Петербургский театральный журнал
Блог «ПТЖ» — это отдельное СМИ, живущее в режиме общероссийской театральной газеты. Когда-то один из создателей журнала Леонид Попов делал в «ПТЖ» раздел «Фигаро» (Фигаро здесь, Фигаро там). Лене Попову мы и посвящаем наш блог.
16+

СПИЧ ОБ ОПЕРЕТТЕ

И. Штраус. «Летучая мышь». Большой театр.
Дирижер Кристоф-Маттиас Мюллер, режиссер Василий Бархатов,
художник Зиновий Марголин

В жанровом поле оперетты и мюзикла шевеление — проекты, музыкальные спектакли драматических театров, увеличение количества премьер в театрах оперетты… Везде что-то происходит: разное, спорное, удачное и не очень. На «Маску» по итогам сезона 2008/09 года набралось пять спектаклей, как давно не случалось. И «Маски» были розданы под завязку, буквально все. Такого прежде не наблюдалось. Вопрос, насколько раздача слонов справедлива (где она вообще, справедливость, в таком щекотливом деле)… По мне, так и остался не оцененным по достоинству спектакль «Шербурские зонтики» театра «Карамболь». И эта недооцененность рождает проблему, которая вообще характерна для осмысления современного театрального процесса.

Н. Казанский (Франк), Э. Гудвин (Альфред),
Д. Алиева (Розалинда). Фото Д. Юсупова

Н. Казанский (Франк), Э. Гудвин (Альфред), Д. Алиева (Розалинда). Фото Д. Юсупова

Подчеркну слово «осмысление». Как-то так повелось, что спектакли чаще всего оцениваются штучно, сиюминутно, изолированно от большого времени искусства: понравилось — не понравилось, получилось — не получилось… А ведь спектакль может не понравиться, но остаться в истории как рубежный, важный для общего процесса. Вот ведь про «Аиду» Чернякова, например, не скажешь — был на «Аиде», получил большое удовольствие… Не скажешь. А она, эта черняковская «Аида», уже заняла свое место не просто в сценической истории оперы, но в общетеатральной мировой истории, ибо обозначила такие пути взаимодействия музыки и сцены, такие не использовавшиеся прежде возможности строения их новых, сложных отношений, что ее будут изучать и изучать, нравится или нет…

Вот и «Зонтики» по значению — из того же разряда. Сыграть спектакль можно лучше или хуже (московский прокат дело особое, помню, что и «Аида» прошла в Москве почти провально). Но уровень замысла и воплощения, уровень театрального мышления, насыщенность ассоциациями, вкус, стиль здесь таковы, что они и дают заново путевку в жизнь самому произведению Леграна, и меняют представления о возможностях жанра. И суть не только в изумительно современной (хотя вышедшей из эпохи конструктивизма) картинки, точнее, смене картинок. Суть в точно найденной интонации, с которой рассказана эта история, суть в идеально подобранном способе актерского существования — тонко стилизованном, в вокальной подаче роли — в духе французского шансона с элементами джаза. Суть в гармонии всех составляющих, в художественной целостности, от которых постмодернизм отвык. Получился спектакль, в котором союз художника, режиссера и дирижера — абсолютное единство, для него безразлично лидерство и неважно, кому какая заслуга принадлежит. Простая история рассказана лирически и субъективно, но как притча, хотя без пафоса притчи, — взята как частная и всеобщая, узнаваемо конкретная и обобщенная одновременно. В жанре мюзикла возник глубокий спектакль, не поверхностный или просто милый, нет, именно глубокий, он — и сердцу и уму. Это же такая редкость!

К. Шпицер (Габриэль фон Айзенштайн),
Э. Азизов (Доктор Фальке). Фото Д. Юсупова

К. Шпицер (Габриэль фон Айзенштайн), Э. Азизов (Доктор Фальке). Фото Д. Юсупова

И штраусовская «Летучая мышь» в Большом тех же авторов — Василия Бархатова и Зиновия Марголина — войдет в историю. Уже вошла. И не только потому, что оперетта впервые поставлена на сцене главного театра страны — оперного театра (оперетта здесь — факт признания заслуг жанра, его не познанных еще возможностей). И не только потому, что вызвала неприятие, даже некий аналог скандала (для оперетты это крайне полезно — быть в центре общественного внимания, она от этого давно в нашей стране отвыкла).

Значение этой «Летучки» в том, что она зазвучала как театральный манифест, как высказывание, если хотите — как пощечина общественному вкусу… И неважно, хотели этого авторы или нет. А в результате на самом что ни на есть классическом материале во славу жанра и его символов — шампанского, милых шалостей жизни, ее шика и шарма, очаровательной буржуазности и легкости бытия — нам выдали абсолютно протестное зрелище. Белоснежный лайнер под названием «Штраус» — отправлен на дно, со всеми его «ценностями», жизненными и материальными, хотя он будет еще всплывать и всплывать. Такой может быть краткая формула сценического решения.

Спектакль начинается с момента посадки на корабль, когда по высокому трапу поднимаются сливки гламурного общества в одеждах от Игоря Чапурина — отменных, надо сказать. Первый акт представляет королевских размеров каюту четы Айзенштайнов, второй — вечеринку в салоне величиной с четырехэтажный дом, третий проходит на набережной, куда герои добираются вплавь с тонущего корабля, — вдали медленно погружается в воду их «Титаник», а они продолжают семейные разборки, не замечая катастрофы.

Оперетту Штрауса лишили главного — ее неотразимого, фирменного обаяния. Игероев Штрауса выставили малоинтересными, несимпатичными, пустыми, никчемными, утомленными богатством людьми. (Чего стоит чардаш Розалинды, в котором она демонстрирует свой злобный нрав, — вот уж кто не милашка и не очаровашка!)

