Пермь. Октябрь 2011 г.
…Если к режиссерско-исследовательским штудиям Анатолия Праудина прибавить яростную увлеченность Льва Эренбурга этюдным методом, а к этому еще присоединить мировоззренческий пафос Андрея Могучего и одновременно его озабоченность созданием единой партитуры спектакля (визуальной, драматургической, музыкальной) — это и будет лицо нынешнего «Пространство режиссуры».
Прошел уже третий фестиваль (о первых двух я писала в № 54 и 62). Задуманный Борисом Мильграмом и Олегом Лоевским как профессиональный, как фестиваль-лаборатория по творческому самосовершенствованию режиссеров, в этом году он не демонстрировал спектаклей-образцов, рекомендованных экспертами (по первоначальному замыслу известные критики, режиссеры, актеры, продюсеры публично обосновывали свой выбор, исходя из профессиональных категорий своего цеха). В этом году крупная режиссерская рыба, приплывавшая обычно из разных городов посмотреть-пообсуждать (на нее и была рассчитана концепция фестиваля), плавала в других водоемах, а на «Пространство» собрались стайки салаг из разных городов: фестиваль отдал себя молодым режиссерам, студентам, мастер-классам. С утра все могли побывать на движенческом классе Юрия Альшица, после обеда потренироваться у Василиса Лагоса. Или, наоборот, утром заняться этюдами с Львом Эренбургом, а после обеда послушать Андрея Могучего или сменившего его в последние два дня блистательного Александра Маноцкова — композитора, с которым Могучий много лет работает. Не знаю, кому как, а мне было безумно интересно: как говорили молодые — «мозг взрывался». И даже если не взрывался, то соотнести свое представление о театре с тезисами Могучего или Эренбурга было захватывающе интересно.
Началось все с лаборатории О. Лоевского «Молодая режиссура и профессиональный театр». Показы учеников Дмитрия Бертмана, Леонида Хейфеца, Татьяны Ахрамковой были довольно безликими, в итоге прозвучали лишь два новых имени. Артемий Николаев (Мастерская С. Голомазова) показал отличный эпизод из «Бесприданницы» и сразу был приглашен на постановку в Пермский Театр-Театр. Семен Серзин (Мастерская В. Фильштинского) сделал первую и последнюю сцены «Трех сестер». Обнаружилось много нового, неожиданного, например, Ольга (Ирина Максимкина), кажется, впервые вышла стойким оптимистом и веселой хохотуньей, на юморе которой держится семья Прозоровых…
Ну, а следующие дни — мастер-классы и вечерние спектакли, после которых — обсуждения. Со спектаклями, мягко говоря, в этот раз было неоднозначно…
Сперва показали «Дядюшкин сон» Бориса Мильграма / Филиппа Григорьяна. Объявив себя оплотом актуального искусства, Театр-Театр стремится им быть, и «Дядюшкин сон» — спектакль находящийся в плену тренда (он же бренд) и более всего озабоченный не высеканием каких-то смыслов, а своим соответствием современному искусству.
Пространство «Пространства». Идут показы. Фото А. Гущина
На обсуждении спектаклей. Фото А. Гущина
Мастер-класс В. Лагоса. Фото А. Гущина
А. Праудин рассказывает о Брехте. Фото А. Гущина
А. Еминцева в сцене из спектакля. Фото А. Гущина
Ю. Елагин, А. Еминцева в сцене из спектакля (эпизод «Страх и отчаяние Третьей империи»). Фото А. Гущина
М. Лоскутникова в сцене из спектакля (эпизод «Страх и отчаяние Третьей империи»). Фото А. Гущина
Претенциозность «сюрреалистического» оформления, неясные произвольные образы. Почему, скажем, дядюшка — дедушка Ленин и чистый «космонавт», плавающий в невесомости? Одет в рыцарские доспехи, но с красной звездой на груди (рыцарь революции). Почему действие происходит в пустыне чахлой и скупой, практически библейской, и возлюбленный Зинаиды, держа капельницу, вещает с горы, как Христос? Или почему Зинаида — механическая бесчувственная кукла, а мордасовские дамы приходят на встречу с князем то ли из Мулен Руж, то ли просто с Пляс Пигаль, но машут красными флагами, и дядюшка Ленин бежит впереди них с красным знаменем… по пустыне?
