СЕРГЕЙ МАКОВЕЦКИЙ: «ДЫХАНИЕ ДОЛЖНО БЫТЬ ЛЕГКИМ»

На XXI фестивале «Балтийский дом» Сергей Маковецкий участвовал в двух спектаклях Римаса Туминаса: «Дядя Ваня» Театра Вахтангова, где он служит, и «Ревизор» вильнюсского Малого театра.

Дмитрий Циликин Перед съемками одной посвященной вам телепрограммы вы сказали ведущему: «Давайте не будем говорить о прошлом». Объясните вашу позицию.

Сергей Маковецкий Это не позиция, это ощущение. Когда нет сегодняшней жизни — человек начинает все время вспоминать, что было. Немало актеров, у которых есть только их прошлое. Если нет работы — тогда это житье воспоминаниями можно оправдать. А если, слава богу, есть — нужно говорить о том, чем ты сейчас живешь, какие роли тебя сейчас будоражат. Не люблю возвращаться назад.

Циликин То есть вы не хотите стереть какие-то страницы своей жизни?

Маковецкий Боже упаси, зачем? Я же не Иван, не помнящий родства. Прекрасно помню все свои роли. Некоторые давным-давно ушли, как родственники, которые уехали навсегда. Некоторые до сих пор не дают покоя, хотя понимаешь, что вернуться к ним нельзя. Когда говорят: «Я восстановлю спектакль» — у меня это вызывает странное ощущение. Люди стали другими, время, поколение, ритмы другие. Что значит «восстановить»? Это поставить заново.

…Есть у меня роль, которая нет-нет да и вспомнится. У нас в Театре Вахтангова был замечательный спектакль «Государь ты наш, батюшка» по пьесе Фридриха Горенштейна «Детоубийца», его поставил мой любимый Петр Фоменко, я играл царевича Алексея. Вообще-то человеческая память готова приписывать к прошлым событиям множество деталей, которых, может, и не было, но мы любим приукрасить. Однако хорошо помню тишину за кулисами — ребята, занятые в массовых сценах, в промежутках между ними не сидели в актерском фойе, не дулись в шахматы, они мне потом признались, что стояли в кулисах и смотрели, потому что на сцене происходило что-то удивительное. Однако спектакль поспешили снять — якобы на него не ходила публика. Это было такое время — начало 90-х, когда все бросились в товарно-денежные отношения, публика вообще во все театры перестала ходить. Надо было хотя бы полгодика продержаться, а потом снова случился всплеск интереса к театру. Вот это роль, в которую я не наигрался, не пережил вместе с ней каких-то изменений, поэтому она иногда внутри вспыхивает. Хотя скажи мне сейчас: «Восстанови своего царевича Алексея» — не смогу. Да, наверно, и не нужно…

Так или иначе, ничего не хочу изменить, переделать. Разве что какие-то вещи чисто человеческие, которые можно бы стереть. Есть такая пьеса у Макса Фриша…

Циликин «Биография»?

Маковецкий Да. Там герою предлагается переиграть свою жизнь с любого выбранного поворотного момента. А я, не зная пьесы, занимался примерно тем же: воображал, что было бы, если бы тогдато пошел не туда, а сюда, и т. д. Увлекся этой игрой, а когда мне предложили играть «Биографию», прочел и ахнул: сам только месяц как закончил заниматься этим мазохизмом, а теперь то же другими словами? Я отказался.

Циликин Сейчас все вообразили, что актером может быть каждый: КВН — ТВ — кино, и вот ты уже звезда. Вас это не коробит?

Маковецкий Сначала я смотрел на это с небольшим раздражением, теперь — очень спокойно. Согласен с Сергеем Юрьевичем Юрским, сказавшим: нашу профессию опустили донельзя. Для многих это hobby — не нужно переживать, не спать ночами. Для нас это жизнь. Но я не собираюсь поносить коллег…

Циликин Вы признаете участников фильмов «Гитлер капут!» и «Яйца судьбы» коллегами? Или кто снимается, тот и актер?

