РОЗА ХАЙРУЛЛИНА

Листаются книги Просперо страница за страницей: обрывки фраз, слова, актерские судьбы, спектакли, роли складываются в один бесконечный театральный сюжет. Играется судьба — театра, режиссера, актеров. Герой шекспировской «Бури» маг Просперо произносил:

«Кончена забава, /
актеры наши, как сказал уж я, все были духи,/
в воздухе прозрачном растаяли, рассеялись они… »

Театр — реальный, Казанский ТЮЗ, в котором шел спектакль «Буря» Бориса Цейтлина, — не растаял, сгорел в настоящем пожаре. Ариэль из того спектакля, Актриса театра Просперо в казанском спектакле, — остался без пристанища, без острова, на котором творятся, разыгрываются смешные и грустные человеческие истории.

Этого Ариэля звали Роза Хайруллина.

Между Казанским и Самарским ТЮЗами был Челябинский ТЮЗ, который приютил режиссера и его актеров из «Бури» после пожара (костюмы и декорации Ю. Харикова тогда странным, мистическим образом уцелели в горящем здании). Потом образовалась пустота. И вот второй сезон актриса работает в Сам¬Арте, теперешнем ее доме; заметна везде: и в «первых» ролях, и в эпизодических. Перевернута следующая страница одной из книг Просперо, но история все та же, театральная, и сюжет из вечных — о судьбе актрисы, лицедейки. Рисуется щемящий, почти эпический пейзаж: слякоть жизненных дорог, тащатся балаганные клячи, актриса играет.

Ее зовут Роза Хайруллина.

Р.Хайруллина. Фото М.Дмитревской

В «Снах Миледи» Ю. Волкова (режиссер Борис Гранатов) Хайруллина ведет соло — примеряет маски разных женщин-возлюбленных: буду такой, какой хочешь ты. Почти по Пиранделло — персонаж в поисках себя.

В спектакле «Кто умеет ржать лошадью» Александра Болотова актриса сочинила для себя роль уборщицы (чем не обстоятельства сommedia dell’arte?): щебечет что-то о птичках, вовлекая зрителей в разговор, создает ситуацию преддействия, предчувствия спектакля.

«Приключения Буратино в стране дураков» (режиссер Георгий Цхвирава) — история о том, как Буратино в артисты пошел, сказка или почти быль о театре.

Спектакль Александра Кузина «Доктор Чехов и другие» с самого начала задается как вариация на чеховские театральные сюжеты: за прозрачными белыми завесами вроде фото на память — застыли герои. Санитарки (среди которых Хайруллина) лениво и буднично произносят реплики из «Трех сестер»… Потом она будет или Мерчуткиной, или Поповой — в зависимости от состава.

Экзотическое создание эта актриса. Легко меняет настроение, характер и пол, она почти инопланетный гость на нашей сцене. В память четко врезается высокий резковатый голос, ломающийся с человечьего на птичий, особенный наклон головы, блестящие темные глаза и слегка судорожная морщинка на лбу.

Своих персонажей она превращает в странных существ. Миледи — жутковатая смесь нимфетки, женщины-вамп и клоунессы. Буратино — бесполый человечек с деревянной пластикой. Мерчуткина — комическая старуха с мальчишескими замашками и неистощимой энергией. Актриса на поклоне — хрупкая женщина с короткой стрижкой и грустным взглядом. Во всех них есть общее: в момент своего пребывания на сцене они бесконечно преданны той условности, которую предлагает спектакль. Все они проживают короткую сценическую жизнь с абсолютной отдачей, даже если под этой жизнью подразумевается не цепь психологических обстоятельств, а исключительно игра, правила которой необходимо выполнять.

Р.Хайруллина (Буратино). «Приключения Буратино в Стране Дураков». Фото из архива театра

То, что речь идет об игровой стихии, не вызывает сомнений. И актерская гибкость Хайруллиной здесь как нельзя более кстати. Миледи демонстративно меняет обличья, становясь по необходимости (этого требуют от нее мужчины) то Констанцией Бонасье, то Анной Австрийской, то служанкой-проводницей. Слепоту мужчин, не узнающих Миледи под разными женскими масками, можно понять: смену роли обозначает не только парик, юбка, тембр голоса, пластика, но внутренняя готовность Миледи быть Бонасье с Д’Артаньяном, королевой Анной — с Бекингемом. Миледи одинока, неожиданно лирична, убийственно иронична подчас, и это делает ее исключительной в своем роде. Она играет в куклы и нечаянно перенимает их качества: сломанной куколкой лежит на вершине своей будуарной пирамиды, нехотя поднимается и волочит усталые ножки к выходу на арену. Так же резко она преображается в кабарешную обольстительницу с хищными повадками и змеиным холодком в голосе, накидывает на шею боа из перьев — маленькая птичка.

