Немецкая земля обильна драматургами: ежегодно в Германии появляется до 3000 новых пьес. Такая писательская активность вызвана одним простым обстоятельством: в Германии драматургами не рождаются, а становятся. В любом уважающем себя театре в литературной части трудится пара-тройка писателей. Наша тоскующая по современной пьесе отчизна с интересом восприняла крестовый поход «за просвещение», предпринятый молодыми немецкими драматургами. В Петербурге и в Омске в этом сезоне прошли фестивали современной немецкой драматургии.

Петербург. «В добрый час!»

Прежде чем начать разговор о художественных впечатлениях фестиваля, следует выявить две основные темы для беседы.

Первое — сами пьесы. Большинство из драм было переведено специально для фестиваля и не знакомо русскоязычной публике. Хотя их авторы и принадлежат к разным поколениям и литературным течениям, их объединяет общий круг тем, среди которых важнейшие — темы сексуального насилия, психологической и языковой агрессии, а также тотальной некоммуникабельности в современном обществе. «Герой нашего времени» в современной Германии предстает человеком, потерявшим связи с окружающим миром. Распад происходит на молекулярном уровне — уровне взаимоотношений в семье, дружбе, любви. В этом положении оказывается не только поколение NEXT. Возрастные границы не играют никакой роли. Если в пьесе Йенса Розельта «Трюфели» персонажи — совсем молодые ребята, то в пьесе «Зарницы» Даниеля Калля внимание сосредоточено на взаимоотношениях трех женщин в возрасте «от сорока до ста лет». Абсурдность их бесконечных диалогов строится на абсолютной невозможности понять друг друга, каждая живет в своей «стране глухих». Драматург Мариус фон Майенбург (пьеса «Огнеликий»), обращаясь к проблемам поколения NEXT, предлагает вполне «традиционный» набор — непонимание в семье, неприятие мира старших, половое созревание, интимные отношения с сестрой, чувство глобального одиночества. Вдобавок под это подводится философская концепция очищения мира огнем. Драматическая развязка в стиле 90-х — убийство ни в чем неповинных родителей крайне впечатлительным подростком. Нормальная тюзовская история в духе Питера Шеффера. Так, идя от проблем внутрисемейных отношений, авторы приходят к констатации тотального одиночества личности.

Вторая тема для разговора — показы пьес. За весьма короткий срок русские и немецкие режиссеры с актерами Александринского театра пробовали чуть-чуть «проиграть» пьесу. Когда речь идет об иноязычной драме, встает вопрос двойного перевода: во-первых, собственно текстовой, когда изменяется стиль, язык, ритм, меняются смысловые акценты, а во-вторых, перевод на язык сценического искусства с иными традициями. Последнее может быть в одном случае камнем преткновения, в другом — дать неожиданный сценический эффект. В данном случае перевод на язык театра напоминал подстрочный.

Пьеса «Зарницы» в постановке О. Субботиной, статичная и разговорная, «радийная», была решена в статичных же мизансценах, как и «Татуировка» Деа Лоер в постановке А. Исполатова — они не выходили за рамки читки пьес по ролям. Актеры старательно интонировали реплики, стараясь придать гротескным и абсурдным ситуациям черты бытового правдоподобия. В других (и лучших) вариантах взаимодействия немецкой драматургии и русских постановочных бригад режиссеры, такие как А. Могучий («Снежные королевы» К. Шпехта), И. Селин («Отголосок» Г. Костера), Б. Горлов («Огнеликий» М. Майенбурга), пытались не просто прочесть пьесу, но и сценически ее решить. Силуэты образов, пунктир действия, элементы конфликта, намеки на жанровое решение и попытка творческой интерпретации проблемы — все это вполне можно рассматривать как набросок, эскиз, заявку на будущий спектакль. Только у кого-то это будет графика, у кого-то — живопись, а у кого-то малярно-штукатурные работы.

Иллюстрацией к теме некоммуникабельности явилось финальное обсуждение фестиваля. Разговор о драматургии и спектаклях постепенно свелся к одной проблеме, которая наиболее сильно взволновала выступающих, — к проблеме инцеста. (В пьесе «Татуировка» отец планомерно вступает в половую связь со своими дочерьми. ) То, что за физиологическими мотивами не смогли расслышать другие, более существенные и ведущие, можно объяснить разве только отсутствием современной драмы в наших широтах. Понятно, у русского театра другие традиции — здесь привыкли пить за матерей, которые бросают своих детей, а не за отцов, которые…

Омск. «В поисках радости»

Вся прогрессивная молодежь города Питера дни и ночи проводит в погоне за острыми ощущениями. Секс, наркотики, рок-н-ролл, экстремальные виды спорта… Мы, оставив далеко позади и молодежь, и сам город Питер, «мчались со скоростью курьерского» в надежде словить кайф от еще неизведанного — знаменитых сибирских морозов. Морозов не было. Но экстремальных ощущений хватило с избытком — в Омском театре драмы в рамках мастерских театральных инноваций прошла акция по названием «Современная немецкая драматургия на российской сцене».

