Мне важно было взять чеховские водевили в работу по нескольким причинам. Во-первых, это очень маленькая театральная форма, поэтому они требуют другого актерского существования и другого способа работы над материалом. Хотя спектакль у нас получился полнометражным, каждая замкнутая в себе часть — очень короткая, в ней актерам нужно ориентироваться на необычную для себя «дистанцию». Мне было интересно композиционно выстроить партитуру именно такой непривычной формы. Водевили уникальны своей лаконичностью. Очень современным способом с большой дозой юмора в них рассказывается про совсем несмешные вещи.
Во-вторых, насколько я понимаю Чехова (конечно, могу и ошибаться), у него водевили — это не жанр, а способ жизни. В дальнейшем Чехов писал пьесы и некоторые называл комедиями, но ведь они не комедийны в традиционном понимании. Существует «комедия жизни» (он писал так в письмах), есть и «водевиль жизни», с которым мы повседневно встречаемся. Думаю, мы сегодня живем в еще большей степени водевильно, чем во времена Чехова.
Поэтому мы хотели отвергнуть существующий штамп постановки материала и посмотреть на этот текст как на новую драматургию, созданную год-два назад. При таком подходе «Водевили» неожиданно открываются как современный материал для зрителей, для актеров и, естественно, для режиссера.
И третье: хотелось показать простые вещи — меняются эпохи, стили игры, способы общения со зрителем, а темы остаются прежними. Человек как был одиноким, так и остается. Так же влюбляется, но часто не в того, в кого надо. Настоящая подлинная любовь?.. По-прежнему иногда встречается, но ведь и у Чехова она встретилась только в последний момент. В этом абсурд, ироничность в нашей жизни, которую Чехов чувствовал. Мы ищем в жизни гармонии, но мелкие события, как ни странно, играют слишком большую роль. Чехов умел это показать, как никто другой. Маленький поворот, одно слово, совсем вроде бы незначительный поступок оказываются роковыми в нашей судьбе. В водевилях это тоже показано.
И, наконец, мне было интересно поиграть с театральной формой. В каждом водевиле стиль игры меняется. Кроме того, между вторым и третьим водевилем появляется монолог «О вреде табака», причем не в ранней, а в последней авторской редакции. В нем очень глубоко, жестко, по-человечески горько говорится о том, кем человек хотел быть и кем он, по сути, является. Этот монолог подчеркивает темы предыдущих двух водевилей и вводит нас в сумасшедший мир третьего, «Юбилея», который мы переделали, выбросив из него все типично водевильное и показав, что есть такой способ современной жизни: поток, темп, внешний эпатаж, а под этим — иногда ничего нет, пустота, а иногда скрывается человеческая боль.
Есть очень важный элемент: странная античная голова, которая соединяет все части спектакля. Такой вот кусок мифа европейской культуры… Есть некая база, и, куда бы мы ни двигались, она остается: Рим еще стоит, Афины еще стоят, иногда кто-то читает по-латыни, кто-то читает Гомера, кто-то к Библии обращается, не только как к мифологии, но как к великому произведению культуры. Значит, есть какая-то основа. Как бы мы вокруг этой основы ни бегали, как бы мы ее ни прикрывали, как бы ни оплевывали — слава богу, она есть. И значит, есть надежда! Как бы ни утверждали современные философы, что мир сам себя поедает, окончательно он не погибнет. Через этот распад создается что-то новое, подлинное, сущностное.
Комментарии (0)