В современной литовской театральной терминологии все чаще используется метафорическая категория «театр памяти». Она означает попытку «поймать» театр Римаса Туминаса как феномен, рождающийся из своеобразных «комнат памяти», то есть из соединения разных объектов вспоминающего сознания, тех или иных моментов национальной, культурной и театральной истории, истории коллективных травм, воспоминаний детства и так далее. Эти группы памяти в театре Туминаса существуют, конечно, не отдельно друг от друга, а легко переливаясь одна в другую, не обретая при этом четких, окончательных контуров. В этом элегантном туминасовском «доме», наверное, наиболее ярко выделяется «комната памяти» национальной истории. История входит в спектр сценических интересов Туминаса и определяет один из главных аспектов (или даже самый главный аспект) его литовской театральной деятельности. Ссылки на контекст национальной культуры нередко вторгаются в постановки классики. Здесь можно вспомнить о цитатах из литовской поэзии в «Галилее» по Бертольту Брехту; о ссылках на историю Малого театра в чеховских «Трех сестрах», где использовались доски пола, привезенные в свое время артистами из одного дворца. Эти доски зрители видели еще в «Вишневом саде», первом спектакле вильнюсского Малого театра, который основал Туминас.
Наиболее полно свой интерес к национальной исторической памяти Туминас выражает, опираясь на литовскую драматургию, из которой он выбирает то, что связано с историческим прошлым. Хотя в репертуаре национальных произведений не так много, все эти постановки очень важны для литовской аудитории. Они важны, кажется, и для самого режиссера. Не знаю, права ли я, но мне хочется так думать: на литовском материале Туминас испытывает то, что потом развивает в своих интерпретациях мировой классики. Спектаклями на основе национального материала об историческом прошлом Туминас поддерживает сильнейшую традицию литовской сцены, но в его работах всегда есть новый подход и свежий взгляд.
Сцена из спектакля «Улыбнись нам, Господи». Фото из архива автора
Сцена из спектакля «Вишневый сад». Фото Д. Матвеева
Эта литовская традиция формировалась в двух направлениях. Первое представляло национальное прошлое как пространство героических подвигов. Второе — как пространство интенсивных драматических переживаний. Уже на раннем этапе творчества Туминас почувствовал перспективу совсем другого подхода к теме исторической памяти.
Это ярко проявилось в спектакле «Здесь не будет смерти» (1988 год), в котором речь шла о послевоенном времени в Литве. Спектакль, ставший переломным не только для режиссера, но и для развития литовской сцены, ознаменовал рождение нового коллектива единомышленников. Литовская критика и раньше отмечала чуткость Туминаса к актерской индивидуальности, умение сплотить артистов, создать особую творческую атмосферу; она отмечала способность режиссера, делясь в процессе репетиций своим опытом, взглядами, настроением, из этого извлекать сценический материал.
Здесь можно процитировать самого Туминаса, сказавшего тогда: «Мои актеры никогда не будут обливаться потом, они будут работать легко и непринужденно». Это качество совместного творчества и стало очевидно в спектакле «Здесь не будет смерти». И позволило заговорить не только о новом коллективе, но о театральном братстве.
Тема братства, как и образ теплого уютного бытия, стала одной из главных тем первого спектакля вильнюсского Малого театра «Вишневый сад» (1990 год). Рассказывая чеховскую историю распада дома, Туминас говорил также и о красоте человеческого события. Герои стремились друг к другу, словно к последнему укрытию в распадающемся мире. Вообще образ распадающегося дома стал одним из основных в театре Туминаса. Дом, который отнимают, из которого уходят, в который возвращаются, чтобы потом вновь покинуть… Режиссер словно постоянно рассказывает историю о вечном поиске приюта на земле. И делает это, соединяя драматизм с теплотой, обаянием, легкостью.
В спектакле «Здесь не будет смерти», где речь шла о провинциальном городке и его жителях, простых людях со своими повседневными заботами, тревогами и радостями, историческая память перестала быть памятью исключительных событий или выдающихся личностей. Она стала памятью повседневного человеческого опыта. Режиссер впервые в литовском театре словно очеловечил взгляд на историю, ища в ней не виновных или правых, не конфликты или законченные сюжеты, а простую человеческую жизнь. Благодаря этому стерлась граница между прошлым и настоящим. Театральные критики тогда писали о спектакле от первого лица множественного числа, называя себя «мы», то есть идентифицировали себя с героями Туминаса. Такой гуманистический подход к осмыслению национального прошлого обусловил успех спектакля не только в Литве, но и на международной театральной арене.
Сцены из спектакля «Здесь не будет смерти». Фото из архива автора
Р. Циценас (Пакштас), Г. Латвенайте (Сале). «Мадагаскар». Фото из архива автора
Сцена из спектакля «Мистрас». Фото В. Луповского
Красота повседневности, открытая Туминасом, стала неотъемлемой частью его сценического осмысления исторической памяти. Режиссер всегда умел и умеет в обыденности увидеть уникальность и суггестивно выразить ее. Специфическое туминасовское отражение исторической памяти творится из органично сливающихся стилей: игрового театра, театра психологического и, если можно так выразиться, винтажного театра. Отсюда и особая атмосфера, которую рождает микст живой театральности, несомненной достоверности и ностальгии.
