощенно, проплыв над сценой газовым легчайшим облачком. Как поется в одной знаменитой рок-опере: «Авантюра не удалась, за попытку — спасибо!» Наш театральный «левый фронт» в этой попытке не был, к счастью, агрессивно-претенциозным: огонь, стекло и железо, заявленные в программке, наличествовали, но никто не жег каленым железом ни сердца зрителей, ни территорию неавангардного театра. Спектакль «Антракт» заставил вспомнить очень старую песню Высоцкого про новый дом, построенный на месте разрушенного старого: «Бетон, стекло, металл: весело, здорово, красочно будет там!. . » Весело и красочно у спектакля-натюрморта осуществиться не получилось: видимо, «мировая душа» насмерть перепугалась слишком новых технологий и улетела туда, где приземлиться оказалось полегче.

И.Дель (Резо). «Театральные миниатюры». Театр «Предел», г. Скопин. Фото из архива журнала

Мы ее наблюдали в «Миниатюрах» Резо Габриадзе, сыгранных пятнадцатилетним Ильей Делем и двумя его тонконогими подружками — театр «Предел» из Скопина, руководимый Владимиром Делем, разыграл воспоминания, знаменитые рассказы Резо Габриадзе в формах домашнего, дворового зрелища. Через сцену натянуты простыни в виде занавеса или ширмы, и все костюмы и реквизиты — из подручных дворовых средств. Рязанские дети озвучивают фантазии Габриадзе, воскрешают его воспоминания. Ту, ушедшую в небытие, старую Грузию им, разумеется, не воскресить и никому не воскресить, но мир детства, ежесекундное ожидание чуда, рост детской души в игре, фантазиях, приключениях — это сколько угодно! Илюша Дель играет самого Резо, знаменитого на весь мир киносценариста, кукольника, художника, режиссера. Он надевает огромную грузинскую кепку, клоунский нос с горбинкой — собственно, Резо готов. Восхитительная проза воспоминаний переплавлена на сцене в не менее восхитительную детскую игру. «Прошло двадцать лет… Прошло тридцать лет… » В детстве ничего не стоит «отмотать» в любую сторону огромные периоды человеческой жизни: надо только встать посреди сцены на одной ноге, раскрутиться «волчком» — и оказаться в любом из десятилетий.

Студия Алексея Левинского из Москвы привезла спектакль по пьесе Якоба Ленца «Гувернер». Детищу Левинского уже около тридцати лет, театры к этому времени исправно стареют и умирают или начинают делить труппу и имущество, что тоже, видимо, вид смерти. Особой приметой этого театра считается мирное сосуществование на площадке актеров-любителей и профессионалов. Между тем, уровень игры в «школе клоунов» Левинского таков, что становится ясно: никакой великой китайской стены между любителями и профессионалами в театре не существует. Душа театра живет себе в этой студии и при всей своей многоопытности не затвердевает, не каменеет, хотя по всем земным приметам и расчетам давно могла бы отсюда сбежать.

Самую высокую оценку на фестивале получил спектакль, созданный Вениамином Фильштинским и его учениками Театральной академии, молодыми артистами театра «Перекресток» («На Крюковом канале»). Они подарили чеховским героям свою молодость и свой азарт, свои не придавленные грузом лет и провинциальной тоски «пять пудов любви», которой, словно электрическими разрядами молнии, насыщено усадебное пространство дома Войницких. Они взорвали тихую обывательскую жизнь, отдали уставшим чеховским героям душевную непокорность течению будней. Как блестяще, умно, тонко они разыграли чеховскую пьесу! Как умело и щедро насытили игровым кислородом изощренную режиссерскую партитуру! Они влюбляются, стреляют, устраивают скандалы — сколько в этом непривычных для чеховских «акварельных» постановок страсти и огня! После бурной ночи и семейных скандалов, перевернувших весь дом, сами же иронично откомментируют: «Сюжет, достойный кисти Айвазовского». Они не страшатся переходов от чеховской «акварели», томительных пауз и полутонов к «кисти Айвазовского», играя жанрами, словно цирковыми шариками.

Астров в ночной сцене жалуется Войницкому, что, дескать, жизнь проиграна и вдали у них нет огонька. Между тем, спектакль поставлен и сыгран так, что очевидно: этот огонь мерцает в самих героях. Прежде всего в Войницком, которому артист Ж. ди Капуа (то ли итальянец, то ли француз, но при этом швейцарский подданный) подарил легкий гальский акцент, а заодно блестящую, гаерскую, местами чуть ли не чаплинскую эксцентричность! Этот уездный «шут гороховый» неудачно влюбляется и неудачно, разумеется, стреляет в соперника, но как тонко в его игре любовь перемешана с горечью, ирония с тоской, которую он «выговаривает», играя на старенькой, чудной гармонике или устраивая пьяные ночные пляски с Астровым и Вафлей.

