НА ВОПРОСЫ «ПЕТЕРБУРГСКОГО ТЕАТРАЛЬНОГО ЖУРНАЛА»
ОТВЕЧАЕТ ДИРЕКТОР САМАРСКОГО ТЮЗА —
«САМАРТА» — СЕРГЕЙ ФИЛИППОВИЧ СОКОЛОВ

—  Сергей Филиппович, десять лет назад ваш театр получил здание бывшего кинотеатра, вы играли в почти клубных условиях — и вот три года назад начали крутую перестройку. Ю. Хариков, А. Шапиро и вы затеяли построить театр-ателье. Зачем вообще понадобилась вам вся эта история?

—  Что-то делать в этой жизни было естественной задачей. Наш театр пережил двадцать восемь главных режиссеров! Даже за шестьдесят лет истории это достаточно много. Некоторые из них приезжали, занимались узко своими делами, потом возникали конфликты, и они уезжали. И когда мы переехали в это здание, перед труппой, передо мной встал вопрос — как жить дальше. Нужно было обозначить перспективу для артистов, и мы поставили себе несколько задач: не отступать от хорошей драматургии, приглашать серьезную режиссуру (имена, которые мы раньше не знали, но узнали) и вырастить заинтересованного зрителя. Решили не обходиться местными силами, не исходить из местных условий и обстоятельств. Произошло новое рождение труппы в новом здании, стали выезжать за границу, путешествовать, все шло хорошо, но все равно назревал вопрос, как дальше развиваться. И вот тут давние человеческие, творческие связи с Адольфом Яковлевичем Шапиро принципиально изменили нашу жизнь. Он стал художественным руководителем программы нашего театра, труппа пошла за ним, и сразу возникла идея изменить пространственные условия здания, которое продолжало напоминать кинотеатр с его карликовой сценой. И началась большая перестройка. Мы полностью снесли старый зал, а уже через восемь месяцев, весной 1997 года, открыли новый. На авиационном заводе сделали разборные металлические конструкции-модули, из которых монтируются зал и сцена. Был создан зал, конструкция которого каждый раз для следующего спектакля моделируется заново. Аналогов в России нет.

«СамАрт». Фото из архива театра

—  Действительно, здесь можно организовать сцену-арену, разместить зрителей на мягких подушках в центре, такой спектакль уже есть «Колобок, колобок… », поставленный Георгием Цхвиравой и Юрием Гальпериным. Зрители словно утопают в мягкой квашне с тестом, задрав головы, видят звездное небо, а на разновысоких площадках в самых неожиданных местах возникают люди и звери… Здесь ничего не стоит выстроить классическую сцену-коробку, повесить занавес и организовать амфитеатр. На «Бумбараше», которым открылся новый театр, зрители сидят вдоль длинных помостов. Они делят зал на квадраты и похожи на японскую «дорогу цветов». Огромные зеркала визави расширяют пространство и делают его празднично-декоративным. В «Буратино» и «Снах Миледи» зал поднимается вверх привычным амфитеатром, в «Чу-ха-ха» зрители сидят вокруг цирковой арены, в «Синем чудовище» зеркало сцены перенесено вбок и занимает всю длину зала…

—  Мы перестроили его принципиально, но не волюнтаристски, а под определенный репертуар. И театр, труппа получили некую мотивацию на будущее. Потихонечку шагая, мы, помимо одного зала, большого, перестроили малый, потом фойе. Появились художники, режиссура…

—  Они пришли за Шапиро?

—  Сегодня можно сказать — это команда Шапиро: режиссеры Георгий Цхвирава, Александр Кузин, Борис Гранатов, художники Юрий Хариков, Юрий Гальперин, Анатолий Шубин, Степан Зограбян. Эти люди стали частью нашего театра, нашей семьи. Так считают они, так считаем мы.

—  Сергей Филиппович, в театре должно быть художественное руководство?

—  Должно, но оно может принимать разные формы. Мы часто слышали: у вас нет стабильного главного режиссера. Но такой профессии вообще нет, есть должность. А художественный руководитель — это иное. Адольф Яковлевич, являясь не художественным руководителем, но руководителем художественной программы театра, направляет, курирует театр, создает художественную ауру. Мы согласовываем с ним репертуар, приглашение режиссеров. Своими и чужими спектаклями он определяет творческую политику театра. Вот в ближайшее время приедет ставить «Мамашу Кураж»…

—  Наверное, в таком «заочном» художественном руководстве есть свои преимущества: когда сюда приезжает Цхвирава или Кузин — никто за ними не подглядывает, не контролирует, нет кабинета с надписью «Главный» и нет физической возможности вмешаться в чужую постановку.