Иначе говоря, в театре Туминаса всегда как будто гоняются одна за другой волны разных времен. Настоящее время театральной игры («здесь и сейчас»), иллюзия настоящего времени — и чувство ретро, чувство прошедшего времени, которое нельзя вернуть, можно лишь заглянуть туда, как в старый альбом. Гармоничность этих временных волн, пожалуй, ярче всего отразилась в культовой постановке «Улыбнись нам, Господи», которая начала золотой век театра Туминаса и стала одним из ярчайших литовских спектаклей конца ХХ века. Герои этого спектакля — литовские евреи начала ХХ века. Трое друзей, узнав, что сын одного из них стрелял в генерал-губернатора, оставляют свой городок и начинают долгое путешествие в Вильнюс — в суд. Режиссер подчеркивал игровой, условный характер действия. Вместо лошади — перевернутый шкаф, а герои сидели в коляске, сооруженной из множества старых вещей: потрепанных чемоданов, корзин, коробок, книг. Но эта театральность не редуцировала ощущение реальности, которое рождалось из психологически нюансированной и индивидуализированной актерской игры, а также из аутентичных деталей литовского прошлого. Художественное пространство заполняли этнографические элементы: еврейские молитвы, ритуалы, черты национальной характерности у персонажей. В спектакле царила атмосфера невозвратимого прошлого.
Повествуя о путешествии героев в Вильнюс, Туминас рассказывал и о вечном путешествии человека в недостижимую землю обетованную. «Улыбнись нам, Господи» — размышление о судьбе еврейского, литовского и, казалось, любого другого народа. Этот спектакль — хрестоматийный пример режиссерского обобщения, метафоризации. После финальной сцены, в которой герои погибли, на сцене оставался только вращающийся контур синагоги — храма, построенного в память еврейской культуры и вообще в память бывших культур и настоящих, которые когда-нибудь станут бывшими. Театр стремился увековечить эту память.
Своеобразный храм памяти, посвященный уходящей эпохе литовской культуры, Туминас создал своей «Литуаникой». В этом спектакле он предложил публике независимой Литвы вспомнить и период гитлеровской оккупации, и первые годы литовской независимости. По сюжету любительский театральный кружок ставил спектакль о героической гибели литовских пилотов Дарюса и Гиренуса*. Исключительность «Литуаники» состояла в том, что это была первая попытка использовать иронию как прием для осмысления национального прошлого. Изображая неудачные, смешные до слез попытки этого кружка воскресить героический подвиг прошлого, режиссер иронизировал над романтическими, пафосными мифологемами, формировавшими литовское историческое сознание. Во время национального подъема и повсеместно звучащих патриотических лозунгов это, конечно, был очень смелый поступок. Но режиссерскую иронию здесь обуславливало не только желание бросить шутливую реплику в разгар национальной эйфории, но и убежденность в детской наивности литовского духа.
* «Литуаника» («Lituanika») — название самолета, на котором С. Дарюс и С. Гиренас совершили в 1933 г. трансатлантический перелет.
Можно предположить, что именно с туминасовской «Литуаники» в литовском театре начала XXI века начало формироваться понятие историчес кой памяти как памяти детст ва. В постановках Туминаса и иных режиссеров обращение к историческому прошлому означало возврат в детство: в свое личное, в общечеловеческое, в детство культуры или даже в детство самого театра. Туминас возвращался в детство индивидуальным путем, используя совсем не детские аргументы культурной психологии. В «Литуанике» он иронизировал над литовской наивностью, порождающей героические образы. Но он говорил также о том, что эти образы были найдены как единственная возможность бунта против чувства неполноценности, которое испытывал несвободный народ.
Исследовать историческую память в культурологическом ракурсе Туминас продолжил в спектаклях по пьесам Мариуса Ивашкявичюса «Мадагаскар» и «Мистрас». Они не связаны сюжетно, но могут быть рассмотрены как дилогия об утопичности литовского мышления. Эти постановки начали новый этап Малого театра. В то время труппу пополнило новое поколение — ученики Туминаса, и дух юности отразился в спектаклях, хотя в них сохранялся тот же свойственный режиссеру аромат винтажного театра. Но здесь было новаторское начало — его можно определить как использование новой методологии исследования исторической памяти: когда прошлое вырастает из документальных, достоверных фактов, которые, впрочем, используются и для творческой манипуляции. Туминас балансировал на границе историчности и свободной игры.
Этот метод в «Мадагаскаре» оказался эффективным способом переосмысления, переоценки хрестоматийных фигур литовской культуры, более того — национального литовского характера, в котором словно «приглушены» традиционные лиричность и «флегматическая» печаль, но открылись такие качества, как эксцентричность, мощная фантазия, утопичность как выражение страстного творческого мышления. В спектакле «Мистрас» метод «нового историзма» Туминас использовал как способ своеобразного «приручения» проблематичных, полностью не ассимилированных личностей литовской культуры (таким до сих является Адам Мицкевич, он как бы «без места» — и «наш», но и «не наш», а «их»). Вместе с тем «Мистрас» развивал тему потери национальной идентичности или даже вообще ослабления, исчезновения концепта нации, которое осмыслялось Туминасом и как объект пародии, и как претекст беспокойства. Может быть, именно это беспокойство и есть тот импульс, который заставляет Туминаса снова и снова возвращаться к проблематике исторической памяти.
Октябрь 2011 г.
Комментарии (0)