САТАНА ТАМ ПРАВИТ БАЛ

Дж. Стейнман. «Бал вампиров». Театр Музыкальной комедии.
Режиссер-постановщик оригинальной версии Роман Полански,
режиссер-постановщик венской редакции 2009 года Корнелиус Балтус,
художник-постановщик Кентауэр, дирижер Алексей Нефедов

К постановке культового «Бала вампиров» в Петербургской музкомедии долго готовились — как к балу. Провели кастинг. Пригласили бригаду постановщиков-переносчиков со всех концов света и числом более двадцати. Реконструировали сцену — теперь в театре есть поворотный круг и люки (а это затраты времени и денег еще какие). Развернули рекламную кампанию, не пожалев средств на афиши, переноски, тумбы и даже телевидение, что совсем уж дорого. К делу подключился фан-клуб — у фильма Романа Полански, потом превращенного в спектакль, который и закуплен петербургским театром, десятилетиями не уменьшается толпа поклонников. И свое поклонение они передают следующим поколениям (на спектакле можно было увидеть, например, семейство, в котором не только папа с мамой, но и малолетний сынишка щеголяли в вампирских нарядах). Девочки-вампирши стоят на контроле, продают программки, и они не работники театра…

Сцена из спектакля. Фото В. Постнова

И. Ожогин (Граф фон Кролок), Е. Газаева (Сара). Фото В. Постнова

Г. Новицкий (Альфред), Е. Газаева (Сара). Фото В. Постнова

В общем, ставки были сделаны серьезные. Если бы случился провал, то оглушительный. Но кто не рискует, не пьет шампанского — тост в вашу честь г-н Шварцкопф (это директор и художественный руководитель Театра Музыкальной комедии, заваривший всю эту кашу, которая на выходе предстала в качестве эстетически привлекательного и, что куда важнее, содержательного театрального блюда).

Сначала о внешней стороне дела — костюмах, декорациях, бутафории. При входе в зал сразу бросается в глаза видеозанавес, на котором зловещий вампирский оскал — «знак беды». Эмблема спектакля. Затем пространство будто расширяется, вибрирует, оборачивается видением беспокойного неба и горных вершин, с летающими птицами и падающим крупными хлопьями снегом. Такова атмосфера местности, в которой заблудились герои — профессор и его ассистент, двигатели интриги. Это они потревожили жителей по ту сторону бытия. И потревоженное царство зла ответило морозом и вьюгой. Профессор замерзает, и ассистент приносит его, окоченевшего, на собственных плечах в дом…

Двухэтажный дом на поворотном круге предстает в разных ракурсах: вот общий зал таверны, где жители славят чеснок как средство защиты от вампиров, вот две комнаты (в одной живет Сара — любительница ванн и растираний губкой, в другой — заезжие исследователи вампирской жизни), вот фасад дома с окошками, из которых легко высунуться и что-нибудь пропеть… Дальше — больше. «Фильма» живописует горние выси и готический замок с тяжелыми коваными барочными решетками, картинными рамами, в которых оживают портреты. А вот гробницы — могильные плиты, скрывающие мертвецов всех времен и народов, заплесневелых и паутинных. В «готической зале» появляется кафедра для проповеди зла с черепами в качестве украшения… А может возникнуть библиотека с запыленными фолиантами, в коих вся мудрость мира, — библиотека, судя по вековой пыли, не востребованная обитателями зловещего замка. Словом, мистика, инфернальность, неустойчивость нашего и потустороннего миров — все проходит перед глазами зрителя. И это «все» невероятно воздействовало на впечатлительную публику, когда впервые появилось на сцене венского театра «Раймунд» в дни премьеры 1997 года и в последующей коррекции, произведенной в 2009-м. Сегодня такое решение кажется театральной архаикой, которая не скрывает кухни — того, как это делается. И хотя кажется, что делается просто и незамысловато (что не так), зрелище держит интерес публики, несмотря на то, что техника современного театра с тех пор шагнула далеко вперед. Это не снижает и качества спектакля, а может, напротив, добавляет ему художественного объема в процессе обретения приставки «ностальжи» или «ретро» (можно переставить местами). Потому что в оболочке, которая есть, он живет. В том смысле, что не мертворожденное получилось зрелище, а живое, одушевленное, хорошего исполнительского тонуса. Отдельно отмечу внятность и осмысленность того, что каждый делает на сцене, для чего на нее выходит.

Этой осмысленности в немалой степени способствует текст перевода, сделанный по заказу театра Сусанной Цирюк. Вот кто умеет строить фразу так, что она сразу кажется «впетой», единственно возможной, удобной для воспроизведения мелодии любого ритма. Текст способствует усилению выразительности интонации, а умение его автора броско и афористично строить фразу доносит в кои-то веки смысл: роли, эпизода, спектакля в целом.

