Народную украинскую художницу Катерину Белокур, одну из героинь пластического поэтического спектакля «Дві квітки кольору індиго», виденного мною в Киеве уже после петербургских гастролей театра им. И. Франко, волновало и возбуждало само звучание слов «киноварь светло- и темно-красная», «кобальт темно-синий», «ультрамарин», «кадмий красный», «краплак темно-розовый». Белокур своими руками делала кисти: выбирала из кошачьего хвоста волоски одинаковой длины, для каждой краски — своя длина и своя кисточка…
Сцена из спектакля «Легенда о Фаусте». Фото В. Ландара
Украина — страна, чувствующая цвета физически, почти материально, страна полноцветная, недаром попавший в монохром Петербурга Гоголь бежал из нашего сумрака в Италию: не хватало красок, чтобы дышать.
На гастроли в честь своего 80-летия Украинский национальный театр им. И. Франко приехал в неправдоподобно солнечные морозные дни, редкие для Петербурга настолько, что порой казалось — это они (вместе с продюсером Натальей Колесник, которая стоически провела гастроли из одной только любви к «франкивцам») привезли с собой ультрамарин, кобальт и охру и на несколько дней расплескали эти краски. Иногда со вкусом, иногда бессмысленно, как в «Женитьбе», описанной чуть ниже другими авторами. Но один «цветной» спектакль произвел на меня исключительно сильное впечатление. Он назывался «Легенда о Фаусте» и поставил его Андрей Приходько, ученик П. Н. Фоменко, а оформила Мария Погребняк. Когда-то (смотрите, кто сможет, № 12) я писала о «Тане-Тане», начинавшейся как спектакль Приходько. Прошло полтора десятилетия…
По всему видно — нынче А. Приходько увлекается не современными, а старинными текстами, некими праформами театра, театральными корнями, от которых пошел быть российский (или украинский?) театр. Одна из его последних работ, гораздо позже «Фауста», — спектакль «Аз», поставленный в Киево-Могилянском Театральном Центре «Пасека», моралите на старославянском, созданное по барочной пьесе неизвестного автора «Ужасная измiна сластолюбиваго житiя…». Как сейчас помню, в 1701 году, в Московскую славяно-греко-латинскую академию позвали шестерых учителей Киево-Могилянской коллегии, где к тому времени уже были приняты школьные спектакли, и они поставили этот сюжет
о Лазаре. А теперь за старинное моралите взялся Приходько.
Я рассказываю это не случайно, и к слову «моралите» мы еще вернемся, поскольку «Фауст» решен как мистерия, частью которой, как известно, являлось моралите. «Легенда о Фаусте» — это не Гете, это алхимическая смесь из германских легенд XVI века, собранных Иоганном Шписом, пьесы «Трагическая история доктора Фауста» Кристофера Марло и «кукольной комедии с пением» Гейсельбрехта — «Доктор Фауст, или Великий некромант».
Сцена из спектакля «Легенда о Фаусте». Фото В. Ландара
Приходько ставит мистерию, которую исполняют народные артисты. Не в том смысле, что впереди площадной ватаги музыкантов в зрительские проходы вступают народные артисты Украины Богдан Ступка с барабаном и Богдан Бенюк с бандурой, а далее — со скрипками, сопилками, свирелями и тамбуринами — остальные… заслуженные, а в том, что средневековый сюжет исполнен труппой народных лицедеев, европейских ремесленников и в то же время галичан, «западенцев» в красочных костюмах всех цветов радуги. Они играют «украинскую народную мистерию» с огромным количеством картин, эффектов, театральных чудес, кидая в зал и краплак, и киноварь, и янтарный шафран.
