Б. Фрил. «Молли Суини» (перевод М. Стронина). Малый драматический театр — Театр Европы.
Режиссер Лев Додин, художник Давид Боровский

Сегодняшняя театральная афиша пестра и разномастна — классики всех времен и народов соседствуют с начинающими авторами, едва пробующими перо. При этом театры увлечены не столько поисками новой драмы, сколько новыми прочтениями драмы давно знакомой. Оттого таким неожиданным стало появление в репертуаре МДТ — Театра Европы названия пьесы «Молли Суини» мало кому известного автора.

Между тем Брайен Фрил — живой классик ирландской драматургии. Соотечественники охотно ставят его имя в один ряд с выдающимися ирландцами XX века — Шоу и Сингом, Беккетом и Йейтсом. А это означает, что у всех у них единая могучая корневая система. Для маленькой страны, оберегающей самобытность своей культуры, это имеет глубокий непреходящий смысл. У Фрила есть и своя заповедная территория — графство Донегал на Западном побережье Ирландии. Донегал — сам по себе и легенда, и творец мифов, без которых ирландцы и поныне не могут обойтись. Отрезанный от остальной Ирландии горами и реками, Донегал дольше других сохранил независимый гэльский дух, неуступчивый характер неудачливых мечтателей и фантазеров. Здесь, в Донегале, разворачиваются события одной из широко известных пьес Фрила — «Переводы», исторической притчи, отнесенной к началу XIX века. Английские картографы появляются в городке Бэллибэг, чтобы повсеместно утвердить английский язык и перевести на него исконно гэльские географические названия. Но обучить английскому и унифицировать названия оказалось занятием куда менее сложным, чем научить людей понимать друг друга.

Действие пьесы «Молли Суини» происходит в том же Бэллибэге сто с лишним лет спустя. Здесь давно понимают английский, но слышат ли кого-нибудь кроме самих себя — остается вопросом. «Молли Суини» — тоже притча. Ее интеллектуальная мозаика в чем-то отдаленно сродни великой эпопее Дж. Джойса. Джойс в «Улиссе», как известно, передоверил свои сокровенные прозрения двум героям — Стивену Дедалу и Леопольду Блуму. В числе прочих терзающих их души загадок жизни оказалась зыбкость зрения и слуха. Особенно зрения, потерю которого Джойс начал рано предчувствовать. «Закрой глаза и смотри» — таков вывод, к которому приводит Стивена освоенный им философский опыт великих мыслителей — от Аристотеля до Беркли. «Какие же могут быть сны у незрячего?» — мысленно вторит ему Леопольд Блум, помогший слепому юноше перейти дорогу. «Для него жизнь — уже сон».

С. Курышев (Френк).
Фото В. Васильева

Задуматься над этим и многим другим и предложил нам спектакль МДТ. Трое персонажей «Молли Суини» вовсе не образуют привычный треугольник. Впрочем, и непривычный тоже. Они скорее соединены по принципу музыкального трио. Тема одна, а инструменты разные. Драматическое напряжение сконцентрировано вокруг главной героини Молли (Татьяна Шестакова), в младенчестве ослепшей и теперь невольно соединившей нити психологических коллизий. Коллизий, о которых мы узнаем опосредованно, через пространные монологи всех троих. Муж Молли Френк (Сергей Курышев), книгочей и философ, одержим идеей прогресса, даже если для доказательства его потребуется провести эксперимент над собственной женой. Иначе говоря, он настаивает на операции, выполнить которую берется доктор Райс (Петр Семак). Потерпевший фиаско в личной жизни (от него не просто ушла жена, но ушла к его другу и коллеге, такому же, как он, офтальмологу), Райс решается одержать реванш на ниве научных дерзаний. Стихия жизни здесь отождествляется с рассказом о ней, а смысл и содержание событий исчерпываются, в конечном счете, формулой «слова, слова, слова». Преобразить эти слова в театральное событие оказалось для МДТ делом не только сценически возможным, но и соприродным.

Т. Шестакова (Молли).
Фото В. Васильева

На сцене, устланной рыжими листьями, — три белых плетеных кресла с «козырьками» не то от солнца, не то от посторонних глаз. (Точная метафора художника Д. Боровского.) Более всего эти кресла-кабинки походят на приоткрытые раковины диковинных моллюсков. Туда и прячется каждый из героев со всем грузом накопленной за жизнь неразберихи. Отговорит и закроется в свою скорлупу под аккомпанемент неумолкающих чаек. На этом пятачке разыгрывается «театр судьбы» каждого из них. Обстоятельства жизни оборачиваются вечным словесным лабиринтом, из которого почти невозможно выбраться. Чем больше слов произносят персонажи, тем глубже затягивает зрителя воронка их словоговорения. Словесная избыточность, переведенная на сценический язык театра Л. Додина (вспомним глубину постижения им философских текстов Достоевского), оборачивается словопроживанием, умозрительный текст обрастает плотью. Самоограничение режиссера вызвало к жизни такую интенсивную энергию словесной обрисованности и событий и персонажей, что внутри каждого из монологов выстроилась своя особая драматургия. Объединять изолированные характеры — прерогатива прозы, в пьесе же Б. Фрила театр обнаружил истинный драматизм, созданный сложным движением мысли, ее подвижной ассоциативностью.

П. Семак (Райс).
Фото В. Васильева

Френк Суини — одновременно и ирландский простак (Френк в переводе и означает искренний), этакий «удалой молодец, гордость Запада», и чудаковатый интеллектуал, одержимый идеей осчастливить человечество. Повествуя о своих «подвигах» с барсучьими норами, строя планы будущих вояжей, Френк—Курышев не перестает вчитываться в самого себя. Он и слова-то произносит с особой значительностью, словно пытаясь прикрыть ими душевный излом. Что же до доктора Райса, то его трагический удел представляется неизбежным. После долгой спячки в нем проснулся азартный игрок, поставивший на карту здоровье пациентки и собственное будущее. В исповедальном монологе Райса—Семака гуманная сострадательность медика энергично оттеснена (ведь таится же в нем эта энергия) откровенным ликованием профессионала, заново, как ему показалось, обретающего дар исцеления. Возвращенное зрение Молли могло означать возвращение к жизни и его самого. Не получилось…

Не стоит задаваться риторическим вопросом, а нужно ли было исцелять Молли? Не лучше ли ей было закрыть глаза и смотреть, чем открыть их и не увидеть того, о чем мечталось? Татьяна Шестакова берется ответить за свою героиню душевной отвагой, готовностью отчаянно рисковать, чтобы вернуть любой ценой тревожное великолепие мира. Вот только красное пальто на ее Молли… Оно как вызов судьбе, как стоп-сигнал, как предуведомление о возможной катастрофе. Прямая, с поднятой головой стоит Молли—Шестакова над провалом заброшенного бассейна. Она еще не знает, что ей, потерявшей рассудок, не справиться с этим, говоря ее словами, «подглядыванием» в мир, придется на дне этого колодца навсегда прикрыть свои полузрячие глаза. Закрыть и смотреть. Ведь, если верить доктору Райсу, увидеть вовсе не означает понять.

Доктор Райс, в итоге, сопьется. Френк Суини отправится в Абиссинию дальше познавать мир. А поиск истины о человеке так и останется главной темой Малого драматического театра. Той истины, которую не всегда увидишь глазами.

Август 2000 г.