Смысл — в том, как постепенно и неотвратимо разворачивается картина торжества темных сил. Тема не утратила современности и даже обрела новую остроту. А подача как раз ее и актуализирует: чувство жанра, способного на иронию и саморазоблачение, здесь важная составляющая содержания. Обе вроде бы конфликтующие стороны — наука, которую представляет профессор Абронсиус, и мистика в лице графа фон Кролока — поданы так, что конфликта меж ними нет и быть не может. Они в разных весовых категориях: профессор, по сути, один, а зло тотально.

Профессор так увлечен своими теориями, что то и дело пропускает практику, жизненные реалии, которые либо не видит, либо не способен воспринимать адекватно. Улетая мыслями в теоретические выси, он так и не заметит, что его ученик и ассистент подвергся вампирской порче и рвется попить кровушки самого незадачливого ученого. При этом Абронсиус, безусловно, обаятелен в своей бытовой наивности, из-за которой не ведает страха: жизнь для него всего лишь научный эксперимент, который может удаться, а может и нет. Прекраснодушный умник свято верит, что все удастся, надо только применить знания и осуществить опыт — например, пробить сердце вампира деревянным колом. Всего-то. Роль профессора Абронсиуса блистательно играет Андрей Матвеев — с точным ощущением жанра, делая легкую пародию, в том числе и на оперных ученых докторов-профессоров, сыплющих итальянской скороговоркой. С умением передавать столь глубокие размышления героя, что мир может встать на голову, а наблюдающий за ним сей момент упустит. Конечно, это не просто пародия на жанр, на человеческий и социальный тип оторванного от реалий быта ученого, но и главный позитив, спасение, когда бушует бал вампиров, пусть и в ироничной упаковке. Есть люди, продолжающие не поддаваться всеобщему ослеплению и массовому упоению наступающей тьмой. Таков наш чудак Абронсиус: он выше страха и соблазна, он сам по себе, он «рацио», что делает его слепым, потому что жизнь не только рациональна. Он мог бы оказаться смешным и жалким в абстрактной борьбе со злом. Но что-то мешает вынести профессору лишь уничижительный приговор. Ведь сохраняет достоинство, верность призванию и долгу, веру в преодоление злобных происков. Он не победит, конечно, в одиночку, но и порче не подвергнется. Может, это уже кое-что. Не победит, но и не проиграет… Не случайно в спектакле седовласый, вечно растрепанный, с характерными пышными усами профессор внешне напоминает автора теории относительности…

Его идеологический противник — граф фон Кролок — абсолютно всесилен и непобедим. В общем-то, он и не противник поэтому. Ученому мужу он просто противопоставлен. У него свои опыты над человечеством — практические: по утверждению бессмертия зла. Толпа оживших мертвецов — его свита, и она множится неотвратимо и стремительно — достаточно напиться чьей-то крови, как захочется еще и еще. Законы зла просты и агрессивны. Их можно выполнять и не думать. Вот и Кролок скорее медитирует, завораживая зву ками голоса, привлекая эффектной внешностью. Выбор Ивана Ожогина на эту роль оказался на пользу замыслу — высокий рост, пластика, внешность, легко поддающаяся гриму — набеленная маска с черными контурами глаз и губ в обрамлении длинных черных волос. Зло в его лице не столько страшит, сколько привлекает. Понятно, почему к нему так тянет юную Сару (Елена Газаева), чувственно тянет. Куда до него бедному ассистенту профессора Альфреду (Георгий Новицкий) — блондину с голубыми глазами. Он всего лишь симпатичен, а граф неотразим. Но привлекательность порока есть лишь поверхностный слой содержания, тот, что легко считывается. За ним другие слои и поводы для размышления: о вере и безверии, о преобладании умонастроений цинизма и античеловечности, о жизни и смерти, наконец. Спектакль внешне поставлен как шоу, но жанр здесь — необычное средство высказывания о глобальных вопросах бытия. О том, что равновесие добра и зла давно нарушено. И добро — удел далекого от мира одиночки, зло — явление массовое, всеохватное, тотальное. Казалось бы, трюизм, и трудно этим кого-либо задеть или увлечь: сложно достучаться до сознания современного человека, который закрыт и индифферентен. Оказывается, все это можно — и задеть, и достучаться. Вопрос как. У Полански когда-то получилось. Спустя годы получается, похоже, и у Театра Музыкальной комедии в Петербурге.

Играется спектакль, я бы сказала, истово. Это касается и оркестра под управлением Алексея Нефедова. И актеров. Тут надо отметить высокое качество вокального исполнения, прежде всего Ожогина (Кролок), Газаевой (Сара) и Новицкого (Альфред). Пение прочувствованное и осмысленное, с выразительными нюансами, вопреки привычке многих микрофонных певцов петь все одним звуком и на два форте. И в целом актерский состав работает с настоящим пониманием дела, со страстью и одновременно удовольствием, что составляет отдельный содержательный элемент художественного объема спектакля. Главное же то, что художественная объемность музыкально-сценического зрелища здесь существует и доказывает значимость не исчерпанных еще возможностей такого способа разговора с публикой на серьезные темы, какие предлагает мюзикл.

Октябрь 2011 г.