Слово «сон» многое оправдывало бы, если бы не топорный, традиционный, совершенно не «сонный» способ актерского существования. Не уверена, что кто-то знает, как актерски существовать в эстетике сюрреализма, думаю, что создатели вообще не пеклись об этом, — и потому, если мысленно убрать антураж и выстроить традиционный павильон, мы увидим обычную инсценировку повести Достоевского с ходульно исполненными ролями.
Когда-то в стоппардовской «Аркадии» Валентайн, изучающий популяции куропаток, занимающийся на компьютере итерацией, говорил, что ему никак не вычленить закон, потому что «слишком много шума», природных помех, грязи. На «Дядюшкином сне» кажется, что соавторы не слишком договорились между собой, в спектакле слишком много «шума», необязательности и просто театральных штампов, чтобы можно было воспринять его как удавшийся эксперимент и вычленить хоть какую-то «линию популяции».
Кстати, о шуме. Многие спектакли шли на СценеМолот, где недавно закончился фестиваль «Текстура» под руководством Эдуарда Боякова. Несколько читок с «Текстуры» вошли в программу «Пространства». Но пересечение вышло неловким, участники-студенты справедливо возмущались: зачем им на профессиональном фестивале смотреть любительские режиссерские и драматургические поделки? «Текстура» настигала всех и реальным ежевечерним шумом: в фойе Сцены-Молот гремела музыка, мешавшая профессиональным разговорам, сесть, попить чая и что-то обсудить в этой «клубно-дискотечной» обстановке было нереально, и молодые режиссеры разбредались маленькими группами кто куда. Общаться было негде. И это печальный знак для профессионального фестиваля. Диджей явно вытеснял будущих режиссеров из театра.
Кстати, о Стоппарде. Тридцать три года назад он написал пьесу для театра и оркестра «МИгрировала СОЛЬ на СИцилию РЕгистрировать ФАмилию». Теперь ее поставил в Театре-Театре англичанин Майкл Хант, а мы вынуждены были смотреть устаревшую историю, почти анекдот о преследовании диссидента Иванова, сидящего в психушке с другим Ивановым — реально сумасшедшим, который все время дирижирует воображаемым симфоническим оркестром. В результате некоторых перипетий спустившийся из-под колосников «бог из машины», а точнее из КГБ, освобождает диссидента Иванова, будто бы перепутав его с сумасшедшим дирижером. В финале диссидент Иванов стоит с маленьким сыном в окне, как обычно стоят в сусальных спектаклях Николай II с цесаревичем. О чем делался спектакль, понять не удалось. Казалось бы, тут, рядом Пермь-36, но режиссер признался на обсуждении, что его не волновала проблема советских инакомыслящих, ему было интересно совместить на сцене симфонический оркестр и сумасшедшего дирижера…
О «Трех сестрах» Льва Эренбурга, показанных на фестивале, мы уже писали в № 63, о праудинской «Покупке меди» Б. Брехта и спектакле Эльмо Нюганена «Я любил немку», которым закрывался фестиваль, читайте ниже.
Когда «Пространство режиссуры» начиналось, я писала, что первый фестиваль прошел практически идеально и что, начав так, трудно будет удержать уровень. Важно, как, сделав «учебный зигзаг», «Пространство режиссуры» будет развиваться дальше, но и нынче его атмосфера был плотной, насыщенной профессиональным, собственно режиссерским веществом.
И исследовательским пафосом Праудина, и этюдными играми Эренбурга, и композиционными штудиями Могучего—Маноцкова.
Октябрь 2011 г.
Комментарии (0)