Маковецкий Действительно, многие из тех, кто сегодня снимается в кино, не актеры. Поживем — увидим. Посмотрим, что будет лет через пять-десять с теми, кто сейчас числится звездами.

По крайней мере, ММММ (так журналисты в шутку называли Сергея Маковецкого, Олега Меньшикова, Евгения Миронова, Владимира Машкова. — Д. Ц.) и другие замечательные актеры моего поколения уже давно доказали свою состоятельность и серьезное отношение к профессии. Многие прозвучали, как ни странно, в безвременье. «Макаров» и «Патриотическая комедия» Хотиненко, «Пьеса для пассажира» Абдрашитова, «Про уродов и людей» Балабанова, муратовские «Три истории» вышли, когда уже не было проката. Тем не менее люди эти фильмы увидели и помнят. Значит, в них есть что-то настоящее, что не стареет от времени.

Циликин Нынче все стали народными артистами, ненародных уже почти не осталось…

Маковецкий Звания девальвируются по одной причине: у нас нет (и никогда не было) крепкого среднего уровня. Серединочки, но крепкой. Чем отличаются голливудские фильмы? Там есть потрясающий средний уровень профессионализма. Но есть актеры класса А. Их немного: Мерил Стрип, Джек Николсон, Аль Пачино, Роберт де Ниро, Гленн Клоуз, еще несколько. А есть актеры — не буду говорить класса В, С, но, допустим, «Крепкий орешек» — фильмы хорошего среднего уровня. Когда есть крепкая серединочка — ты понимаешь, что выдающееся, что ниже среднего уровня, что вообще не обсуждается. А поскольку теперь чуть что, сразу гениально — сами запутались и других запутали. «Это гениально!» Я вижу, что это черное, а мне говорят — белое. Вижу, что это к театру или к кино не имеет никакого отношения, а мне говорят: «Новые формы». Тем не менее наши зрители умудряются во всем этом ворохе чепухи находить и смотреть стоящее, и не один раз.

Циликин Когда «все гениально», существует гамбургский счет?

Маковецкий Мне кажется, существует. Наш «Дядя Ваня» уже получил справку, и не одну, не только от критики, профессионалов. О Театре Вахтангова очень давно так не писали, нас не было на карте Москвы, а теперь мы появились. Конечно, благодаря нашему худруку Римасу Владимировичу Туминасу. Но, что самое главное, мы получили справку от публики. Сейчас мы показали «Дядю Ваню» на «Балтийском доме», а до этого в разных городах России, в Польше, в Чехии, и везде я же слышу реакцию, умею отличить вежливые аплодисменты от настоящих. Есть другие примеры, просто «Дядя Ваня» родной, близкий, любимый.

Я не люблю, когда за зрителя что-то решают. Ненавижу, когда продюсеры или прокатчики говорят: этого не надо, публика этого смотреть не будет. Не нужно ее оболванивать. Дайте ей самой разобраться и выбрать. Она сумеет. Несмотря на все изменения вокруг, все-таки зритель, который идет в театр, не изменился. Иногда забывают, что в театре ведут себя чуть-чуть по-другому, эти пресловутые мобильные телефоны. Но в целом театральный зритель не изменился. Мы на гастролях продаем спектакль дешево и просим: сделайте недорогие билеты, чтобы пришло как можно больше театральной публики. Но устроители хотят заработать, это на их совести, билеты все равно очень дороги. Однако зрители идут, несмотря на дороговизну, потом обсуждают спектакль. Сейчас есть возможность высказать свое мнение в интернете, и когда читаешь форумы — ощущение, что люди всё понимают. Так что гамбургский счет есть. Просто мы почему-то стесняемся говорить открыто: этот молодой актер открыл новый стиль, а эта молодая актриса необыкновенная, а этот режиссер предложил новый киноязык. Мы знаем всю подноготную какой-нибудь Дженнифер Лопес, но вы читали большую критическую статью о молодом актере или актрисе, которые вдруг прозвучали удивительным образом? Всё свое мы как-то пеплом посыпаем.

