Л. Толстой. «Фальшивый купон». Сценическая версия Натальи Скороход. Совместный проект «Экспериментальной сцены» (Санкт-Петербург) и СамАрта (Самарский ТЮЗ).
Режиссер Анатолий Праудин, художник Алексей Порай-Кошиц

«Второе же действие, где нам показывают, как одна хорошая женщина, поступающая просто по-человечески, способна изменить мир, не кажется достоверным. Остается ощущение большой лжи, потому что не веришь в первую очередь в то, что сам постановщик верил в свое высказывание. И чем талантливее средства, коими выражается неправда, тем большее возмущение вызывает спектакль. Сам спектакль — «фальшивый купон». А смотреть его одно удовольствие. Вот тут расходятся морально-этическая установка с эстетической. Этот спектакль полезно смотреть критикам, чтобы получать удовольствие, рассуждая о том, как виртуозно он сделан. И вредно смотреть подросткам. Слишком простое решение подсовывает им в финале режиссер» (Виктория Аминова, комментарий в блоге на сайте «ПТЖ»).

«Согласна с Викторией — первое действие выстроено вполне убедительно, красиво и даже изящно (во всяком случае — театрально и зрелищно). Но второе — нагоняет такую дикую тоску… Никакой современный ребенок этого смотреть не станет ни за что: слишком все в лоб, слишком прямолинейно и абсолютно неправдоподобно! Ребенок лет трех-четырех (в этом возрасте религиозные сентенции Толстого еще могут показаться откровением) просто не выдержит длинного спектакля, а подросток — в лучшем случае посмеется над режиссером, который «ломится в открытую дверь», провозглашая со сцены избитые истины. И никакого «нас возвышающего обмана» мне не удалось разглядеть в этом спектакле» (Ирина Павлова, комментарий в блоге на сайте «ПТЖ»).

Сцена из спектакля.
Фото Д. Пичугиной

Можно было бы анализировать новый спектакль Анатолия Праудина «Фальшивый купон» по всем правилам театроведческой науки. Отметить точное попадание в жанр (лубок-моралите), вспомнить брехтовское «остранение» и применить сей мудрый термин при описании актерских работ. Кратко и задорно пересказать содержание — «гимназист Митя, подученный ловким однокашником, подделал купон, разменял его в магазине при участии того же однокашника и тем самым запустил механизм мирового зла…» и т. д. и т. п. Можно было бы написать о том, что это очень праудинский спектакль — то есть длинный и «скорбный», и первое действие еще пока проседает по ритму. Можно описать лаконичную декорацию (поленница во всю ширину сцены, за ней прозрачная высокая ширма с наклеенными деревянными кругляшками) и множество остроумных находок (купон — полешко, фальшивый купон — надетое на него полешко побольше, полое внутри).

Но писать хочется не об этом. А хочется… ответить комментарием на комментарии по поводу спектакля. То есть — про суть.

Никто не любит, когда ему читают морали. Особенно взрослые, образованные люди. Они всё и так знают, сколько умных книжек прочитали… Библию, конечно. Пушкина — всего наизусть. Чехов любимый писатель. Достоевский тоже молодец. Категорический императив — в курсе, что такое. Толстой — скучный морализатор, это всем известно.

Мы приходим в театр, смотрим спектакли, все время как бы держа в руке воображаемый лорнет собственного высокомерия, не замечая, впрочем, этого самого высокомерия. «Это детям полезно посмотреть спектакль про то, что ближнего надо любить как самого себя, а мне всем известные истины зачем предъявлять?»

Когда и как происходит эта незаметная подмена? Фарисейство это как проникает в светлые умы? Что мы осуждаем, обсуждая?

Вот перед нами история о том, как маленькая шепелявая старушка Марья Семеновна (Ирина Соколова) не сопротивлялась, пока ее убивал звероподобный Степан (Александр Кабанов), а вслух жалела убивца. И как непротивление злу насилием изменило нескольких людей, в первую очередь этого самого Степана. И «механизм зла», запущенный испорченным гимназистиком, дал сбой.

