А. Островский. «Без вины виноватые». МХАТ им. М. Горького.
Режиссер Татьяна Доронина

Занавес поднялся — и ахнули! Красота-то какая: анилиновых тонов пейзаж за нарисованным на заднике окном, евростандартные корзины с искусственными букетами по всей комнате, исторические костюмы среди замоскворецких комодов и шкапов. Посреди этого неживого великолепия бродили актеры и произносили текст, причем старание сохранить старомосковский говорок как нельзя больше соответствовало обстановке. Такого уже почти не бывает — аккуратизм стиля, с чувством собственного достоинства заменяющий драматическое действие.

Знаменитые интонации с придыханием, узнаваемая стать, женственность сыграли злую шутку со спектаклем. Выход Кручининой — Татьяны Дорониной — вовсе остановил действие, потому как, пока не стихли рукоплескания, ни одного слова со сцены слышно не было. Присутствующие актеры тактично и терпеливо выдержали паузу и вновь вернулись к декоративной нарочитости своего оканья, подчеркнутых оценок, воображаемых страстей. Бенефисный жанр представления удачно совпал с пьесой, и это, видимо, дало постановщикам и актерам законное основание выдвинуть фигуру актрисы в центр.

Мхатовский спектакль равен самому себе и, кажется, живет полной жизнью — внутри себя опять же. Потому что сторонний наблюдатель, отрешившись немного от предложенной ему «правды действия», с недоумением видит, что ни условных, ни реалистических законов здесь нет, как нет и свободного артистического дыхания. Есть обязательность. Почти во всем.

Характерность соблюдена почти хрестоматийно, «по Островскому», так же, как и пресловутый бытовизм — все мелочи соблюдены, в обстановке — ничего лишнего, чистая иллюстрация лубочного плана. Но откуда, скажите, такая обязательность в практически «симовском» оформлении, исполненном на новый, офисного качества, лад? Откуда аккуратное следование давно затверженным привычкам — так носить костюмы, так говорить, с такой оглядкой работать на зал и так изображать полузабытые страсти? Это не из прошлого века и не из Островского, который у молодых «фоменок» в спектакле С. Женовача (РАТИ) является автором живым и настоящим, а в спектакле МХАТа им. Горького — грузом, сброшенным с корабля современности. Это — из века нынешнего, в недрах которого сохранилась неподдельная тоска по «красиво» упакованному дурновкусию. Если отсутствие решения так тщательно загримировано, значит, это кому-нибудь нужно.

Возможно, наивная сентиментальность фона, лакированность декораций, окружающие героиню Дорониной, призваны оттенить ее присутствие, и тогда звездный характер ее выходов, центростремительная композиция спектакля действительно оправданны — вспомним о том, что Доронина является и постановщиком спектакля. Примерно так было в спектакле А. Таирова 1944 года (!) — когда Кручинина несла в себе тему искусства, а избыточность оформления подчеркивала ее одинокость. Спектакль одной героини в противовес излишеству деталей. Безусловно, Кручининой—Дорониной свойствен артистизм романтического толка, с некоторым надрывом вступающий в диалог с окружающим ее миром. Воссозданный ею из прошлого героизм отменяет нынешний псевдобыт и кажется отголоском давней актерской традиции, которая имела привычку не замечать присутствия «фигурантов». Не сознание собственной исключительности движет Кручининой в исполнении Дорониной, а какая-то усталость, готовность пожертвовать искусством ради спектакля. Из двух составляющих, о которых писали когда-то в связи с доронинской Надеждой Монаховой в «Варварах» Г. Товстоногова, — «искренность и цельность и вера в героя и жизнь, в которой нет этого героя» — актуальней второе, и это ясно выражено в «Без вины виноватых». Только вера эта уже на излете — не вера даже, а так, чувственно воплощенное и харизмой актрисы оттененное отношение к жизни, в которой давно уже нет героев и живых цветов. Ее Кручинина так и живет — глядя поверх голов, сквозь ненастоящие окна, и не обращая внимания на рисованный пейзаж.