С. Стратиев. «Рейс» («Автобус»). Театр Сатиры на Васильевском.
Режиссер Адриан Ростовский

Мы уже успели забыть, что давно простились с прошлым, поклялись в вечной памяти, любви, ненависти, поплакали над могилами, побратались, разбили старых идолов, обменяли деньги по курсу и уехали. Сменились проблемы и идеи, эстетика и поэтика, арго и ориентация, пристрастия и приоритеты — другое время, другие песни. Мы уехали, а Он остался. Промелькнувший когда-то на советской сцене стратиевский «Автобус», как забытый бронепоезд, уснул на запасном пути.

Условный автобус, условная дорога, условные персонажи, условная пьеса… О чем условились, о чем договорились? О том, что абсурдно-социальная пьеса вчерашнего дня сегодня заговорит нормальным человеческим языком? Наверное, это возможно, если найти повод для разговора. Создать новую систему отсчета, найти сценический ход и превратить банальный анекдот в притчу. Оставив за бортом все лишнее и сиюминутное, смикшировать морально-назидательную риторику пьесы, перевести социальное в художественное.

Борьбу с лишним и частным режиссер начал с сокращения авторского текста. Наверное, в этом был какой-то неуловимый смысл. Однако общая идея, а равно и сюжет пьесы, остались прежними: раздолбанный автобус, в котором волею случая собрались персонажи типовых социально-культурных амплуа (Муж и Жена, Влюбленный и Влюбленная, Ответственный и Безответственный и пр. ), движется непонятно зачем и непонятно куда. Все герои — заложники пьяного водителя, формальная цель которого — найти открытую булочную и купить три буханки хлеба. Ради этого он, изменив маршрут, отправляется в соседний город. Никто не может покинуть автобус, а если даже кто-то и умудряется это сделать, как Крестьянин, то снова оказывается там же.

Сумасшедший, неведомый зрителю водитель всеобъемлюще опасен. Жизнь автобусного сообщества постоянно висит на волоске: резкие торможения, крутые зигзаги, непредсказуемые рывки, символически изображаемые актерами в виде пластических фигур, разваливающихся при каждом сюжетном повороте.

Не водитель, конечно, не его пошлая и пьяная фигура крутит баранку обычного транспортного средства. Это сам Хаос, Молох, Темная Сила, Иррациональное Нечто, неподвластное разуму, — вот то, что управляет бренным автобусом нашей жизни. И с этой грозной и неумолимой силой невозможно договориться, от нее нельзя откупиться, равно как и понять истинные причины и цели ее поступков. Мы лишь пассажиры в не имеющей смысла жизни, которая тащит всех по просторам и весям неведомо куда. Она — священная топка человечества; чтобы двигаться, нужно сгореть в ней. Это символ самоуничтожения цивилизации. В жертву приносится самое святое — Музыка, Женщина, Хлеб и, наконец, Душа. Человеки, выживая, объединяются в стадо и убивают одного из пассажиров, пусть и не лучшего своего представителя, но тоже человека, что ужасно.

К сожалению, в спектакле чрезвычайно трудно обнаружить искомый художественный прием, способный переплавить вульгарно-социальную концепцию в художественно-философскую структуру, подвижную и динамичную, воплощаемую живыми людьми, а не функциями.

«Прекрасная эпоха», на которую ориентировалась и которой противостояла пьеса, исчезла, а вместе с ней и та знаково-кодовая система, в которой только и возможно существование подобной драматургии.

Создать такое философское обобщение, которое могло бы соединить вчера и сегодня, динамику и застой, — задача, несомненно, сложная, а может быть, и невозможная. Вероятно, эта попытка воплощена режиссером в марионеточном способе существования очень интересных самих по себе актеров, в формально-танцевальных «дивертисментах» между эпизодами, в сценографическом решении художника А. Киселева.

Неопределенное резиновое пространство то ли автобуса, то ли Воронки Времени, то ли Чрева самой Жизни, то ли Жизни после Смерти заставляет искать аналогии с «черной дырой», страх перед которой определяет существование героев. И в этом смысле сценография более содержательна, чем сценическое действие. Но если бы художник вместо параллельных полосок резиновых аптечных бинтов, на которых плохо держится краска, сумел найти адекватный замыслу материал и создал единую тягуче-упругую среду-сферу, подобно воронке заканчивающуюся бездной, сценография могла быть более эффектной и осмысленной.

Условная пьеса, условная дорога, условные персонажи, трясущиеся в условном автобусе по разбитой дороге смысла вопреки дорожным указателям логики… Куда?. . Зачем?. .