Есть в Таллинне парк Кадриорг. Его построил Петр I и назвал в честь своей жены Екатерины. До недавнего времени парк был любимым местом прогулок горожан. Кадриорг живописен и сейчас, но люди туда боятся ходить: парк, в котором расположены и старинный дворец в стиле барокко, и домик, в котором жил Петр во время приездов в Таллинн, и дворец-резиденция нынешнего главы государства, небезопасен, в нем уверенно чувствуют себя в основном асоциальные элементы.

Летом 1997 г. в Кадриорге, буквально в 50 метрах от своего дома, был убит группой подонков артист Сулев Луйк. Он возвращался со спектакля Городского театра «Три мушкетера», в котором играл кардинала Ришелье; был прекрасный летний вечер, Президентский дворец остался по левую руку, а Сулев свернул направо, на свою улицу Мяэкалда. В начале улицы, на полянке, горел костер, у костра сидели несколько бомжей. Что было дальше, с точностью не установил даже суд, потому что подсудимые давали разноречивые показания, путались, в общем, пьяны были…

А 16 мая 2000 года там же в Кадриорге, недалеко от места гибели Луйка, ушел из жизни Эвальд Хермакюла. Он сделал это добровольно. Рядом с повесившимся лежали аккуратно сложенные куртка и сумка.

Луйк был 1954 года рождения. Скончавшийся чуть позже от рака Юри Крюков — 53-го. Юхан Вийдинг, поэт и артист, в молодости замечательно игравший Гамлета — его принц был старичком, который не успел побыть взрослым мужчиной, так из подросткового возраста и перешел в старческий, — 1947 года рождения; он покончил с собой в феврале 1995 года. Эвальд Хермакюла старше их всех, он родился в 1941 году.

Для поколения, к которому принадлежал Хермакюла, он был театральной легендой. Еще с тартуских времен. Он одновременно учился на геолога в Тартуском университете и занимался в драматической студии при театре «Ванемуйне»; студентом он сыграл Камилла Демулена в спектакле по драме Ромена Роллана «14 июля»; Наталья Крымова, побывав в Тарту, написала о «верной и чистой Ноте», взятой молодым актером.

Демулен был мечтателем, человеком непрактичным; ему казалось, что в революционные эпохи можно руководствоваться общечеловеческими, гуманистическими категориями, а революция предпочитала оперировать лезвием гильотины. Демулен, один из творцов революции, ужаснулся тому, какое направление она приняла, и публично воззвал к милосердию — за что и был казнен. Но эти события были за рамками спектакля, а на сцене действовал юный и восторженный Камилл Демулен, для которого слова «cвобода, равенство и братство» были в том же ряду, что «любовь и весна»…

«Эвальд был мечтателем, человеком, который стоял ближе к небесам, к Богу, чем к реальной жизни. Он не умел пробиваться, пуская в ход локти… Я думаю, что по своему характеру, по своей натуре он не вписывался в наше общество, общество дикого капитализма… Хотя и в коммунистическое общество не вписывался. Ему бы жить в нормальном, добром, социально ориентированном обществе, умеющем ценить художника, как в цивилизованных странах Европы…»

Так сказал мне на другой день после трагедии артист Эстонского театра драмы Тыну Карк, который за три дня до того играл с Эвальдом Хермакюлой в спектакле «Top Dogs».

Хермакюла уже не работал в Эстонском театре драмы; летом 1999 года его назначили художественным руководителем Театра кукол, но он продолжал доигрывать свои старые роли.

«В субботу было последнее представление „Top Dogs“, — вспоминал Карк. — Обычно в таких случаях актеры за бокалом вина прощаются со спектаклем. Часть исполнителей так и поступила, но Эвальд ушел домой; ушел и я — с тех пор мы с ним не виделись…»

* * *

«Ванемуйне» — с конца 60-х и на протяжении почти всего последующего десятилетия — был фантастическим театром, и все, кто имеет какое-то представление об истории эстонской сцены, знают, что своей славой он во многом был обязан Яану Тоомингу и Эвальду Хермакюле. Их творческие манеры очень разнились, но их объединяло то, что оба стремились расширить выразительные возможности сценического искусства, оба тяготели к яркой метафоричности, зрелищности; оба создавали «условный» театр. Все это, естественно, не укладывалось в рамки соцреализма, молодым режиссерам приходилось трудно; к счастью, руководитель «Ванемуйне» Каарел Ирд, сам художник довольно традиционный и даже консервативный, защищал своих молодых коллег, их право на свободу творческого поиска.