Вот мнения и комментарии — о не правдоподобности и прямолинейности, большой лжи, избитых истинах, которые провозглашает режиссер. Мол, не бывает так, что мир от одного поступка — раз, и стал вдруг хорош. И что детям хоть и полезно, но вряд ли высидят.

Это — диагноз. Времени, сознанию… остановите меня, я провозглашаю избитые истины!

А. Кабанов (Степан).
Фото Д. Пичугиной

Помилуйте, какое же такое «простое решение» предлагают нам создатели спектакля в финале? Косматый Степан — на самом деле бывший солдат, контуженный, искалеченный войной, а не просто русский дикий мужик. Он мучительно продирается к собственной душе и проповедует на каторге. На каторге оказывается и простоватый, немногословный портной (Сергей Андрейчук) — за то, что читает вслух Евангелие. Молодая социалистка Катя Турчанинова (Алла Еминцева), принявшая Христа и успокоившаяся в вере, умирает в тюремной больнице от чахотки. А те, кто не попал на каторгу, ведут жизнь не менее трудную — изменившийся Махин, тот самый, что подговорил в начале своего товарища подделать купон, ездит по тюремным лазаретам, и Юрий Елагин играет его усталым, с какой-то горькой усмешкой рассказывающим, какую жизнь он теперь ведет.

Праудин снова говорит о том, что праведная жизнь трудна и полна лишений, что мир не изменить и можно только ценой огромных усилий навести порядок внутри самого себя, что ты не будешь понят, будешь покинут, но будешь хотя бы знать, на что тратятся годы твоей жизни. Нет сладости и умиления, добро — горько, это есть в спектакле, это очень внятно сыграно потрясающими актерами, и это — честно.

Рассуждать и обсуждать спектакль «Фальшивый купон» — все равно что рецензировать Нагорную проповедь. Театральная составляющая этого не зрелища (то есть не ставящего себе целью исключительно развлечь) безупречна, и на ее описание стоило бы потратить время, но это занятие неблагодарное, лучше прийти и увидеть воочию, что творят на сцене Маргарита Лоскутникова, Кирилл Маркин, Владимир Баранов, Александр Павельев и другие. Смысловая же и содержательная сторона спектакля — выше рецензий, она лежит где-то в области не избитых, а основательно забытых истин, о которых современным детям негде узнать. Да и пример брать не с кого.

Поэтому, собственно, все, что я здесь пишу, — совершенно бессмысленно. Занавес.

Май 2010 г.

Он был последний представитель кинической школы. Для меня навсегда осталось потребностью задавать вопросы по каждому поводу и подвергать все сомнению. Подлежат перепроверке все понятия, которые считаются неприкасаемыми. Что такое любовь? Что такое труд? Что такое преданность? Родина? Талант? Что такое Антон Павлович Чехов? Хороший драматург? Плохой? «Чайка» — знак вопроса. «Комедия» — знак вопроса. «Отчего вы ходите в черном?» Знак вопроса. «Я несчастна». Знак большого вопроса. Вот к этому нас приучал Музиль. Киник — тот, кто ничего не принимает на веру и все перепроверяет.Он, безусловно, был мастер, что было трудно понять и оценить в двадцать лет. И многое из того, что он говорил, мне было непонятно. И собственно ремеслу я обучался вприглядку. Самые продуктивные и результативные уроки происходили для меня тогда, когда Музиль начинал делать мой отрывок. Отрывок, над которым я безуспешно бился месяц, он делал за две репетиции. И вот когда я сидел в последнем ряду и удивлялся, как это лихо у него получается, — именно в эти моменты происходило обучение. На первом курсе это казалось мне чудом. На втором курсе я улавливал некоторые опорные точки этих чудес. На третьем мог разложить это на составляющие. А на четвертом попробовал сделать сам. И тут произошло первое и главное чудо моей профессиональной жизни. Мнение Музиля или Красовского для меня по-прежнему оценка. И я, как настоящий мужчина, предпочитаю прятаться, увиливать и не сдавать очередной экзамен.

Анатолий Праудин