Нынешней весной пермские юные зрители коротали каникулы без своего театра. В поисках новой публики актеры Пермского ТЮЗа отправились в Петербург, и их старания увенчались успехом — без аншлага не прошло ни дня.

Театр комедии пермские гости облюбовали неспроста: гастрольный репертуар объединил спектакли по жанру, комедийное начало неизменно присутствовало везде, даже в детских сказках. К тому же художественный руководитель театра и режиссер-постановщик большинства спектаклей Михаил Скоморохов в Театре комедии — человек не чужой: именно ему довелось поставить здесь спектакль «Даешь Америку! (Слон)».

Как и любой уважающий себя ТЮЗ, пермский театр неустанно заботится о взрослой аудитории. Поэтому из семи спектаклей, показанных питерской публике, только три были адресованы детям.

Начинающие театралы побывали в небезызвестном селе Простоквашино и встретились там с героями пьесы «Дядя Федор, Пес и Кот».

История о том, «Как Баба-Яга сына женила», была интересна для тех, кто уже набрался кое-какого жизненного опыта. Привычный сказочный сюжет, обогатившись новыми обстоятельствами (автор пьесы — актер ТЮЗа В. Тимошин), разворачивается, как водится, к лесу задом, а к зрителю — фасадом. В декорациях, расписанных под Палех (художник Ю. Жарков), оживают разноцветные картинки: герои сказочных сценок как будто сходят с лакированных шкатулок на сцену театра и рассказывают о своей сказочной жизни современным языком.

Ситуация в деревне, равно как и в близлежащем лесу, что называется, назрела: красным девицам пора замуж, а Бабе-Яге (В. Лаптева) нужна молодая невестка, так как хозяйство разваливается на глазах. Домашняя скотина — кот и филин — не кормлена, избушка на курьих ножках — не убрана, оболтус-сын Иванушка (А. Смирнов) от рук отбился. Местные невесты — Кикимора, Лешиха и Водяниха — ему не по вкусу, а вот сердце Аленушки (М. Шувалова) — еще надо завоевать! В битве за любовь, едва не закончившейся массовым суицидом, в конечном счете, проигравших не было: Иванушка с Аленушкой поженились, Баба-Яга, посокрушавшись, отпустила сына к людям и подарила к свадьбе скатерть-самобранку. Мелодрама, замешенная на фольклоре, рок-н-ролле, добром юморе и сыгранная с тюзовским задором, одинаково увлекла и детей, и взрослых, что само по себе ценно как пример единения зрителей разного возраста. Тема отношений между детьми и родителями близка театру — это становится понятным всем, кто увидел спектакль «Робот пятого поколения». И хотя тревога по поводу роботизированного будущего казалась сильно преувеличенной, что придавало спектаклю некоторую дидактичность, целый букет актуальных проблем был преподнесен не зря. Интерес взрослых к техническим излишествам сказывается на поведении детей уже сегодня: лучи лазерных указок привольно гуляли по сцене, посещая самые загадочные уголки изысканно-фантастического интерьера (художник Ю. Жарков). И, похоже, никакой «обучающий робот типа „Училка“» тут уже не поможет, будь она даже «привлекательной женщиной с элементами юмора» (как сказано в инструкции по применению). Вот разве только в театре родителям намекнут, что связь поколений — вещь нисколько не абстрактная, а детям объяснят, что в будущем им не в чем себя винить…

Спектакли для взрослых (за исключением «Персонажей» Л. Пиранделло*) представляли собой картину развития русской комедии в разные исторические эпохи: от «Вишневого сада» А. П. Чехова — к водевилям Зощенко и Ильфа с Петровым и далее — к «Вальпургиевой ночи» В. Ерофеева.

* «Персонажей» мне увидеть не привелось, но любезная администратор пермского театра поделилась своими наблюдениями, сообщив, что в Перми этот спектакль не пользуется таким успехом, как в Питере, по причине того, что он «слишком философский и зрители ничего не понимают».

«Вишневый сад» в постановке М. Скоморохова казался сначала спектаклем-воспоминанием о прежней жизни. Слишком много времени прошло с тех пор, как случилась эта история, стерлись из памяти образы и характеры, остались только слова, написанные Чеховым. Оттого так трудно было «ожить» героям пьесы, попавшим в пространственно-временную зависимость от режиссера и художника.

Сценография М. Борнштейна делит фойе Театра комедии на три части. В первой — ближней к зрителям — все как полагается: детская, в ней — «многоуважаемый шкаф», часы с замершими стрелками, фотографии на плетеной стене. В дальней части пространство замыкает картина — пейзаж с излучиной реки, наверное, той самой, где утонул Гриша. Оттуда же появляются в начале и конце спектакля те, кто находится «по ту сторону»: мама, муж, сын Раневской, няня; туда они уведут потом и Фирса. Соединяет два мира музыка: стоит рояль, играет «еврейский оркестр», звучит запись «Каста дивы».

Появление «живых» персонажей пугает больше, чем выход гостей «с того света», так страшен грим на лицах актеров. Не успеешь привыкнуть к жеманному и нарочито басящему Лопахину (В. Шульга), немного успокоиться, глядя на вполне приличных Дуняшу (М. Шувалова) и Епиходова (А. Смирнов), как появляется Раневская (И. Сахно) — настоящий Дракула, повредившийся в уме за долгие годы лежания под землей. До самого конца спектакля Любовь Андреевна так и не отошла от шока, настигшего ее в момент возвращения в родное имение, — на лице актрисы не отразилось ни одной сколько-нибудь человеческой эмоции.