Это был второй тур покорения немецкой драмой российских просторов. Омская драма, привычная к иноземным новациям, решила читками не ограничиваться и пригласила из Москвы четырех молодых режиссеров для создания «эскизных постановок».

Жаль, что прогрессивная молодежь города Питера знает лишь понаслышке об Омском академическом театре драмы. Ибо только прогрессивному театру было под силу, совмещая в режиме non-stop утренние репетиции эскизных постановок с ежедневным «нормальным» репертуаром, пережить все перипетии, предлагаемые современной немецкой драматургией.

Центральным «персонажем» акции стал Вернер Шваб. Отправная точка его мироощущения — тотальная ненависть ко всему. К себе, к сцене, к литературе, к жизни. Когда человек с такими настроениями становится драматургом, ждите экстремальных результатов. Языковое пространство его пьес агрессивно по отношению к читателю. Оно насыщено ненормативной лексикой. А разрушение грамматических связей рождает особый, завораживающий ритм, напоминающий белый стих. Он словно вспахивает язык, заставляя его низовые пласты, связанные с физиологией, оказаться на поверхности, дав им возможность доступа в «культурную», общеупотребительную речь.

Аналогов Швабу в русской драматургии пока нет. Каждый погибает в одиночку: взаимодействие немецкой драматургии с русским театром и стало главной интригой акции. Новосибирские «Президентши» (ре¬жиссер О. Рыбкин) и эскизная постановка «Геноцида» (второе название пьесы «Народоистребление, или В моих печенках смысла нет»), над которой работала немка Мария Перцген, продемонстрировали два возможных подхода к пьесам Шваба. В «Президентшах» язык становится лишь одним из многих составляющих спектакля. Наоборот, при постановке «Геноцида» основной задачей режиссера была максимальная точность именно в передаче этой специфической речи, а также сведение собственно постановочной работы к минимуму. От текста ничего не должно было отвлекать ни актеров, ни зрителей. В течение трех с половиной часов нигилистическое сознание Вернера Шваба воздействовало на российские головы. Куда уж тут наркотикам и рок-н-роллу.

Остальные пьесы: «Зарницы» Д. Калля, «Огнеликий» М. фон Майенбурга, «Гости» О. Буковски — в формальном отношении представляли более привычный и традиционный материал для актеров и зрителей. Приземленность, жесткость, резкость изображения возникают в пьесах как следствие психоаналитического подхода к внутреннему миру человека. В интерпретации же русских постановочных бригад физиология микшировалась, отступала на второй план.

Так произошло с «Зарницами» Д. Калля в постановке Владимира Агеева. Лаконично организованное пространство — полумрак, ширма, несколько стульев. На сцене три женщины «в возрасте от сорока до ста лет». И три удивительные актрисы: Надежда Живодерова, Наталья Василиади и Елена Псарева. Режиссер помещает их в надбытовое пространство, где уже не столько проживается история одиноких женщин немецкого захолустья, сколько возникает новая вариация на тему трех сестер. В финале чеховские интонации начинают звучать все более отчетливо и кажется, что «еще немного, и мы узнаем, зачем мы живем, зачем страдаем… »

Но что особенно бы понравилось авангардной питерской молодежи в современной немецкой драматургии — так это большое количество экстремальных ситуаций на минуту сценического времени. То и дело в пьесах совершались инцесты и убийства. И уж каждый уважающий себя драматург считал необходимым завершить пьесу грандиозным пожаром.

И все же.

Проведение акции современной немецкой драматургии показало, что… Молодые режиссеры готовы и могут ставить современную западную драматургию, а зритель способен ее воспринимать. Подобная попытка создания Со-production, разрушающей границы между Западом и Востоком, Россией и Германией, авангардной драматургией и актерами академических традиций вполне доказала свою жизнеспособность. Так что можно воскликнуть «Go West» и броситься навстречу современной немецкой драматургии.

Юлия АКИМОВА, Елена СТРОГАЛЕВА