В субботу, 1 июля 2000 года, на всей территории театра «Особняк» наступил Новый год. Это внезапное событие повлекло за собой другое, более странное — там же в 2 часа пополудни было объявлено о создании Союза Правых Театров. Очевидно, что театры, не вошедшие в Союз, решено было считать «левыми», но вслух об этом не говорилось. Несмотря на негласность этого решения, весть о новоявленном Союзе быстро распространилась в театральных кругах, и на учредительный съезд СПТ тайно были посланы разведчики — агенты от левых театров. Отчет об этой секретной миссии был подброшен в редакцию ПТЖ с припиской «подлежит обнародованию». Вот он.

11.00. Новогодний утренник для детей и взрослых начинался без нас: около 20 минут мы обследовали местность вокруг театра, заинтригованные закладкой памятника, о которой возвещала программка. Однако нам удалось обнаружить лишь неопределенного вида мужчину с ведром алебастра, копошащегося на дне заброшенного фонтана. Разочарованные, мы поспешили внутрь театра «Особняк», где уже вовсю праздновали наступление Нового года участники представления «Две тысячи счастий». Наблюдения показали, что маленькие зрители с удовольствием барахтались в водовороте разыгрываемого на сцене, узнавая известных сказочных героев и пародируемые знакомые телепередачи; самые смелые даже отправились с Директором театра Буратино Карловичем (А. Алексеев) на поиски Деда Мороза (В. Михельсон), потревоженного посреди лета хулиганами Лисой Алисой (Н. Эсхи) и Котом Базилио. Закончилось все, конечно же, благополучно: выигравшие детки получили свои конфеты (вот только почему-то вместо обещанных в программке киндерсюрпризов оказались чупа-чупсы), Дед Мороз был спасен (и в конце представления торжественно удалился почему-то вниз, как под землю провалился), Буратино Карлович радушно простился со зрителями (закрывая при этом резные железные ворота и помахивая рукой, таким образом, как будто из-за тюремной решетки). Однако и малышам, и их родителям, кажется, понравилось.

А на улице уже вовсю «искривляла пространство» Академия Тишины. Странные звуки заполняли весь маленький дворик вокруг театра: как будто несколько рок-музыкантов вместе со своими инструментами заблудились в глухом лесу и пытаются привлечь к себе внимание тоскливыми нотами. Странные маски, черная и белая, в замысловатом танце пытались донести что-то глубокомысленное до зрителей, отдыхавших в антракте.

Предвкушение чего-то, что вот-вот начнется и поразит, смешивалось с подозрением, что самое интересное — там, где нас нет. Это влекло за собой поиски этого самого интересного, не прекращавшиеся, собственно, до 23 часов.

12.00. Академия Театральных Художеств из Саратова показывала свой «Шоу — коллапш», импровизации на темы современной поэзии. Действительно, любопытный подход к стихотворному тексту, обыгрыванию его на сцене. В силу театрализованности современной авангардной культуры получилось довольно эффектное зрелище. Как известно, Д. Пригов и сам читает публике свои стихи. Но от исполнения их двумя актерами раздвоенное сознание поэта становится цельным, и зритель воспринимает текст как норму. В игре же со словом «лапша» прозвучало много интересных словосочетаний; некоторыми из них можно было очень точно охарактеризовать происходящее в тот день в и около театра «Особняк».

«Я вешаю лапшу. Ты вешаешь лапшу. Мы вешаем лапшу. Хороша лапша!»

14.00. Объявленной пресс-конференции, как видно, ждали многие. Чувство, что интересное где-то в другом месте, отпустило, однако накопилось много вопросов на предмет того, что происходит здесь сегодня, а главное, зачем. Листовки Союза Правых Театров гласили следующее: «Театр прав!» — и указующий перст незабвенного Константина Сергеевича это должен был подтверждать. Какой театр, подумав, еще можно было догадаться. Но в чем прав и, следовательно, чем провинились остальные, еще предстояло выяснить. «Наш театр устал», — гласила другая листовка, содержащая в себе (помимо бездыханно свисающих с портика Большого театра коней) главное заслуживающее внимания — манифест Союза Правых Театров. Он состоял из собрания цитат самого разного происхождения; в коллектив авторов входили К. Маркс и Ф. Энгельс, Шекспир и Окуджава, да и само название Союза недвусмысленно перекликалось с одноименной политической организацией. Из манифеста узнаем, что устал, оказывается, «театр-чёс», этакое «священное чудовище», «театр-музей», т. е. подразумеваемые под этим все большие театры. Правыми же считаются театры маленькие, которым нет житья от больших, хотя именно в этих «заброшенных государством театрах тлеют угли новизны». Выдвигается лозунг: «Новое — значит правое». Формула знакомая. Мы тот, мы старый мир разрушим до основанья, а потом…

Однако, что «потом»? А что «до»? А вообще — что?