Режиссер использовал модный ныне прием — водить зрителей туда-сюда по театру — и перенес второе действие на лестницу, где, заслоняя друг друга, актеры с верхних ступенек вещали текст смущенным зрителям. А смутиться было от чего: любовный треугольник Яша (А. Агеев) — Дуняша — Епиходов явился центральным сюжетом эротического триллера «Семейка Раневских», которым вдруг предстала пьеса Чехова в интерпретации М. Скоморохова. Дуняша — М. Шувалова настолько «заматерела» к финалу, что ни Яше, ни Епиходову к ней уже не подступиться.

Напряженность действия порой разбавлялась музыкальными номерами, к которым режиссер обращается с завидным постоянством, считая, видимо, что песней спектакль не испортишь. Кроме того, песни — прекрасное средство соединения не только «того» и «этого» света, а также и двух разных произведений советской сатиры 30-х годов. Комедия М. Зощенко «Свадьба» и водевиль И. Ильфа и Е. Петрова «Сильное чувство» слились в спектакль «За великое чувство любви!», который, возможно, выглядит слегка траченным молью, но, тем не менее, зрителей радует. Простые и родные каждому слова: «Водки не хватит!» — стали лейтмотивом этого спектакля. Но поскольку главным достоинством музыкальной комедии как жанра всегда была легкость в мыслях, вряд ли следует упрекать ее за это. Скорее наоборот, нужно с благодарностью вспомнить замечательный «живой» оркестр (руководитель М. Гольдберг), который на своих плечах (струнная группа) нес режиссерскую идею и своими руками (фортепиано и др.) передавал ее актерам для исполнения. А поют в пермском ТЮЗе по-разному: хором и соло, с оркестром и под гитару, эстрадные песни, романсы, рок-н-ролл и частушки, но всегда — от души!

Самый «свежий» спектакль этого театра (поставлен в сентябре 1999 г.) — «Вальпургиева ночь» — показал, на что способны актеры и режиссер в том случае, когда сходятся все необходимые составляющие для постановки действительно уникального спектакля.

Многогранность поэтики Венедикта Ерофеева, универсализм, являющийся отличительной чертой гениальной личности писателя, были тонко прочувствованы художником-постановщиком Ю. Жарковым и воплощены в сценографии спектакля. На первый взгляд сцена представляет собой странное смешение предметов: двухэтажные «нары» в психбольнице соседствуют со скульптурами ангелов и святых; фрагменты архитектуры католического собора дополняет зарешеченное окно на обшарпанной кирпичной стене. Но все детали складываются в четкую систему мироощущения В. Ерофеева, целью жизни которого было — победить хаос вокруг себя и внутри собственной души. Одним из средств его борьбы с этим неустройством был алкоголь, и в пьесе он — главное «горючее» для движения событий.

Текст предполагает подготовленность восприятия, поэтому актеры старались «донести» до зрителя каждое слово, причем ни в лирике, ни в патетике не было фальши.

М. Скоморохов, собравший в спектакле несколько поколений актеров ТЮЗа, создал ансамбль, в котором актерская индивидуальность каждого прозвучала в нужной тональности. Молодые актеры, для которых страсти советских диссидентов знакомы более по литературным источникам, нежели по собственному опыту, привносили в спектакль энергию и ироничность, свойственную тем, кто наблюдает со стороны. Иначе чувствовали себя на сцене те, в чьей памяти осталось время, когда каждый мыслящий человек мог оказаться на месте главного героя Левы Гуревича.

А. Смирнов сыграл эту роль с обаянием Дон Жуана, вдохновением поэта и трагизмом страдающего героя (кстати, второе название пьесы — «Шаги Командора», в спектакле звучит музыка из «Дон Жуана» Моцарта). Остальные обитатели психушки — целый хоровод комических масок, однако артисты смогли создать яркие и запоминающиеся образы людей, раздавленных системой и вызывающих не только смех, но и сострадание.

Среди героев пьесы оказался один персонаж, которому режиссер счел возможным придать черты автора — В. Ерофеева. Сережа Клейнмихель (Р. Королев), большую часть времени пассивно наблюдающий за действием, ходил с перевязанным горлом, крестился слева направо и даже в единственном монологе, где герой рассказывает об убийстве мамы, можно провести параллели с обстоятельствами жизни Венечки, отданного матерью в детский дом. Такое внимание к материалу достойно уважения, ибо является признаком мастерства и глубокого понимания своего дела.

Финальная мизансцена также содержит в себе несомненные аллюзии, читаемые зрителями: группа людей, собравшихся вокруг Левы Гуревича, снятого со спинки кровати, фигурно выстроена в сцену пьеты (оплакивания Христа). Трагикомедия превращается в настоящую трагедию, и у Пермского ТЮЗа нашлось достаточно творческих сил, чтобы сделать спектакль таким трогательным и захватывающим зрелищем.

Знакомство с работами пермских артистов показало, какой путь прошла комедия на русской сцене: проблематика чеховской драматургии, пережив все перемены в общественном сознании, осталась востребованной для нашего времени. Герои современных постмодернистских пьес получили в наследство бесконечную череду вечных вопросов без ответа, которых хватит еще не на одно театральное поколение. В Пермском ТЮЗе к ним уже приступили.