Здесь «вечно зеленеет» ветвистое древо жизни, под тенистой кроной которого рождается младенец, и ангелы в посконных полотняных рубахах, с наивными «пасхальными» крыльями, осеняют его приход в мир. Этот младенец вырастает в молодого чернокнижника Фауста (Остап Ступка), похожего на Хому Брута, но мечтающего о власти над миром. Его история прочитана как история добровольного самоизгнания человека из рая, из Божьего мира, история человеческой слепоты и глухоты к знакам небес. Да, отдав в залог Люциферу свою душу, Фауст научится вызывать дождь (это же так просто в театре: брызнул из бокала — и капли полились с колосников, продирижировал кистью руки — и пошел снег, сжал кулак — снег прекратился, и эти простые эффекты в системе спектакля производят впечатление настоящей магии). Он на учится вызывать разноцветных, буквально расписных духов и даже однажды, в саду удовольствий, вызовет по заказу на сцену Александра Македонского. Сидишь и думаешь: вот как будет явлено это чудо? И тут на сцену выходит… нездешней красоты живой конь, за ним другой, а на них — живой Македонский и Елена Прекрасная… Магия? Да она самая, только не черная, а театральная, и вызывает такой же восторг у зала, как и у восточного правителя, заказавшего шоу с оживлением великого полководца…
Сцена из спектакля «Легенда о Фаусте». Фото В. Ландара
Проблема лишь в том, что, чародей и маг, этот Фауст не увидит главного чуда: в образе вызванного им сатаны к нему приходит… он сам, Фауст.
С этого места подробнее.
Из клубов дыма в кабинете молодого ученого возникает вызванный дух. Спиной к нам в глубине долго стоит фигура, одетая точно так же, как доктор Фауст, — в фартук Мастера. Пришелец поворачивается лицом. Это лицо Богдана Ступки. Мефистофель?
Или Фауст, уже прошедший путь грехопадения и явившийся теперь предупредить следующего безумца, предостеречь своего последователя. Или сына. Остапа… Ступку. Поворотись-ка, сынку… Они словно смотрятся в зеркало. Но если старый Фауст узнает свое молодое отражение, то молодой Фауст слеп.
Ведь каждому человек, будь он чернокнижник или простой смертный, то и дело посылаются гонцы с предостережениями, а уж наше дело — считываем мы «присланные» тексты или, не слыша, несемся на всех парусах к разрушению, не думая о последствиях…
Когда-то и Люцифер был пламенным архангелом, любимцем Господа, но, не совладавший с гордыней, пожелавший сравняться с Богом, был низвергнут. Старый Фауст — Богдан Ступка — это низвергнутый Фауст, ставший Мефистофелем и трагически знающий наперед конец истории, в которую вступает Фауст Остапа Ступки.
Сцена из спектакля «Легенда о Фаусте». Фото В. Ландара
Б. Ступка (Мефистофель). «Легенда о Фаусте». Фото В. Ландара
Богдан Ступка — тот редкий артист, который умеет сыграть все глазами, умоляющим молчанием, интонационными намеками, долгими паузами. Это подтекст, подсказка молодому Фаусту, почти мольба: не делай этого, не повторяй моих ошибок, не закладывай душу. Он лишен права прямого высказывания, он лишь гонец, но в страдальческом молчании имеет право умолять и презирать юного чернокнижника, желающего покорить мир, ведь в этот момент он презирает и себя прежнего. И что делать, если молодой глух, слеп и не понимает, что сейчас раздваивается его собственная душа, что их, Фауста и Мефистофеля, встреча — это встреча двух ее ипостасей, половин.
Мефистофель-Фауст — Богдан Ступка — трагическая фигура: все знает и не может предотвратить катастрофу, потому что когда-то согрешил сам и теперь платит за это. Он будет появляться время от времени в таких же костюмах, в какие судьба нарядит Фауста-сына, будет возникать презрительным отражением и уже безо всякого сочувствия наблюдать «повторение пройденного». Боже, какие побрякушки эта слава, эта власть, это богатство. И за них заплатить вечным странничеством по кругам ада, которое теперь его удел, а скоро станет уделом следующего?..
Эти множащиеся зеркала — самая сильная художественная и философская догадка Приходько. Но зеркала множит еще и лично Богдан Селивестрович Ступка — актер столь сложносочиненный, что Фауст и Мефистофель, мудрость и наивность, злой кураж и простодушная хитреца, трагическая ирония и комический азарт являются в нем одновременно. У него не разные кисточки на разные краски, а вся палитра разом кинута на холст, и речь только об интенсивности той или иной краски в данную минуту. Сколько в его Мефистофеле горечи, гнева, несвободы (за которую он заплатил двадцатью четырьмя годами всевластия, то есть абсолютной свободы). И теперь он, «отец», трагически посылает на гибель «сына».
Сцена из спектакля «Два цветка цвета индиго». Фото В. Ландара
А тот увернется не только от молчаливого «послания», но и от живописного сонма ангелов, пытающихся спасти его душу (они бесконечно утаскивают перо, чтобы ему нечем было написать кровавую расписку). И готический текст «отречения» покроет полотнище с формулами и вздуется парусами суперзанавеса, под которыми Фауст уплывет к блаженству магического всевластия.