Циликин Из четверки ММММ кто-то в юности проснулся знаменитым, хотя потом подувял, кто-то год за годом постепенно вырабатывал мастерство, пока наконец не пришла слава. Как лучше?

Маковецкий У каждого своя судьба. Одному всё сразу, другому приходится непрерывно доказывать. Но это ровным счетом ничего не значит. Я убедился: если человек честно занимается своей профессией, рано или поздно это становится кому-то нужно. Хотя в этом смысле трагична судьба провинциальных актеров. Если о ком-то можно сказать «служение» — именно о них. Замечательные, талантливейшие актеры, но у них ничего нет, кроме режиссера. А если он самодур, да еще и дружбан хозяина города? Он бог и царь в этом театре. И у них ни кино, телевидения.

В этом смысле я даже рад за молодых столичных актеров, которые отказываются от ролей в театре ради сериалов, — у них есть выбор. Прекрасно понимаю, что сериалы — отличная возможность заработать деньги. На то, что платят в театрах, даже тех, где есть всякие гранты, надбавки, семью не прокормишь. Но благодаря сериалам происходит жесткий естественный отбор. Мы знаем много актеров, которых так и называют — сериальными. Ими там никто не занимается. Я однажды видел, как снимают сериал, и не поверил своим глазам. Без партнера, без всего. Приходит актер. Знаешь текст? — Знаю. — На эту камеру ты ей говоришь, на эту слушаешь. Поехали! Сказал-послушал-сказал. Она пришла: сказала-послушала- сказала. Вот тебе и вся сцена.

Слава богу, есть и другое. Есть работа с Михалковым, с Балабановым, с Хотиненко, Урсуляком, Прошкиным, с Муратовой. Есть еще возможность по-прежнему чувствовать себя актером, чувствовать, что ты необходим, задавать вопросы, получать ответы, пробовать. Хороший режиссер никогда не пройдет мимо вопроса. Даже если время поджимает — плевать на время. Фильм «12», огромная компания, все профессионалы, мастодонты, тем не менее Никита Сергеевич с каждым как мама, как папа, как нянька. Я видел, как он убеждал одного актера: «Ты здесь не прав, твой герой в этой ситуации должен по-другому». — «Нет, мне кажется, так!» — «Ну давай попробуем. Только ты это можешь сделать, и сделаешь замечательно». Хотя у него хватит темперамента заставить, но он прекрасно понимает: скажи актеру «Иди и сделай!» — получишь реакцию: «Ах так, ну получайте, чего изволите-с». Нельзя из-под палки. Самое потрясающее — когда происходит естественный ход. Когда актер чувствует себя артистом, а не живой фактурой, которая движется направо-налево, смотрит то в ту камеру, то в эту.

Циликин Как вы относитесь к тому, что ваши коллеги конвертируют славу в другие виды деятельности: Евгений Миронов руководит Театром Наций, Чулпан Хаматова занимается благотворительностью?

Маковецкий Очень хорошо. Чулпан Хаматова и Дина Корзун действительно ведь помогают детям, больным раком, действительно собирают деньги, закупают оборудование, это же правда. Слава богу, что есть две такие девочки. Это государство должно делать, но ему нужно подсказать. Поражаюсь смелости Жени Миронова, который взял на себя этот невероятный груз. Это же не просто номинальная должность: мол, я руковожу театром. Он действительно руководит, приглашает режиссеров, делает спектакли, устраивает фестивали.

Уже есть репертуар, есть какое-то, пусть небольшое, имя, есть очень много планов. Я знаю, что сейчас идут переговоры с несколькими крупными режиссерами, которые будут устраивать мастер-классы, приглашают актеров, собираются делать на сцене этого театра некую лабораторию.