Ни один не хорош. Никто никому не сочувствует, никто никого не любит, все потребляют или используют друг друга наперебой и ради этого готовы на что угодно. Альфонс Альфред способен висеть на веревке около иллюминатора каюты Розалинды, а потом с удовольствием неофита принимать здесь душ в шикарной ванной комнате, отделенной от гостиной этой почти квартиры ничего не скрывающим стеклом. Нарядные дамы (в одеждах намеренно разного вкуса и цвета) на балу у Орловского прозаически выстраиваются в длинную очередь в туалет, а потом сносят чуть ли не тычки и затрещины от хозяина салона (или всего лайнера, бог знает). Что приятного в забавах двух неуклюжих самцов Габриэля и Фалька, когда один в костюме летучей мыши наваливается на другого? Только у таких же подобные шутки способны вызвать смех. А зрителю вовсе не смешно, скорее — противно. Смех вообще явно не цель спектакля — ирония, да, насмешка, иногда карикатура, гротеск, наконец…

Сцена из спектакля.
Фото Д. Юсупова

Сцена из спектакля. Фото Д. Юсупова

Герои поделены на сильных мира сего и тех, кто около, но пресмыкается, лишь бы оказаться рядом с этой вроде бы красивой, а главное, сытой и богатой тусовкой. В этом смысле замечательно хороша находка — отдать тексты диалогов безликим (можно было бы сделать их еще более безликими) закадровым голосам: они словно дублируют зарубежное кино о жизни, которой homo sovetikus так стремлся когда-то подражать. Теперь она совсем рядом, и многим хочется ее попробовать, да язык этой жизни чужой, требуется перевод. Эта жизнь дистанцирована, герметична, доступна не всем. Тем, кому доступна, — безмерно надоела, и весь ее смысл в поисках развлечений, неважно, что самых неприглядных. Купаться в бассейне с шампанским, где девицы занимаются синхронным плаванием, — самая безобидная затея. И ничего, что корабль в пьяном угаре раскачали так, что он идет ко дну, — этот потонет, купят следующий. Делов-то… И это уже так по-русски, а вовсе не по-венски…

Не надо только путать пустоту и скуку, которой одолеваемы герои, и скуку спектакля… Спектакль, наоборот, так насыщен деталями, мелочами, так подробно придуман, так метко бьет в цель, что какая там скука — восторг! Помните реплику из третьего акта о том, что заключенные тюрьму раскачивают? В этом спектакле тюрьма — корабль, золотая клетка, замкнутый мир, в который поместили себя обитатели, не ведая об этом. И реплики теперь вообще нет, она не нужна, ибо воплощена сценически…

В третьем акте больше всех запоминается тетка, которая продает на набережной какие-то пошлые сувениры. Она переминается с ноги на ногу, уже не замечая, что у нее в руках, забыв про торговлю, и прямо-таки самозабвенно впитывает увиденное…

Сладкая обывательская мечта — быть если не вместе, так рядом с богатыми и знаменитыми, что терпят крушение, но продолжают ругаться, тереться около журналистов, которые жадно интервьюируют недавних утопленников. А потом самой рассказывать и смаковать, рассказывать и смаковать — вот истинный смысл уже ее собственного бытия. Впрочем, быта, наверное, а не бытия. В том-то и дело, что жизнь в категориях бытийных будто бы кончилась, остался быт, оболочка, фантик — у некоторых блестящий, с золотом.

Весь штраусовский плюс поменяли на минус. Поменяли систему ценностей. То, что прежде составляло смысл знаменитой оперетты, доведено до абсурда, почти до правды нашей уже с вами жизни. Здесь показано, что происходит с «венскими» ценностями сегодня.

Сцена из спектакля.
Фото Д. Юсупова

Сцена из спектакля. Фото Д. Юсупова

«Летучая мышь» в постановке Василия Бархатова — пример спектакля, созданного вопреки законам оперетты. Он сделан как раз за счет перемен — жанра, характеристик героев, места действия, времени, наконец… Но тем самым режиссер совсем не обеднил материал, как может показаться на первый взгляд, наоборот, он вступил с ним в диалог с позиций опыта еще одного столетия. Блестяще написанная партитура продолжает звучать, только сегодня под ее звучание идет другая игра — все изменилось так, что даже блаженное «ду-и-ду», знаменитый музыкальный номер из сцены на балу у Орловского, который заставлял погрузиться в счастливую негу, может показаться символом пошлости…

Корабль — серьезный символ мирового искусства, можно начать с «Корабля дураков» Эразма Роттердамского, можно не начинать…. Продолжать же можно до бесконечности — каждый пусть выстраивает свою цепочку в зависимости от образованности (тут и буклет поможет). Но есть и еще один замечательный литературный жанр, здесь востребованный, — путешествие называется. Можно написать «Сентиментальное путешествие», а можно «Путешествие из Петербурга в Москву». Герои «Летучки», погрузившись на корабль со множеством дорогих баулов и кейсов, отправляются в свое путешествие, на своем корабле. И он — непотопляем…

Про Василия Бархатова обычно пишут, что он молодой, успешный и гламурный. Молодой — да, истинная правда. Успешный — вопрос, если почитать рецензии почти про каждый его очередной спектакль в самых нелицеприятных выражениях, после которых вообще работать не захочется. Гламурный — это увольте… Посмотрите «Летучую мышь», пока ее не сняли или не переделали…

Май 2010 г.

В указателе спектаклей:

• 

В именном указателе:

• 
• 

Комментарии (0)

Добавить комментарий

Добавить комментарий
  • (required)
  • (required) (не будет опубликован)

Чтобы оставить комментарий, введите, пожалуйста,
код, указанный на картинке. Используйте только
латинские буквы и цифры, регистр не важен.