Н.Калинина (Соня), Ж. ди Капуа (Войницкий). «Дядя Ваня». Театр «Перекресток». Фото С.Леонтьева

Сокровенный огонь жизни, которого не замечает Астров, нешуточным образом мерцает в Соне — нелепой девушке в ватнике и грубых сапогах, умоляющей о любви и милосердии чуть ли не басом — тембр, столь неожиданный в юном существе… Когда в финале эта Соня заговорит об ангелах небесных и небе в алмазах — опять же своим не по-девичьи низким голосом, вдруг пронзит мысль: тихая девушка, сидящая у керосиновой лампы и считающая вместе с Войницким расходы на керосин и подсолнечное масло, и есть, в сущности, ангел Божий. В ночной кульминационной сцене этот ангел захочет взлететь, вдруг закружится в странном, нелепом танце — да земное притяжение не отпустит. В финале она вдруг ни с того ни с сего попробует взять своим голосом тихую высокую ноту, вся натянется, как струна, и голос задребезжит, осторожно поднявшись на немыслимые верха…

В этом «Дяде Ване» есть замечательная сцена: Соня и Елена Андреевна, не стягивая чехла с рояля, попробуют на нем сыграть, прервав тоскливую ночную тишину. Молодые ученики Фильштинского словно стряхнули с чуть уставшей, «зачехленной» чеховской пьесы уездную унылость интонаций, безнадежно провинциальной скуки — душа пьесы, «как дорогой рояль», открылась им и прозвучала на их подмостках, засыпанных желтыми осенними листьями, неожиданно молодо и страстно.

Нельзя сказать, что театр «Особняк» Владимира Михельсона явился открытием фестиваля «Рождественский парад». Крохотный зальчик на Каменноостровском проспекте собирает любителей театра в любую жару и любую стужу. Театр и его спектакли любимы и «надышаны» публикой, давно знающей, что это — особенный театр и особенное пространство. Но без «Особняка» фестиваль вообразить трудно, его спектакли, как правило, гарантируют: если доберешься в декабрьскую метель на Петроградскую, там «натоплено», и воздух согрет театральными эмоциями, и маленький оркестрик (эта полубездомная, даром что высокоодаренная труппа) всегда настроен Владимиром Михельсоном на высокую игру.

Все главные премии и призы прошедшей зимой фестиваль отдал «Особняку». Ничего удивительного, что актриса Тамара Крехно получила приз «за лучшую женскую роль» в спектакле «Счастливые дни» Беккета.

Т.Крехно (Винни). «Счастливые дни». Театр «Особняк». Фото из буклета к фестивалю

«Счастливые дни» (но не они первые!) показали нам очень большую актрису. Удивительнее другое: отчего звезда уникальной актрисы не просияла вровень с ее даром. Михельсон дал ей возможность играть бесстрашно на сверхкрупных планах. Душа Винни на наших глазах проделала за два часа сценического времени путь от жизни к смерти. Хрупкая и мудрая, она прошла, словно по цирковому канату, — по тонкой грани, отделяющей и вместе с тем связывающей жизнь и смерть, милосердие и жесткость, любовь и не-любовь, психологический трюк, розыгрыш — и чистейшую «истину страстей»… «Зачехленная», словно все тот же чеховский «дорогой рояль», прозой жизни, намертво зажатая в угол сцены бытом, в окружении масла, фарша, водки, хлеба (это тебе не зыбкий условный песок времени, затягивающий жизнь в воронку!) — она сыграла важнейшие темы: одиночество, со-чувствие, со-бытие человека с человеком. Можно посочувствовать тем, кто нашел этот спектакль эпатажным застольем-натюрмортом, на обсуждении даже прозвучало: дескать, спектакль с «душком», и зритель, присутствующий во втором акте на поминках у героини, которые она сама же и приготовляла весь первый акт, занимается чуть ли не каннибализмом. Нам же кажется, что душа не спрашивает, где именно на сцене ей поселиться: котлеты, приготовленные Винни для поминок, были вкусны и без всякого тебе «душка», а душа этой нежной и мудрой женщины-клоунессы воплотилась не только в ее «шепотах и криках», пении и безмолвии, но и в этих пресловутых котлетах, которые ничуть не оскорбили лично моего возвышенного вкуса. Напротив, не успевшие остыть, они были восприняты как несомненно одно из самых «теплых» посланий холодной зимы: прививка русской женской сердобольности к довольно-таки жестокой, что ни говори, пьесе Беккета, русская марка на международном конверте.

Спектакли фестиваля были разбросаны по зимнему городу. Лишь на обсуждения все собирались в уютной Карельской гостиной СТД на Невском. При географическом, эстетическом и прочем «размежевании» участников (общего сюжета фестиваля не отыскать, как ни подсвечивай!), разбросе подходов, жанров, возможностей и т. п. , общая, хоть и небольшая «территория» все-таки была. Homo ludence, человек играющий, — вот главная сценическая площадка «Рождественского парада», и она, в отличие от разбросанных по городу сцен, неплохо посещалась. Именно на этой площадке (даром что заканчивается XX, режиссерский век!) происходили главные события. Все остальное — условности географии и организаторских усилий неиграющих людей.

Апрель 2000 г.