Союз — это пять театров: Академия Театральных Художеств (Саратов), Маленький Театр (Нижний Новгород), Студия «Театр» (Москва), Театр Михаила Чехова (Санкт-Петербург) и сам театр «Особняк». У всех представителей этих театров на пресс-конференции сохранялись чрезвычайно серьезные умные лица, может быть, только чуть подернутые грустью или легкой иронией. Или усталостью. Наиболее продолжительным было выступление Д. Поднозова (как выяснилось, настоящего автора манифеста и одного из учредителей Союза), пытавшегося разъяснить цели и задачи. Надежда на то, что вот сейчас все выяснится, возникла с новой силой. Но вопросов из зала было мало, как будто никто не хотел тревожить расспросами этих серьезных задумчивых людей, ведь их дело — правое…

Игру в «гляделки» между спрашивающими и отвечающими резко прервали С. Ноздровский и Ю. Ядровский из лагеря последних, призывая зрителей живо отправиться «на детскую площадку!!!», где развернулось следующее представление под названием «Что случилось в зоопарке» (Театр Михаила Чехова). Зритель следовал за героем С. Ноздровского, меряющего широкими шагами детскую площадку; он [зритель] как бы и участвовал и не участвовал в происходящем, получал «со сцены» вопросы, окрики и даже тумаки, но в какой-то момент оказывался совершенно невидимым для героев. Понятна растерянность зрителя, на которого орут, требуя ответа, бесцеремонно спихивают со скамейки или целуют взасос — а как вы бы себя повели в этом случае? Дистанция между актером и зрителем здесь меньше, чем на самой малой из малых сцен, а ощущений гораздо больше.

Однако ощущения ощущениями, но есть и оборотная сторона. Обычно, приходя в театр, зритель чувствует себя в безопасности, зная о существовании «четвертой стены». Когда же нет ни четвертой, ни первых трех, то есть от чего растеряться. К тому же, отсутствие в некоторых местах умелой режиссуры сказывается в том, что необузданная энергия С. Ноздровского, расплескиваясь во все стороны, становится больше похожей на хамство. Если агрессивность персонажа выходит за рамки роли, можно ли считать это театром?

Закончился спектакль так же стихийно, как и начался: нахлынувшие на площадку зрители, дослушав громкие тирады и монологи, экстремально прожив этот кусочек времени, спонтанно покинули место действия.

В двух-трех метрах отсюда их уже поджидала Академия Тишины, настойчиво «искривляющая пространство» утробными звуками, явно не способствующими, кстати, пищеварительному процессу. А есть уже хотелось, ибо духовная пища была как-то скудна.

15.15. Две комедии от Маленького театра (Нижний Новгород): пьесы С. Мрожека «Волшебная ночь» и «Забава». Первый спектакль, окутав сумраком загадочности, поначалу приковал к себе внимание зрителей. Актеры играли с увлечением, действие было продумано режиссером до мельчайших деталей. Но чем дальше продвигался спектакль, тем тщательнее становились подробности, дольше — оценки, значительнее — паузы, глубже — сон… Вместе с персонажами пьесы зрители потерялись во времени, а пространство у нас было «кривым» уже давно. Еле дождавшись окончания этого занятного, но чересчур растянутого спектакля, мы вырвались на свет и, поразмыслив, лишили себя удовольствия посмотреть второй спектакль этого театра.

16.30. Прогуливаясь на свежем воздухе, мы обнаружили, что строительство памятника идет полным ходом: человек с белыми по локоть руками (скульптор М. Курнаков) не спеша лепил некую скульптуру, возбуждая любопытство зрителей, отходивших после «Волшебной ночи». В композиции проступали очертания то ли рук, то ли спин, стремящихся слиться воедино.

