П. И. Чайковский, А. Володин. «Происшествие, которого никто не заметил». Омский Академический театр драмы.
Режиссер Владимир Петров, художник Василий Валериус

На сцене рассаживается в полном составе Омский академический симфонический оркестр государственной филармонии, настраиваются инструменты, дамы в вечерних платьях, мужчины во фраках проверяют звучание струнных и духовых. Выходит дирижер Евгений Шестаков, встреченный положенными аплодисментами. Дама-музыковед (Ольга Бурик) хорошо поставленным голосом зачитывает текст о Чайковском и о его гениальной «Спящей красавице». В ее привычную ораторскую скороговорку вмешивается тихий недовольный голос чуть сонного помятого мужчины, с клетчатым пледом на плечах, спустившегося с помоста и ставшего с другой стороны авансцены, — Автора (Юрий Ицков). Он лениво и устало рассказывает о том, как, написав опус «Происшествие, которого никто не заметил», его автор Александр Володин благополучно забыл о своем создании…

На этом контрапункте официального и домашнего тона, масштабной торжественности и камерности, оркестра и человеческого голоса строится спектакль Владимира Петрова. Петров поставил перед собой и театром непривычные технические задачи. И выяснилось, что голос актера может перекрыть оркестр (если правильно распределить месторасположение оркестра и актера), что актеры могут говорить и двигаться в музыкальном ритме, а оркестр подстраиваться под актерскую интонацию. Собственно говоря, режиссер овеществил и сделал зримым постоянный контрапункт драматургии Володина, которая существовала в контексте «громкой» производственной драматургии, соотносясь с нею, как человеческий голос соотносится со звуком струнных и духовых. Его тихие герои, незамысловатые сюжеты, происшествия, которых можно и не заметить, обретали особый смысл на фоне драматургии, где строили и определяли судьбы производств, заводов, страны… Александр Володин занимался проблемами другого уровня и порядка. В «Происшествии, которого никто не заметил» проблемы героини — показать больной маме хоть какого-нибудь ухажера, помочь начальнику составить отчет, организовать вечеринку, чтобы у каждой дамы был кавалер.

Александр Володин написал изящный этюд о тихой некрасивой девочке, Золушке из магазина канцтоваров, которая однажды проснулась красавицей, а потом, заметив, что может стать причиной несчастья в семье подруги, отказалась от своей неотразимой привлекательности. Симфоническая подсветка, контрапункт истории «спящей красавицы» высвечивает в короткой лирической зарисовке драматурга дополнительные обертоны и смыслы.

Ю. Ицков (Автор).
Фото Б. Метцера

М. Степанова (Настя), В. Корфидов (Моргунов).
Фото Б. Метцера

М. Степанова (Настя), С. Олексян (Тетерин).
Фото Б. Метцера

В фильме Г. Данелии «Настя» (где этюд Володина был переработан и дописан до полнометражного сценария) все легкие намеки драматурга были расшифрованы, сюжет досказан. Мальчик, появившийся пьяным в доме Насти, окажется тем самым суженым-ряженым. Г. Данелия уплотнил фильм приметами невозвратимо ушедшего прошлого, еще памятного, уже далекого, увидев его точно в чуть покосившемся зеркале, гротескно искажающем силуэты. Сумасшедший милицейский оркестр катается по Москве и меланхолически распевает: «Вот пойду и повешусь». Презентация, ставшая непременным атрибутом нашей жизни, заменившая и демонстрацию, и парад, устраивается на станции метро… Иностранец с фотоаппаратом, спонсор с блатным лексиконом, фея — старая карга с велосипедом и рюкзаком за плечами. Модный префект-демократ. Какие знакомые фигуры! Набережная Москвы-реки, безумные залы-коридоры коммунальной квартиры, памятник Энгельсу…

Владимир Петров характерные приметы времени и бытовой колорит использует весьма умеренно, отказавшись от всех игр в ностальгию и стилизацию. На сцене минимум вещей, известный московский художник Василий Валериус создал функциональное пространство (выезжающая фура, движущийся помост) с минимумом предметов реквизита (софа, стулья). Пространство безлично и удобно: в нем легко двигаться, его легко трансформировать, удобно «обыгрывать».

У Данелии Настю играли две актрисы (Настя-дурнушка и Настя-красавица). В спектакле Настю играет одна Мария Степанова, актриса и режиссер отказываются от всяких внешних обозначений превращения: ни роскошного парика, ни умопомрачительных нарядов. Меняется пластика, взгляд, появляется балетная постановка корпуса, небрежное изящество движений, победная улыбка и особый медленный взмах ресниц. Отказался спектакль и от традиционного сказочного happy end: прекрасный принц не возникает. Золушка остается у своих котлов и горшков, то есть в своей дворницкой и в своих канцтоварах, по-прежнему заботливая, милая и нелюбимая.

