П. Гладилин. «Лаборатория любви». Томский театр драмы.
Режиссер Юрий Пахомов, художник Нина Чурсина
На прошедшем недавно в Томске конкурсе «Маска — 2000» награды по основным номинациям получил спектакль Малой сцены Томской драмы «Лаборатория любви». Спектакль, поставленный режиссером Юрием Пахомовым по пьесе современного драматурга Петра Гладилина, увозишь «From Siberia with Love» — как театральное чудное мгновенье, как благое послание сибирской весны…

Черный бархат Малой сцены, элегантные, легчайшие белые столики и стулья — словно морозный рисунок по заиндевевшему темному стеклу, «сугробы» искусственного снега из невесомой полиэтиленовой стружки. Пьеса на двоих. Мужчина и Женщина бредут по снежному бездорожью, зарываются в сугробах, оступаются, пробираются друг к другу. Написать, что режиссер ставит так называемую современную драматургию рука не поднимается. Застрявшие в снегах черной сцены люди — отнюдь не наши современники, никаких тебе «современных» примет и родимых пятен. Полусон-полубред, наваждение. Обрывки снов, оброненных фраз, ошметки воспоминаний…
В их отношениях угадываются ситуации и мотивы знаменитых «пар» мировой драматургии, звучат отголоски то «Лысой певицы» Ионеско, то «Кто боится Вирджинии Вульф» Олби. А то вдруг фантомы гоголевской «Женитьбы» могут померещиться… Это не значит, что пьеса Гладилина берет взаймы, растаскивая по кирпичикам, у классиков. Страстная, странная, то усиливающаяся, то еле пульсирующая перекличка женского и мужского голосов вбирает в себя архетипические ситуации мирового «инь-яна». Они бредут из ниоткуда в никуда. «Лаборатория любви» — их «сцены из супружеской жизни», антология старинных, повторяющихся из века в век, занесенных снегами сюжетов. Герои пытаются выбраться из своих ста лет одиночества, в коротких вспышках-сценах ненадежной земной памяти силятся припомнить: в жизни, которая, как известно, есть сон, было что-то с ними или не было? «Боже мой! Я ничего не помню! Мы уже встречались? У нас есть дети?.. Я была уверена, что растратила свою жизнь на ерунду!»
Она — Валентина Бекетова — прелестная, легкая, уставшая. Ее улыбка чуть горчит, а голос «надтреснут» хрипотцой. Прекрасная Дама под кружевным зонтиком, что-то смутно бормочущая в начале спектакля по-французски. Потом вдруг заговорит по-русски. Но это не спасет: Он — Александр Постников, скрюченный печальный человечек, штопаный-перештопанный, никак не может сложить из рваных фраз-воспоминаний общую с ней речь.
Они общаются на странном наречье, их любовный язык — сбивчивый, синкопированный, диалог лишен земной логики. Они переговариваются, словно узники перестукиваются из одиночных камер, словно иностранцы объясняются «на пальцах»… Из слов и фраз, оброненных наугад и часто невпопад, рождается мелодия спектакля, которая больше чем речь, которая приходит на помощь бессильной распавшейся речи.
В каждой сцене они едва заметно меняют жанровые "ключи«.Чуть уловимый интонационный сдвиг, легкая смена правил игры — как будто сдают карты по-новому. Словно в джазе, они пробуют разные вариации своей очень старой мелодии, которая то вспыхивает, то, кажется, совсем гаснет. «Я увидела вас и очень обрадовалась. А теперь я понимаю — это катастрофа», — такими признаниями в любви они обмениваются весь спектакль, балансируют на грани радости и катастрофы, веры в чудо и последнего отчаяния. Цепляются друг за друга, гонят, утешают… Бесконечные Двое на качелях: Кто мы? Откуда? Зачем? «А что если я был несчастливый и все это было вообще не со мной?» В расползающейся на глазах, померещившейся жизни («Я ненавижу свою жизнь. У меня давно было подозрение, что я живу чужой жизнью») есть только одна реальность-соломинка, за которую они пытаются зацепиться. «Я знаю только одно: я люблю вас. Чувства не могут померещиться».
Не меньше, чем поиском друг друга, они заняты опознанием самих себя — собственной сущности, замурованной в клише житейских сюжетов. Окликая друг друга, отражаясь, они словно пытаются пробиться к достоверности и подлинности собственной жизни. Тайное движение героев — попытка обрести единственность своей судьбы на сюжетном фоне повторяющихся, «клонированных» ситуаций.
Они то и дело загоняют друг друга в тупик и сами же выкарабкиваются. При тончайше разработанной сложной режиссерской партитуре — мизансценической, психологической, ритмической — спектакль временами не боится быть по-детски простодушным. Сочиненный и разыгранный в технике перекрестных, обратных связей, парадоксальных ходов, движений исключительно наугад и невпопад, — иногда он вдруг поражает безыскусной прелестью прямой речи — без всяких тебе иносказаний. Герои, как дети, надевают друг на друга крылья: уставшие ангелы, собравшиеся на новое гнездо… В финале режиссер усаживает их мирно за столик, устраивает им тихое рождественское чудо — у Нее в руках веник, обернутый в белоснежную кружевную фату, неведомый небесный радист «включает» трогательные голоса детей (так когда-то в финале эфросовской «Женитьбы» дети-ангелы миражно двигались в свадебной процессии).
Пожалуй, «Лаборатория любви» — слишком «химическое» название для этого спектакля. На мой взгляд, авторское название пьесы «Другой человек» было менее кассовым и театральным, зато по существу более точным. Вечная тоска по Другому (особенно если вспомнить, как трепетно эта категория была воспета философией экзистенциализма). Тайный смысл встречи и невстречи с Другим. Кривые-косые, мучительно-хаотические и единственно возможные линии судьбы, по которым они движутся в черном квадрате Малой сцены, то спотыкаясь, то взлетая, — что как не вечно удивленное и неутоленное движение навстречу Другому?
Спрашивается, откуда вдруг такое странное название у статьи и при чем здесь Феллини? Можно, конечно, было бы указать на миражную поэтику спектакля, на феллиниевское смешение яви и снов, и это было бы справедливым, да только все гораздо проще. Бюджет этого замечательного спектакля — восемь с половиной тысяч. Рублей. Умонепостижимо. Победа чистого идеализма театрального сочинительства над тупым материализмом театрального так называемого производства. Люди, сочинившие и сыгравшие этот спектакль, за ценой не постояли: поставленное на медный грош, зрелище выглядит умным, стильным, грациозным и очень дорогим.
Июль 2000 г.
Комментарии (0)