17.00. По окончании нижегородских спектаклей ожидался штурм крыши театра поэтами движения «Послушайте». Время тянулось бесконечно долго, а штурма все не было; до начала выступления поэтов Академия тишины успела до предела искривить пространство, а вместе с тем — и зрительскую психику. Наконец, все случилось, только тихо и незаметно, совсем не так, как ожидалось. Никаких криков «на абордаж!!!», веревок, кошек или прочих приспособлений для штурма крыши — несколько молодых людей спокойно, в порядке очереди (дамы вперед) аккуратно влезли по железной (даже не по веревочной) лесенке наверх, выстроились в ряд и начали читать. С выражением, местами — даже с чувством. Стихи заставили вспомнить Маяковского, Хлебникова и прочих «серебряновечных» поэтов, представить, как переворачиваются они в своих нынешних континуумах, с ужасом внимая такому неприкрытому эпигонству.

Кстати, известно, что у театра «Особняк» крыша круглая — тем интересней было бы ее штурмовать; балкон же, куда поднялись ораторы, и крышей-то по сути не назовешь. Если так называемый штурм театральной крыши поэтам кое-как удалось осуществить, то взять своими стихами «крыши» зрителей им явно не удалось. То ли «скаты» слишком круты, то ли «альпинисты» слабоваты. А может, просто и тех, и других искривила Академия тишины?

Навязчивая идея о том, что самое интересное впереди, начинала тяготить. Меж тем вечерело.

18.00.Серию вечерних спектаклей открывал «Stranger in the night» Театра Михаила Чехова. Для многих невыносливых зрителей он же ее и закрывал. То, что происходило на сцене стараниями, по сути, одного актера (А. Оленникова, не считая В. Золотаря, временами присоединявшегося к нему), выразить словами трудно. «Солярис», «Тропик рака», «Гамлет», мат, якобы вопросы в студию и якобы на них ответы, воображаемое ток-шоу с итальянским кинорежиссером (то ли Антониони, то ли Феллини, возможно, авторы спектакля и сами запутались), бессмысленный, но бесконечный поток слов. Большинство зрителей (тех, которые нашли в себе силы остаться) чувствовали себя по меньшей мере strange… Если в первый час этого «прямого эфира» еще мучил вопрос «зачем???», то во второй час мучила уже невозможность пристроить куда-нибудь свою раскалывающуюся голову.

Никогда еще Академия тишины не звучала так успокаивающе, как после «Stranger in the night».

20.00. С небольшим, в полчаса, опозданием (stranger’ы заигрались) начался Брехт—Вайль—концерт Студии «Театр» Алексея Левинского (Москва). Брехтовские зонги, положенные на музыку Вайля. Очень добросовестно, с улыбкой, почти от души. Как концерт в доме отдыха с участием самих отдыхающих.

21.30. Последняя надежда была на «Счастливые дни» от «Особняка». Зрителей на удивление прибавилось (видимо, многие специально были приглашены к концу этого чудесного праздника жизни). Несмотря на поздний час, зал был забит до отказа (не каждый день стены театра видят такое). Режиссер В. Михельсон с милейшей улыбкой, казалось, любящий в этот момент всех и вся, скромно заметил, что зрителей-то обычно гораздо меньше, так что неизвестно, что выйдет на этот раз… Понимающие зрители вежливо похлопали; спектакль начался, неторопливый, тихий, домашний. Винни (Л. Жвания), болтая, готовила небезызвестные уже котлеты; Вилли (Д. Поднозов), как положено, помалкивал и лишь иногда произносил нечленораздельные звуки. В зале было тепло и уютно.

Подводя итог увиденному, мы обнаружили в себе какую-то странную растерянность и чувство (страшно сказать!) бесполезно проведенного дня. Непонятна необходимость создания Союза. «Правота» (или «правость», что ли) объединенных театров заявлена довольно громко и категорично, но театр — это еще и зритель, а признал ли он этот правый союз? Ведь, к счастью, у зрителя есть возможность выбирать: поддерживать ему политическую организацию или театральную; слушать ли чужие корявые стихи или взять да и написать свои; пойти в «левый» театр и убедиться, что нет никаких «правых» и «левых», «верхних» и «нижних» театров, а есть такие, в которых видна разница между «искусством» и «искусственностью». Кроме права называть себя театром, есть еще и обязанность театром быть.

По окончании «Счастливых дней» были обещаны фейерверк, крики «Ура!!!» и открытие памятника. Но оба агента к тому времени предпочли самоликвидироваться… Миссия оказалась невыполнимой.

Агенты №№ 1409, 3110