Д. Шостакович. «Леди Макбет Мценского уезда».
Театр «Геликон-опера». Дирижер Владимир Понькин, режиссер Дмитрий Бертман,
художники Игорь Нежный и Татьяна Тулубьева
Пусть говорят: «„Геликон-опера“ — театр для тинэйджеров, это мы уже видели у Сэлларса, Някрошюса и иже с ними, Бертман, местами, цитирует сам себя». Но, тем не менее, у каждого режиссера есть право на свой почерк, комплекс идей, переходящий из спектакля в спектакль, и «Леди Макбет Мценского уезда» Дмитрия Бертмана подтверждает это.
Постановка «Леди Макбет» — рубежная для «Геликон-оперы». И не только в связи с десятилетним юбилеем, но и потому, что «Леди Макбет» — своеобразная концентрация жизни театра на протяжении времени. Кроме того, с приходом в театр дирижера Владимира Понькина музыкальная сторона спектаклей стала в большей степени соответствовать замыслам режиссера.
Кредо Бертмана-режиссера — максимально приближать любой музыкально-драматургический материал к реалиям текущего дня. Мценский уезд нынче — мир, поразительно напоминающий канализацию, с характерными трубами, винтами и люками. Леди — все так же скучающая, но уже не купчиха, а жена нового русского, блистает в платье из бутика, восседает в роскошном кожаном красном кресле из шикарной гостиной. Борис Тимофеевич — типичный «братан» в костюме «от Версаче», поблескивающий «Ролексом», — повелевает штатом сереньких секретарш, которые с готовностью ловят и заносят в блокнотик каждое его слово. Зиновий Борисович — слабенький, избалованный сыночек богатого папаши, будто из анекдота: «Сын нового русского испрашивает у отца разрешения жениться и сообщает три условия согласия на брак, поставленных его возлюбленной: малиновый пиджак, „Мерседес-600“ и двухэтажная дача. На что папочка возмущается: „Хорошо продам твой пиджак от Версаче, куплю малиновый, продам твой „Порш“, куплю „Мерс“, но чтобы я ради нее уродовал свою трехэтажную виллу!. . “». В общем, мир, выстроенный на сцене Д. Бертманом с помощью тандема художников Т. Тулубьевой и И. Нежного, — «суровая» действительность, ставшая таковой для некоторых наших соотечественников в последние десять лет.
Сцена из спектакля. Фото О.Начинкина
Красивая оболочка разлагающегося содержимого. Здесь слова Задрипанного мужичонки: «Как воняет», — приобретают прямой смысл. На таком фоне разворачивается интрижка между Катериной и Сергеем, новым работником, гарсоном с типичным подносом в руках и перекинутым через локоток полотенцем. История любви скучающей госпожи и желающего выделиться подчиненного стара как мир. Герои знакомятся, когда Катерина отбивает Аксинью от своры мужиков. Предводитель своры — Сергей. Сцена решена Бертманом в характерном для него откровенно эротическом ключе. Толпа мужичков при этом одета в кожаные длинные фартуки одновременно и мясников и дворников. По теперешним меркам они — телохранители босса, киллеры. Мясники убивают, дворники заметают следы. Аксинья, в свою очередь, не из тех, кто получает сильное моральное потрясение после принудительного участия в групповухе. На ней тоже передничек — форма служанки из богатого дома какого-нибудь мыльного сериала.
Первое свидание будущих любовников происходит в спальне Катерины. Спальня — весьма своеобразна. Роль кровати здесь играет очередное кожаное кресло, правда, на этот раз черное, видимо, говорящее о темных делах, которые будут твориться. Ложе греха помещено в высокую, узкую клетку, кричащую не только о внешней, но и внутренней зависимости ее обитательницы. Борис Тимофеевич заботливо запирает невестку на ночь под большой амбарный замок, но разве такие мелочи способны остановить страстного воздыхателя, появившегося на самом верху клетки-спальни, символизируя ту самую свободу, которой так не хватает Катерине. Только один раз в спектакле она обретет ее вместе с Сергеем — «на крыше дома своего» после убийства Бориса Тимофеевича, но затем наступит неотвратимость второй смерти — Зиновия Борисовича, мимолетные муки совести, которые быстро забудутся в объятиях Сергея, и вновь заключение в клетку — на каторгу. Свобода кончилась. Светлана Создателева играет Катерину как личность сильную, ожесточившуюся в своей скуке, изголодавшуюся по страсти.
Борис Тимофеевич во время свидания героев бдит в красном кресле с бокалом горячительного в руках, вспоминая деньки разгульной юности. И уж так ему неловко за ушедшие мужские силы (ведь кабы не это, давно разгулялся бы с красавицей невесткой!). Борис Тимофеевич— Сергей Топтыгин судорожно сжимает бокал с недопитым виски, выразительно изображая тоску по ушедшей молодости. Несмотря на то, что С. Топтыгина в кульминационные моменты было просто не слышно, певец создавал образ Бориса Тимофеевича актерскими средствами. Для Бертмана-режиссера важно не столько музыкальное, сколько сценическое воплощение образа, и работе над пластикой и мимикой он отводит особое место.
В сцене наказания Сергей привязан к крайней левой решетке, извивается в такт ударам кнута об пол, которые наносит не сам Борис Тимофеевич, а его наемники, двигающиеся по кругу.
Призрак Бориса Тимофеевича — тоже Сергей. Он встает с ложа любви, отходит от Катерины, открывает рот, и звучит голос Бориса Тимофеевича— Сергея Топтыгина. Одним миром они мазаны.
Знаменитый монолог Задрипанного мужичонки превратился в настоящий рок-концерт. Сам мужичонка теперь — рокер в косухе и кожаных брюках, надрывающий горло в микрофон, в сопровождении девушки бас-гитаристки. Действие происходит, естественно, на хорошей дискотечной тусовке, о чем вопиют также движения и внешний вид солистов хора. При этом Задрипанный мужичонка— Михаил Серышев ничуть не отходит от либретто и «горланит» арию, долженствующую следовать именно в этом месте. С образом Задрипанного мужичонки связана и популярная сегодня «голубая» тема.
Гротескны доблестные полицейские с Городовым и Квартальным — скучающие современные менты.
Свадьба — кульминация действа, и главный сценографический акцент — многофункциональные стулья, с длинными спинками, покрытыми белыми целлофановыми чехлами, которые, если их поставить по кругу, сидениями внутрь, играют роль банкетных столов, а если положить спинками вверх — тусовочных лежбищ. Есть у них и третья роль — все той же клетки, если снять чехлы, обнажив металлические решетки, и поставить четырнадцать в один ряд по краю сцены спинками вперед. Будто сквозь тюремную решетку наблюдает зал за развитием мценской трагедии.
Сонетка трактуется Бертманом, видимо, как образ двойника или второй половинки души главной героини. Ольга Рязаева— Сонетка, вульгарная и жестокая, появляется в красном, абсолютно таком же, как у Леди Макбет, платье, только на руках Катерины — красные длинные перчатки, будто руки у нее по локоть в крови.
Сцена измены Сергея с Сонеткой происходит на все том же красном кресле, Катерина в это время извлекает из себя куклу-ребенка, которому постепенно отрывает руки, ноги и голову. Ей больше не о чем жалеть, остается только месть.
Финал символичен. Две половинки, две женщины, не поделившие мужчину, соединяются в смертельном объятии. Все замирает, гаснет свет…
«Леди Макбет» — спектакль, который держит внимание и даже трогает душу, хотя создан он по законам современной постановочной моды, замешанной на эпатаже, в основе которого — кич.
Март 2000 г.
Комментарии (0)