Впрочем, последнее едва ли верно.

Театр сохранил (опущенную Данелией) главную и ключевую фигуру володинской истории: фигуру Автора. И поставил не столько написанный драматургом сюжет, сколько сюжет, оставшийся между строк: историю отношения Автора к Насте. Актер Юрий Ицков стал центральным героем спектакля. Он не столько рассказывает историю, сколько живет в ней: он вглядывается в свою героиню с заботливой нежностью, любовно, ласково, почти как отец, и даже еще нежнее. Он страдает, когда ее обижают, когда не ценят… Уходящий пьяный мальчик полунастойчиво попросит о встрече, потом уйдет… Автор заглядывает ему в глаза: ну же. Потом безнадежно махнет рукой: дурак! В моменты же, когда его Настя пользуется головокружительным успехом и уже мчится в машине (два составленных рядом стула) рядом с роскошным богатым начальственным кавалером (Николай Михалевский), — в глазах автора ревность и грусть. Юрий Ицков сыграл не столько Пимена, сколько Пигмалиона, влюбившегося в свое творение…

Никто не заметил происшествия с Настей, никто не заметил происшествия с Автором… Люди, как известно, не наблюдательны.

Июль 2000 г.

Идея соединить маленькую «неореалистическую» сказку Володина и большой симфонический оркестр была, конечно, еретической идеей В. Петрова, но она требовала подробного и ясного воплощения. И он соединил высокое и простое, нежное и ироническое — во всем: два этажа пандуса (высокий и низкий), оркестр, играющий «Спящую красавицу», — и камерная история про Настю в клетчатом платьице, Конферансье, филармоническим голосом произносящая сведения о Петре Ильиче Чайковском, — и Автор — Ю. Ицков, иронически, ностальгически, но без пафоса сопровождающий действие (сел на диван, достал недопитую чекушку: «Сценарий исполняется не полностью… а с „Записками нетрезвого человека“…» То есть чекушка не полная, а сюжет — дополненный. Ею, чекушкой? Ну, конечно…).

Сцена из спектакля.
Фото Б. Метцера

Сцена из спектакля.
Фото Б. Метцера

«Красота — это страшная сила», — произносим мы, обычно упирая на слово «сила». А Петров ставит про то, что — «страшная». Нечеловеческая. Разрушающая жизнь. Настя жила красиво, как бывают наивно-красивы бумажные снежинки, которые она от нечего делать бесконечно вырезает ножницами. У нее было легко на душе, а стало тяжело. Красота (сила!), пришедшая к ней, помимо нее, стала разрушать эту жизнь — ее жизнь… В финале она со слезами разрезает нарядное платье теми же ножницами в клочки и опять становится самой собою.

Тема эта Петрова волнует не первый спектакль, и в «Происшествии» возникают места пронзительные (хотя иронии еще больше). Мария Степанова, вдруг поднявшаяся «на дрожжах» Омской драмы, играет существо не врущее, со знакомыми комплексами, она по праву присваивает себе имя володинской героини.

Прелестный эпизод превращения Насти в красавицу. Ничего не происходит, только — внутренний свет и другое платье с блестками. Но что-то озарилось изнутри — и грация преображения делает ее другим человеком. Настя смотрится в крышку рояля. Оторопь. Автор берет «Polaroyd» и выдает ей моментальную фотографию. Она не верит Автору и, вытянув руки, в ужасе фотографирует себя сама. Раз, другой… Тут уж он бессилен ей помочь (раньше то и дело — подойдет и незаметно поставит ее скособоченную ногу в третью позицию: мол, музыка играет балетная, соответствуй ей и молодому человеку рядом!!).

Высокое и обыкновенное сходятся в финальных текстах. «Вот идет девушка, она трубит в трубу, — говорит Автор. — А на самом деле она пьет кефир». Или — про другую, которая сидит, облокотившись, кажется прекрасной, а присмотришься — одутловата после портвейна…

Уже после аплодисментов и поклонов Настя во фраке и с кружевами «брабантских манжет», похожая на Петера Франчески Гааль, выбегает продирижировать оркестром театральный финал, а Автор—Ицков сидит наверху, у подножия рояля… И что тут скажешь? А ничего. Закончилось происшествие, которого никто не заметил. Как в жизни. Все кончается, и никто как будто ничего не замечает. Как будто. Только играет музыка.