Р.Хайруллина (Мерчуткина). «Доктор Чехов и другие». Фото М.Дмитревской

По-другому обнаруживается внутренняя пластичность актрисы в роли Мерчуткиной. Дуэт Юрия Долгих— Хирина и Хайруллиной— Мерчуткиной филигранен. Мизансценически он выстроен у огромного бухгалтерского стола, который почти скрывает нелепую, в женском теплом жилете, пуховом платке и чунях, фигурку Хирина. Два забавных персонажа вполне подходят друг другу. Один — остервеневший от конторских дел и от таких злостных посетительниц чиновник, другая — малахольная старушка, решившая во что бы то ни стало добиться своего. Она чрезвычайно внимательно, чересчур даже, заглядывает своему собеседнику в глаза, буквально утыкаясь своим носом — в его. Послушно, подозрительно послушно, кивает в ответ на все его доводы и, едва дождавшись конца тирады, начинает свое неколебимое соло. Мельчайшее движение Хирина, пальчиком ли, глазком ли, носиком, она как бы дублирует, сосредотачивая свое внимание на внешнем движении, оценивает его преувеличенно точно и реагирует, таким образом, не на смысл сказанного им, а на форму, в которую этот смысл облачен. Вот это и смешно. На высоко поднятых руках вносят Мерчуткину в приемную, на голове у нее — такое! И верещит она при этом та-ак! И тут же, соскочив на пол, старушенция принимает другой облик — бедной сиротки, в пальтишке, с громоздким кофром в ручонках: «Подайте, Христа ради!» Эти-то ее постоянные эксцентрические перемены приводят Кузьму Николаевича в состояние умственного помешательства и необузданной ярости. Мерчуткина, как чертик из табакерки, вырастает перед его носом в самый неподходящий момент, складывается в три погибели, почти наполовину исчезает в своем портфеле, чтобы через минуту вынырнуть и с торжествующим видом показать всем рентгеновский снимок — свидетельство болезни мужа. Иногда кажется, что Мерчуткину мало интересует результат посещения, все недоразумения приводят ее в какое-то экстатическое состояние, она с нескрываемым удовольствием купается в стихии ругани, беспорядочных действий и бесконечных препирательств. Она, как хармсовская старуха, — везде и нигде. Абсурд по-русски. Розе Хайруллиной точно по силам сыграть отсутствие психологической характерности персонажей абсурдистской драмы.

В том же «Чехове» актриса играет еще и одну из санитарок в интермедии — в белом халатике и косыночке она с товарками лузгает семечки и бросается фразами из чеховских пьес. Реплики получают каждый раз неожиданное разрешение: «А я в учительницы пойду», — мечтательно завывает одна. «Да ты че, не ходи», — грубо обрывает ее другая. Во всех спектаклях, помимо собственно интриги, живет лирический внутритеатральный сюжет. Они все — про театр, и каждый раз Роза Хайруллина играет актерскую судьбу. Свою. Чужую. Общую. Миледи. Мерчуткиной. Буратино. Игра в свою судьбу не прикрыта флером обмана, она откровенно театральна и потому убедительна. Санитарка в «Кто умеет ржать лошадью?», сочиняющая на ходу свои мини-монологи, разговоры «про себя», — тоже лицо от театра, сопровождающее действие незатейливыми замечаниями. Она заговаривает со зрителями, сидящими в первом ряду, просит их немножко отодвинуть ноги, возит своей шваброй по полу и незаметно, очаровательно просто проникает в мир по ту сторону рампы, связывая тонкой, почти неуловимой нитью театр с не-театром.

Она одинока, эта санитарка, как и Миледи, как и Буратино. Им всем некуда деваться, и, кажется, поэтому Роза Хайруллина придумала себе эту роль…

Р.Хайруллина (Мерчуткина), А.Буклеев (Шипучин), О.Агапова (Танечка). «Доктор Чехов и другие». Фото из архива театра

Своеобразной кодой театральной истории, в которую сплетаются сыгранные в СамАрте роли Розы Хайруллиной, оказывается Буратино из спектакля Цхвиравы «Приключения Буратино в Стране Дураков». По сути, нет никакой Страны Дураков: актерская братия, облаченная в черное, разыгрывает и смешное, и грустное представление о театре. «Птичка польку танцевала», которую куклы распевают на мотив «Марсельезы», звучит просто остроумным приколом и никаких аллюзий про Страну Дураков не вызывает.

Р.Хайруллина (Миледи). «Сны Миледи». Фото из архива театра

Буратино Хайруллиной с бумажным, болтающимся на резинке носом, в узнаваемом полосатом колпачке и гетрах, в ярко-оранжевой жилетке (его одежда точно повторяет костюм режиссера Папы Карло, создавшего сына по своему образу и подобию) предстает альтернативщиком, живым воплощением Другой культуры. Он хочет быть артистом Театра, в котором не читают лирических строк, жеманно заламывая руки, не прикидываются слепыми и покалеченными ради нескольких золотых монеток, не соблюдают режим, не делают уроки, не пьют рыбий жир, не распевают гаммы с постными лицами. Буратино Розы Хайруллиной — пульсирующий комочек стихийной творческой энергии, бродяжка в поисках «пустого пространства» своего театра. Сделанный из полена, он не расстается с поленом, висящим на шее, как гитара, извлекая из собственной деревянной природы рок-н-ролльные звуки протеста против театральной ходульности.

Роза Хайруллина.

Роли и что-то еще. Неосязаемый, но такой ощутимый из зрительного зала флер личного, органического обаяния, аура судьбы, личности, женщины. Короткая стрижка, странный тембр голоса как вызов всем законам сценической речи, пальцы беспомощные, пальцы — струны, расстроенные, дребезжащие. Актриса с какою-то невзрослой отвагой бросается в пространство спектаклей, перелицовывает себя, мнет. Ее природа податлива и пластична. Хайруллина— Миледи искусно проделывает множество превращений, нарочно обнажая их неискусный, неловкий механизм.

Черных алмазов почти не бывает. Странное изящество и грация редкого свойства, которыми обладает актриса, — из того же ряда. Переплетаются в иероглиф судьба и игра, черные алмазы и птичьи меха.

Январь 2000 г.