Признаюсь (не стыдно!): выйдя с учебного спектакля «По ту сторону смысла», я хотела только одного — ни с кем не общаться, не говорить, молча дойти до дому и остаться одной. Выключить телефон, закрыть дверь. Молчать.

Такого впечатления на Моховой у меня не было со времен «Братьев и сестер», когда вот тоже — ночь, улица, фонарь, идешь… Но там была эмоция бурного потрясения (случилось!), а тут — тихого (произошло…). Там — почему-то ранняя солнечная весна, тут — тихая белая июньская ночь, замершие улицы, очень светло и пусто. С «Братьев и сестер» уходили толпами — с этого спектакля по пустому институтскому двору бредут единицы, потому что смотрят его всего двадцать-двадцать пять человек.

В коридоре 4 этажа театроведческого корпуса СПГАТИ (рекреации бывш. Тенишевского училища не откликаются уже культурным эхом, как не откликаются пространства многих российских особняков, лепнина которых закрашена бесчисленными слоями масляной краски тех лет, когда в них работали райкомы, обкомы, суды и следственные изоляторы), найдя закуток с зелеными стенами и железными шкафами (точь-в-точь Фрунзенское НКВД), студент IV режиссерского курса Александр Кладько (курс Г. Козлова) поставил спектакль — фрагмент книги Т. В. Петкевич «Жизнь — сапожок непарный».

Во-первых, это поступок. Трудно было представить себе, что книга Тамары Владимировны, ставшая фактом биографии многих и многих, «лагерная литература» может стать частью жизни сегодняшних студентов — через два поколения. Идя на спектакль, я боялась двух вещей — вранья и социальности. Казалось, не соврать молодые исполнители не смогут (чтобы не сфальшивить, почувствовать реальную боль, играя страницы этой книги, надо не иметь кожи), а еще хуже — возьмут за ноту некий пафос обличения, заменяющий правду (1943 год для них —парадоксально! — исторически более далек, чем 1904 с «Вишневым садом»). А. Кладько и его актеры присваивают опыт той истории, которую, считается, их поколение не хочет присваивать, как всякий негатив. Они не скрывают потрясения от того материала, который играют, относясь к событиям 1943 года не эпически (что было бы понятнее), а лирически.

Опустим постановочную фантазию (вас ведут по длинному коридору — фонари воображаемых охранников в спину — и рассаживают в «отстойнике» безмолвными зрителями кошмара). Потом коридор (голову — вправо) становится «коридором воспоминаний» Тамары Петкевич, там, в лучах света из открытых дверей аудиторий, возникают друзья, муж, сестра — дорогая сердцу жизнь, которая отделена теперь «отстойником» и уходит от Тамары по мере того, как про каждого, кто возникает в коридоре, она узнает: предал, написал на нее донос, следил, отрекся…

О. Скачкова (Тамара).
Фото из архива редакции

Опустим песни 30–40-х годов, пропитавшие спектакль (тоже, скорее, не эпика, а лирика…) и Чайковского, который несется из репродуктора пронзительной тоской «другой жизни» (момент как будто не вполне на театре дозволенный, даже запрещенно-мелодраматический, но что мне важнее — знание законов или то, что сжимаешься в комок!).

Опустим все это. Важнее, что Саша Кладько поставил настоящую экзистенциальную драму. В двух метрах от нас идут допросы, диалоги арестованной девушки Тамары Петкевич (Оксана Скачкова) и влюбленного в нее следователя (Валентин Кузнецов). Это настоящий психологический театр. Следователь влюбляется в Тамару и пытается спасти ее. Он пытается доказать ей, что он — друг и ему нужно верить, он открывает ей предательства ее друзей, пытаясь завоевать ее, при этом выбивая у нее из-под ног почву, как будто сдирая дерн с земли (кажется, так сказано в тексте). Но и сам, покалеченный НКВД, завербованный, все больше влюбляется в нее — ту, которая ни секунды не лжет, даже в ужасе кромешного оцепенения и непонимания.

Все — действительно «по ту сторону смысла», в мире, где истина давно упразднена, как и вера, где жизнь и смерть уравнены в правах. Ужас общения, когда нельзя верить ничему.

О. Скачкова (Тамара), В. Кузнецов (Следователь).
Фото из архива редакции

Как это сыграть? Молодые актеры играют это поразительно. То, как проходит сквозь два часа действия Оксана Скачкова, — отдельная тема. Не сходя с табуретки перед столом следователя, два часа не сводя с него глаз, она пытается вникнуть в смысл происходящего, понять и одновременно не понимать системы провокаций… Она играет судорожное стремление сохранить «по ту сторону смысла» себя, не покривить душой и ежесекундно верить только в то, во что положено верить, и не верить в то, во что верить не велел Бог. А В. Кузнецов существует в не менее драматических обстоятельствах, когда судороги любви изначально лишены человеческой основы и потому обречены.

Они очень близко. Во всех смыслах. Невозможно в какой-то момент не отождествить себя с ними. Отождествляешь — и холодеешь. Мог бы ты пережить ЭТО?

Кто-то во дворе Моховой сказал, что дебют Кладько — как дебют Козлова («Моление о чаше» тоже было спектаклем на двоих и тоже тихим «подпольным» кружением «по ту сторону смысла», это была любовь двоих — глаза в глаза — в присутствии постоянной антидиссидентской слежки и кэгэбэшной машины за окном). В «Молении о чаше» молодой режиссер передавал «привет» учителям: однажды включали старенький радиоприемник, и голос Юрского—Тузенбаха прощался с голосом Поповой—Ирины («Только ты меня не любишь…»). Теперь, завершая спектакль в коридоре червертого этажа бывш. училища, молодой режиссер тоже передает привет учителям — звучит Моцарт, тема, завершающая спектакль Козлова «P. S.», и волей-неволей у тех, кто видел его, в голове начинает звучать текст Гофмана: «…наступит весна, а за весной придет лето, ты взглянешь на обновленную природу, в каждой пробивающейся травке, в каждой почке почувствуешь ты дыхание жизни…» Тамара уходит по длинному коридору, обняв маленькую сестренку, уходит из кабинета, где на допросе (!) ей совсем недавно говорили о том, что восемь раз без нее будет зацветать айва, и только потом… Тамара уходит на более долгий срок.

…Белая ночь, солнце, великий город, из которого ехала во Фрунзе к любимому ленинградская девочка Тамара Петкевич, чтобы вернуться почти через двадцать лет, пройдя ад лагерей. Так странно — та жизнь и эта: девочка, книга, настоящая, хорошо всем знакомая Тамара Владимировна, живущая на Пушкинской улице, юная актриса Оксана Скачкова и удивительная героиня только что виденного спектакля… Круги бывают не только кругами ада.

Сентябрь 2000 г.