—  Совершенно верно, нет надсмотрщика. А вообще Шапиро обладает абсолютной художественной деликатностью, работает со своими коллегами как с товарищами. И он уверен в той режиссуре, которая работает у нас. Театр не беспризорен, здесь постоянно кто-то работает, и труппа привыкает к разным почеркам — при едином направлении. Ведь главный режиссер, будем откровенны, редко пускает работать рядом с собой более сильных, а у нас эта проблема исчезла — театр заинтересован в сильной режиссуре, здесь не может быть поддавков.

—  Ваши режиссеры — люди одной компании, одного театрального слоя, люди так называемого «реального театра» — того тюзовского движения, которое идет лет пятнадцать. И в этом смысле они отличаются, при разных творческих программах, — некими этическими принципами, это люди, способные работать рядом друг с другом.

—  Безусловно. Мы вообще все возникающие задачи стараемся решать в пределах определенной театральной этики.

—  О чем ваша головная боль? Какие самые насущные проблемы?

—  Насущные проблемы возникают каждое пятилетие. Кто говорит, что театр живет десять лет, кто — пять, а иногда и года не проживешь… Я работаю в театре уже двадцать два года и физически ощущаю каждое новое пятилетие как время перелома, когда должно возникнуть что-то новое. Любого человека, в том числе члена театрального коллектива, надо чем-то удивлять. Развитие театра предполагает отсутствие скуки, и головная боль — об этом: как сделать такой зигзаг, чтобы мы не скучали? Как избежать усталости?

—  Но у вас — бесконечная стройка! Шапиро говорил, что он специализируется на театральных строительствах: открыл новый зал в Таллиннском Городском театре, у вас…

—  Теперь мы хотим надстроить театр, сделать мансарду, придать зданию другой вид, расширить репетиционные помещения. В итоге получается прекрасный фестивальный центр.

—  Как возник ваш фестиваль?

—  Он получил толчок от контактов с коллегами-фестивальщиками, от двух фестивалей — в Екатеринбурге и Ростове-на-Дону. Они дали ощущение необходимости контактов, и хотя в Самаре проходит много крупных фестивалей, мы, при поддержке Управления культуры, Светланы Петровны Хумарьян, очень творческого человека и организатора, начали свою историю. Осенью будет уже четвертый фестиваль (в Екатеринбурге прошел Пятый, в мае в Ростове будет Пятый, а у нас осенью — Четвертый). То есть — три стабильных детских фестиваля. Наш назвали «Золотая репка», но главное не то, что она — золотая. В репке есть что-то…

—  Да, ее надо тянуть всем миром… Но судя по тому, как вы живете, в Самаре благополучно со зрителем. Благополучно с поддержкой культуры губернскими властями…

—  Да, в Самаре не надо уговаривать начальников «за искусство», за вложения в него, они сами идут навстречу развитию искусства. Как это ни странно, сейчас открывается очень много библиотек в райцентрах, успешно работают народные театры в области, открывается много музеев, художественных галерей. Я уже не говорю о мировой премьере «Видение Иоанна Грозного» с Ростроповичем, Стуруа, Алекси-Месхишвили. Жизнь в Самаре кипит.

—  И тем не менее, ваш театр старается много ездить. Что это дает?

—  Это дает круг общения, дает возможность быть известными друг для друга и для зрителя. И видеть других. Я думаю, что замечательное фестивальное движение в какой-то степени дает больше, чем направленные гастроли: приезжали, отработали, уехали. На фестивалях каждый хочет показать лучшее, и видишь работы всей России.

—  Как заполняется ваш зал?

—  У нас не существует широкой сети уполномоченных — борзых, которые бегают по городу. Есть администраторы — организаторы зрителя, люди, которые постоянно находятся в театре, которые знают весь наш разбросанный город. Театральных касс в городе нет, их заменяют непосредственные контакты с институтами, со школами, с предприятиями. И хорошо работает касса, она обеспечивает 30–40 % зала, продаем билеты на два месяца вперед. А показатели кассы — это показатель интереса к театру.

—  Какие спектакли пользуются наибольшим спросом?