Циликин А не свидетельство ли это того, что в основной профессии ложка скребет по дну?

Маковецкий Что, они плохо работают в первой, прямой профессии?

Циликин Когда как.

Маковецкий У всех у нас когда как. Не всегда получаются выдающиеся работы, бывают иногда работы и хорошего среднего уровня. Но они умеют делать и другое. Я это не пробовал. Мне говорят: идите преподавать. Боюсь пока. Не открещиваюсь, но говорю: потом, потом. Не потому что мне нечего сказать.

В таких ситуациях, мне кажется, в первую очередь должно быть естественное желание, внутренний посыл. Когда Таня Догилева захотела поставить спектакль — она его поставила. «Лунный свет, медовый месяц» — ее режиссерский дебют, которому уже больше десяти лет, для антрепризного спектакля это практически вечность, но он по-прежнему живой, его принимает публика, сколько раз мы были с ним в Петербурге, и нас снова зовут.

А насильно или «вот я сейчас займусь этим, мне это выгодно» — наверно, совсем другая история. Но я верю, что их желание — естественное человеческое желание.

Циликин Вы немало играли людей плохих, или находящихся в пограничных психических состояниях, или вообще безумных. Можно сыграть что-то, чего в тебе совсем нет?

Маковецкий Для того чтобы играть, чего не пережил, есть фантазия. Хотя мне кажется, не существует ничего такого, чего бы в тебе не было совсем. Другой вопрос — некоторые качества, требующиеся для той или иной роли, тебе бы не хотелось открывать в себе. Не стоит слишком заглядывать в свое подсознание, открывать все двери, потому что ты не знаешь, что будет за самой последней. Иногда не стоит поднимать какие-то силы. Когда читаю сценарий, если чувствую, что там потребуется от меня погружение в некие глубины, — понимаю, что это все равно нужно откуда-то взять. Какие-то детали можно подсмотреть: черты характера, манеру поведения, способ разговора. Но их надо оправдать, а самое главное — оправдать поступки. Есть страшные персонажи, оправдания которым ты в себе найти не можешь. Либо ты должен препарировать себя, полностью раскрыть — кто оттуда вырвется наружу?

Вот пример. Несколько лет назад мы пробовали с Камой Гинкасом «Записки сумасшедшего». Кама Миронович сказал: «Я не знаю, как это ставить, но я уверен, что ты в своей жизни должен это сыграть». Так распорядились обстоятельства, или в природе что-то, но сразу не вышло, и мы года три спустя попытались вернуться к этому произведению. Я перечитал — Поприщин человек абсолютно неприятный, никому не делает ничего доброго, всех ненавидит. Единственное: в финале Гоголь его чуть-чуть пожалел (вот Достоевский героя «Записок из подполья» не пожалел). И я вдруг почувствовал, что почему-то внутренне не откликаюсь на этого Поприщина. Может быть, я стал другим — хуже, лучше, не берусь судить, но на сегодняшний день Поприщин что-то говорит — а у меня внутри тишина. С литературной точки зрения написано гениально — так составить фразу может только больной человек, надо учить текст именно так, как написан, категорически нельзя переставлять слова. И можно было бы свести как бы к джазовой импровизации, эквилибристике этим текстом, которым я вкусно владею. Но мне кажется, без внутреннего отклика нельзя играть такие роли — нужно стать персонажем.

Существует грань между «сыграть» и «прожить». Дыхание должно быть легким, эмоции должны быть легкими, только тогда они будут передаваться зрительному залу. Если бы я в дяде Ване топал ногами, визжал, плакал, рвал на себе волосы, крича «Пропала жизнь!», публика и в первом ряду не услышала бы этих слов. Зачем за нее что-то делать? Пусть она все делает. Ты просто пропищал «пропала жизнь», оправдывая тем, что тебе только что пережали горло, — и фраза услышана. Каждый второй-третий про себя это может сказать — значит, не надо произносить за него, надо просто ему помочь.

