Как любое изделие художественной практики, спектакль есть прямое личностное высказывание, выполненное в художественной форме. И поиск точки сборки, точки, из которой персонаж смотрит на мир и из которой это высказывание осуществляется, — наиглавнейшая, говоря по-ленински, задача режиссера. Здесь я имею в виду, конечно же, любимый мною жанр — моноспектакль.
В одном старом анекдоте рассказывается, как новый русский украсил свою спальню двумя Джокондами и на вопрос друзей: «Зачем?» — ответил: «У всех Моно-Лиза, а у меня будет Стерео!» В моноспектакле так просто выйти из ситуации, к счастью, нельзя.
Замысел моноспектакля начинает формироваться в тот момент, когда встречаются актер и режиссер. Не раньше. Как и все мои спектакли с Лешей Девотченко, этот возник следующим образом: А давай Пушкина (Некрасова, Лимонова, Алешковского и т. д.) сделаем? — Давай! И поехали. Так, собственно, и делаются моноспектакли: актер и режиссер вступают в сговор, договариваются, про что и как они будут говорить, и в этом главное отличие от театра с его «Доской приказов». На это раз это был Иосиф Бродский. Было ли страшно? Очень. Ведь здесь как: либо это Мой Пушкин, Бродский, Кибиров и т. д., либо это — Немой Пушкин и так далее… А когда артист стремится к некой «объективности», т. е. когда он как бы говорит нам: вот, дескать, гениальный текст, а я всего лишь проводник, — от этого за версту несет высокомерием и академической скукой.
Прямое личностное высказывание.
А как же сделать так, чтобы это было интересно многим сотням зрителей? — спросит меня пытливый читатель. Да никак не надо «делать». Просто нужно ЖИТЬ В ЭТОМ ВРЕМЕНИ и при этом быть, по возможности, честным. Ну, и немножечко таланта. Если Бог дал.
Комментарии (0)