Эвальд Хермакюла поставил в те годы «Игру о Золушке» Пауля-Ээрика Руммо, инсценировку романа Пауля Куусберга «В разгаре лета, 1941», «Пляску смерти» Августа Стриндберга, «Тот, кто получает пощечины» Леонида Андреева, «Гедду Габлер» Генрика Ибсена… В «Гедде Габлер» он сыграл Левборга, замечательно одаренного человека, не вписавшегося в «establishment» — талант Левборга оставался недовостребованным, его книга — несвоевременной; он не нашел свое место в жизни и предпочел добровольно уйти из нее…

Сегодня кажется, что этой работой Хермакюла в какой-то мере предсказал свою судьбу. «Стихи имеют обыкновение сбываться…»

Встреча в одной работе Тооминга и Хермакюлы всегда высекала божественную искру; Хермакюла замечательно играл Индрека в поставленной Тоомингом «Правде и справедливости» Таммсааре; оба они сыграли в драме Друцэ «Святая святых» у Каарин Райд, в «Трагедии человека» Мадача у Эпп Кайду… Режиссер, тяготеющий к условной манере, Хермакюла как актер был всегда чрезвычайно жизненным и естественным; он не замыкался в рамки одного направления, его актерская натура оставалась стихийно реалистичной при всей изысканности режиссерских ходов. В конце 70-х их пути разошлись. В Таллинне шел театральный фестиваль памяти Таммсааре, «Правда и справедливость» Тооминга была гвоздем программы, но перед спектаклем Хермакюла, как говорится, «нарушил спортивный режим» — один спектакль Тооминг сыграл сам, другой отменили… Теперь они шли порознь — и обоим было труднее, чем тогда, когда они были вместе…

…Одной из последних постановок Хермакюлы в «Ванемуйне» была драма Радзинского «Лунин»; Хермакюла сыграл в ней и заглавную роль. Лунин — человек, который постоянно идет «против течения», через много лет после восстания декабристов, живя в ссылке, в Сибири, он не изменил своим убеждениям… Осколок великолепного прошлого, он «неудобен», и его убивают, но еще до своей гибели он внутренне готов расстаться с жизнью. Еще один человек, живущий в разладе с временем…

* * *

С 1983 по 1999 год Хермакюла работал в Эстонском театре драмы, три года (1988–1991) был его главным режиссером. Сделанное им в Таллинне, наверное, до сих пор не оценено по достоинству.

«Он был очень мудрым художником. И мягким, застенчивым человеком, — говорит Тыну Карк. — Нетипично застенчивым для актера. При такой погруженности в себя, постоянной внутренней неуверенности — ведь результат никогда не совпадает с замыслом — человека спасает только могучая витальность. Но Эвальд ею не обладал…»

Советский кинематограф использовал его мужественную, типично западную внешность. В боевиках «под Запад» Хермакюла играл то обаятельного полицейского сыщика, то не менее обаятельного заговорщика; его герои могли быть положительными или отрицательными, но суперменским шармом обладали бесспорно. Для кино важны внешние данные, что внутри — личное дело артиста; застенчивая ранимая натура оставалась «за кадром».

Если перебрать в памяти его работы в Эстонском театре драмы, станет ясно, что, хотя период «бури и натиска» остался далеко позади и «тартуская молодая режиссура» была уже лишь отчасти тартуской и совсем не молодой, Хермакюла в главном оставался верен себе. Он стремился расширить выразительные возможности «своего» театра и очень часто — сказать больше, чем позволяли драматургия, время и творческая форма труппы. Продолжал экспериментировать; одним из самых ярких экспериментов стала шекспировская «Буря», поставленная в двух вариантах — для малой и большой сцены, с разными отношениями между залом и сценой. (В идеале спектакль следовало играть в один день дважды, сначала на малой сцене, потом на большой — но этого идеала редко удавалось добиться…) Сам он играл Просперо: одинокого доброго волшебника, чьи попытки дать людям счастье отвергаются тупой и лишенной нравственного чувства толпой…

Как актер, он был незабываем именно в трагических ролях (хотя бы Дугин в «Рядовых» Дударева, поставленных Микком Микивером) или в ролях «вестников», приносящих с собой ощущение некой высшей справедливости, неразрывно слитой с горечью знания. Такого вестника он играл в спектакле Микивера по пьесе Пристли «Инспектор идет» и в собственной постановке шекспировской «Комедии ошибок» — не понятой и не оцененной по заслугам; само присутствие безмолвного персонажа с факелом в руке, сыгранного Хермакюлой, выводило спектакль в некое иное измерение, напоминало о существовании иного мира, в котором своя философия и свой нравственный закон…

* * *

Уход из жизни — тайна; добровольный — тайна вдвойне. Начинается поиск причин, клубятся сплетни. Они либо лживы, либо всего-навсего являются констатацией факта, известного и прежде… Как объяснить, что мы видим лишь то, что лежит на поверхности, лишь последствия глубокого разочарования, усталости, невостребованности…

— Как ты думаешь, Тыну, Кукольный театр был настоящим местом для Эвальда Хермакюла?

Тыну Карк помедлил, потом ответил:

— Его настоящим местом был ТЕАТР! А Кукольный… Не знаю! А вообще, думая об Эвальде, я вспоминаю, какое душевное тепло исходило от него. Таким его и запомним…

* * *

Гражданская панихида проходила в Эстонском театре драмы, и до того, как начались речи, по трансляции дали запись стихов, которые когда-то читал Хермакюла, — о жизни и смерти, и в этом тоже был момент мистики. Беспомощную и пошлую речь произнес нынешний председатель СТД Эстонии Яак Аллик — он словно бы пытался дать оценку ухода из жизни Эвальда; и очень проникновенно прощался с ним Микк Микивер. Гроб утопал в цветах; больше всего было белых лилий и хризантем. И цветы, и добрые слова — все это, конечно, замечательно, но уже после жизни…

Таллинн, июнь 2000 г.