Не на все нужно отвечать. Не обо всем нужно говорить. Не все нужно играть. Раньше я думал: главное — как. А сегодня мой взгляд изменился: нет, не просто «как», но и «что». Есть персонажи, которых знаю очень хорошо, мне даже страшно от этого знания — и мне еще их играть? Никогда не буду. Обойдутся.

Циликин Ваш Городничий говорил по-русски, остальные по-литовски. Каково играть, не понимая языка партнеров?

Маковецкий Актеры понимают друг друга на птичьем языке. Или это какой-то космический язык. И с режиссерами то же: когда снимался у Йоса Стеллинга, он делал какие-то замечания, я его понимал.

Циликин Не зная английского?

Маковецкий Знаю на троечку. Но я понимал импульс: чего он от меня хочет. Вообще ведь на язык, который знают с рождения, люди реагируют потом — обижаются, радуются и т. д. А первый наш отклик — не на слова, но на какую-то энергию, идущую от этих звуков. Она попадает не только в ухо — в подсознание, в душу. А если язык чужой, чувствуешь, что внутри пустота, нет естественного ответа. У меня однажды был большой разговор с одним из главных английских кастинг-директоров, который приезжал в Москву набирать команду на проект BBC про нашу космонавтику. Он видел мои фильмы и хотел, чтобы я сыграл Комарова или даже самого Королева, похожесть какую-то во мне нашли. Я мог схитрить: «ОК, выучу роль на английском». Но я сказал: «Давайте буду играть по-русски, пусть партнер говорит по-английски, мы поймем друг друга, а потом вы можете меня хорошо сдублировать, найдете актера с похожим голосом и интонацией. Зато в кадре я буду естественным, появятся нюансы, которых не возникнет, если просто вызубрить слова, но играть на языке, не вызывающем у тебя внутреннего отклика». Этот кастинг-директор согласился и обещал попробовать убедить продюсеров, но, видимо, даже ему это не удалось. Не важно, какой актер, важно, чтобы он говорил по-английски. Однако мало просто в совершенстве говорить на чужом языке, надо на нем думать, а главное — переживать. Помните, Штирлиц говорит радистке Кэт: при родах будешь орать «мамочки» по-рязански. Она обещает кричать по-немецки — в результате мы знаем, чем все закончилось.

Циликин Алиса Фрейндлих как-то сказала, что лучший возраст для актера — около сорока: уже умеешь, но еще можешь. А вам как кажется?

Маковецкий Согласен. Но очень бы хотелось и после сорока сохранять это наитие, которое всегда есть у молодого начинающего актера. Я же помню: читали пьесу или просто пересказывали сюжет — а ты, слушая, внутри уже все играл. Но не было опыта — выходил на сцену и чуть-чуть становился на котурны, хотелось сразу взять весь зрительный зал, заставить смотреть. Это ошибка. Не надо их заставлять смотреть. Сами посмотрят. Естественно, это не значит повернуться к зрителю спиной. Нужно получать удовольствие. Зритель тут же понимает, что его бросили — за его же деньги. И вот как только они начинают вытягивать шеи вперед — ага, голубчики… Когда ты более-менее знаешь себя — свое плохое настроение (всякое бывает, и грустное, и тяжелое, но публика ведь не должна об этом знать) умеешь трансформировать в свою пользу. Поэтому и происходят чудеса на сцене: «Ты никогда так не играл монолог!» — я ведь не поменял текст, не стал вместо Чехова или Гоголя говорить свои слова, но сегодня они прозвучали по-другому, потому что внутри другая волна, другая эмоция. Умение трансформировать ее в роль — это опыт. Но очень бы хотелось сохранить и юношескую наивность.

Циликин Правда, что вы самой дорогой актер в российском кино?

Маковецкий Если бы! Нет, неправда. Есть дороже.

Октябрь 2011 г.