—  Последнее время — премьера «Доктор Чехов и другие» Александра Кузина. Для города редкий автор Гоцци — и потому идут на «Синее чудовище». И «Колобок, колобок… » — необычный спектакль на 70 зрителей. «Буратино»…

—  Зал перестраивается на каждый спектакль. Скольких зрителей вмещает самый камерный и самый большой?

—  Минимум зрителей — это как раз «Колобок», максимум — 300 (это «Доктор Чехов»). И больше не нужно. А вообще «проектная мощность» зала — до 500 человек. Вообще нормальная пропускная способность любого театра — примерно 500 зрителей в день. У нас так и получается: 120 человек на Малой сцене, 350 — в большом зале, а еще играем и в фойе. Достоинство новых помещений в том, что каждый раз зритель не приходит на привычное место в третьем или пятом ряду, как в самолете, куда бы он ни летел, а попадает в совершенно другую обстановку, на другую «орбитальную станцию».

—  Вы можете смонтировать в своем зале любой спектакль?

—  В принципе — да. У нас только нет (и не было!) той высоты, которая нужна в обычном театре. Мы можем разместить любой спектакль, если он не связан с многочисленными переменами, задниками и пр.

—  Если Хариков придумал это пространство, он должен хотеть работать в нем…

—  Сейчас он работает над «Мамашей Кураж» — и придумал новые технические подробности, которые еще обогатят театр.

—  От вашего театра впечатление постоянной монтировки, через которую проходишь, куда бы ни двигался…

—  Монтируются одновременно два-три спектакля.

—  Что планируется до конца сезона?

—  Георгий Цхвирава начинает «Майскую ночь» и «Ночь перед Рождеством» — летнего и зимнего Гоголя. Потом Адольф Шапиро будет ставить «Мамашу Кураж». Хотим еще взять старую розовскую пьесу «Традиционный сбор».

—  В разных городах директорский корпус существует по-разному. В Екатеринбурге или Челябинске директора живут очень дружно, сообща. В Новосибирске — напротив. А как в Самаре?

—  Здесь каждый делает свое отдельное дело. У нас нет театральных касс, но ведь можно бы было продавать билеты друг друга в кассах всех театров, чтобы зритель не бежал в другой район, можно и нужно организовать единую компьютерную сеть продажи театральных билетов. Но пока — каждый сам по себе. А цеховые контакты я ощущаю, когда общаюсь со своими коллегами из других городов. Мне легко с Яниной Ивановной Кадочниковой из Екатеринбурга, с Валентиной Николаевной Соколовой из Омска, многими другими коллегами. С ними нас последние десять лет многое объединяет, они более близкие мне люди по театральному цеху. Затеваем совместные проекты. Например, «Доктор Чехов» поставлен сразу в двух ТЮЗах — нашем и Ярославском. Когда начинались репетиции, наши исполнители ездили в Ярославль и Кузин репетировал сразу с двумя труппами. Хотим осуществлять «обмены» исполнителями, некоторую «миграцию персонажей». Вообще хотелось бы ввести внутри России систему, такую условную антрепризу, когда, скажем, на сезон ведущий актер другого театра мог бы работать у нас, а мы добровольно отправляем своего — показаться другому зрителю на более выгодных для артистов материальных условиях (контрактных).

—  Скажем, Светлана Замараева сезон играет в Самаре, а ваша Роза Хайруллина — в Екатеринбурге?. . Сергей Филиппович, а каковы вообще ваши самые сильные театральные впечатления?

—  Товстоноговские «Мещане», недавняя «Трехгрошовая опера» в Таллиннском Городском театре. И общение с Адольфом Яковлевичем Шапиро, театром сегодняшнего дня. Детские и юношеские впечатления — первый выход на сцену семилетним мальчишкой в спектакле Курского драматического театра «Кража» по Дж. Лондону, знакомство с оркестром Лундстрема, Щепкинское училище, мои педагоги Л. А. Волков, В. И. Цыганов, А. Б. Немировский, первые встречи студентом с замечательными артистами Малого театра Н. В. Подгорным, М. И. Жаровым, И. В. Ильинским, Е. Гоголевой, режиссером Л. П. Варпаховским; в Самаре — с Н. Н. Засухиным, Ю. Демичем. Эти самые сильные театральные впечатления — мои университеты. Университеты моей творческой жизни.

Записала М. Дмитревская, февраль 2000 г.