Не удержусь от игры. В обозримом историческом настоящем мы видели только Фауста — Багдонаса, теперь видим пана Богдана… Видимо, Богом дано им двоим, великим представителям бывшего советского театра, воплотить трагическую историю раздвоения судьбы и души и назваться Фаустом… В Багдонасе была медленная, монохромная, но страстная раздумчивость сумрачного литовца, в Ступке — многоцветная смесь бешеной лицедейской ярости, хитрости и иронической скорби западного славянина.
В спектакле А. Приходько мистерия соседствует с буффонадой, в нем брызжет и многоцветная, яркая, низовая, импровизационная комическая стихия, олицетворенная выдающимся буффонным комиком Богданом Бенюком и его Каспером, поступившим на службу к чернокнижнику Фаусту. Мир духов, в который попадает Фауст, — это красочный мир не столько мистерии, сколько современной феерии с причудливыми «массмедийными» фигурами.
В финале молодого Фауста поглощают бездны и на его месте оказывается… старый, Богдан Ступка. Это Фауст? Или все же Мефистофель? Так или иначе, путь пройден еще раз. Он, усталый, сидит на краю сцены. Мальчик-ангел покидает его — и Фауст-Мефистофель-Ступка выходит к залу с проповедью. Вот оно, моралите, финал мистерии: он просит прощения, призывает всех молиться Господу, чтобы спас от лукавого, и говорит о том, что никогда не надо торговать душой.
Кажется, только такая личность, как Ступка, может вот так, от себя, выйти к залу. Но понять эту проповедь можно двойственно. Кто-то считает, что кается сам артист, кто-то отождествляет его с Фаустом, а мне показалось на минуту, что проповедует… Мефистофель. Нет перехода от роли к проповеди — и остается непонятно, что это и верить ли этому?
Сцена из спектакля «Тевье-Тевель». Фото В. Ландара
Но это уже следующая история.
Вечер своего 80-летия (дата, к которой были приурочены гастроли) Театр им. Франко начал сценами из Фауста. Сперва вышли из зала той самой скоморошьей ватагой за предводителем, паном Ступкой, ударявшим в тамбурин. А потом, как одно из чудес, возникла труппа в концертных платьях в полном составе…
Ступку при жизни называют великим актером (на это он ернически уточняет свою «великость», обозначая рост в сантиметрах). Но это и правда так. Вот стоит вся труппа театра — какие-то не сегодняшние красавцы, будто прямиком от Соловцова, построившего то здание, в котором нынче живет театр Франко, и хочется назвать их на старый манер Задунайскими и Запорожскими (один и впрямь Заднепровский…). И вот они стоят, но только один — во внутреннем ритме, и взгляд сразу прикован к нему, к Ступке: чует драматургию каждой минуты и хитрым флибустьерским глазом отлавливает чиновников… вышучивает речи… подмигивает залу и чувствует мышцами спины товарищей, стоящих за ним. В этот вечер я видела сложносочиненный образ художественного руководителя театра Б. С. Ступки.
…Народная художница Екатерина Белокур не знала, что параллельно с ней в ХХ веке живет другая художница, видящая мир во всем его многоцветье, мексиканка Фрида Кало. Два цветка распускались в разных странах и сошлись в пластическом спектакле Александра Белозуба. Его играли в день после юбилея, Лариса Руснак — Фрида и Елена Фесуненко — Катерина протанцевали грациозную историю двух художественных безумств, когда пластика цвета сводит с ума и никакие препоны судьбы, болезни (Фрида) и гонения односельчан (Катерина) не могут усмирить эту тягу к цвету как жизни. Белокур (как выяснила я уже потом из разных источников) отвергла как-то поклонника, отбросила подаренный ей букет со словами: «Если ты так жесток с цветами, то какой ласки от тебя ждать мне?». Всю жизнь она рисовала цветы с натуры, черпая в природе цвета энергию творчества.
Спектакли театра Франко, приехавшего в Петербург после долгой паузы, собираются в причудливый букет цветов «різного кольору». Тут есть кобальт, ультрамарин, кадмий и киноварь… Украина — страна цветов.
Май 2010 г.
Комментарии (0)