Записывать Моисея Мироновича Мучника — гиблое дело. МММ — директор Томской драмы — похоронил, увы, в себе потрясающего артиста. Когда он говорит — это не беседа с театральным директором, это театр одного актера, глаз не оторвать и дыхания не перевести. Он мог бы этим зарабатывать, собирая огромные аудитории, вплоть до стадионов. Мы предлагаем читателю расшифровку беседы с ним, честно предупреждая: артистизм МММ — за кадром, а жаль. Люди театра отлично знают, что в нем-то все и дело.

Хитрый, коварный, страстный, простодушный, тактичный, стратегичный, в общем, совершенно неотразимый МММ — достопримечательность Томска наряду с шестью его университетами (сибирский Кембридж!), деревянным зодчеством, белокаменными строениями (сибирские Афины). Можно без преувеличения сказать: Моисей Миронович Мучник — седьмой Томский университет. В этом университете представлены все мыслимые и немыслимые науки. Как-то: менеджмент, западная философия и абсурдистская драматургия, социология, сантехника, работа актера над собой и работа с актером, характерологические особенности современной российской режиссуры, правила поведения в театральном коллективе… В этом университете знают всё, кроме слова «нет». Театральный Томск немыслим без этого университета. Город живет, считаясь с ним, оглядываясь на него, раздражаясь, восхищаясь, негодуя…

Легендарный директор филармонии, Моисей Миронович когда-то мыслил и двигал стадионами — вместо гладиаторов на томских стадионах времен правления Мучника выступали Алла Пугачева, Евгений Евтушенко, Андрей Вознесенский… Устраивал в Томске премьеры фильмов Тарковского, на радость томской интеллигенции (каждый пятый житель города — студент) и на испуг секретарям обкома партии… Книгочей — научная библиотека Томского университета рыдает по Моисею Мироновичу как по лучшему своему читателю. По Томску и окрестностям лучше двигаться тоже с ним: он, как всеведущий Вергилий, знает такие пути и закоулки!..

Елочный монополист. «Свой жид при губернаторе» — так он сам объясняет феномен собственной живучести и непотопляемости. Нам же показалось, что все дело в его страстности — касается ли это действительно лучших в городе туалетов Томской драмы или заботы о репертуаре Малой сцены: ему до всего есть дело, и он за все в ответе — от кафеля до Ионеско…

У МММ есть пароль, заветные слова, спасающие в трудную минуту. В августе 1991, когда над ним тучи сгустились, какой-то номенклатурщик, знающий обстановку точно, сказал ему: «Потерпи, Моисей. Все будет хорошо. Наши придут». На следующее утро случилось ГКЧП. Наши приходят и уходят. Моисей терпит. Покуда он терпит — мы уверены: все будет хорошо.

— Театральный директор — что это? Судьба, профессия, диагноз, карма?

— Это продюсерская профессия. Директор — это человек, который любит заниматься конкретным делом — созданием мозгового треста, необходимого для спектакля, и прокатом готового спектакля. Театр, особенно в провинции, одно из немногих средств человеческого общения. Значительная часть людей не идет в костел, синагогу или церковь, а к нам. Поэтому важно сделать так, чтобы театр стал чем-то вроде храма человеческого общения.

В Томске почти 600 тысяч населения, театр посещает 180 тысяч человек в год, причем это произошло за последние 4–5 лет. Когда я принял театр, цифра была стабильная для большинства сибирских городов, где в год бывает 37–50 тысяч зрителей.

У нас эта цифра возросла в связи с тем, что я открыл вторую сцену — Малую сцену, где работают два театра — «Мировая классика и современность» и «Литературный театр». Особенно в литературном театре было острая необходимость, я это почувствовал. Раньше эти функции выполняли концертные организации, привлекавшие известных артистов — Юрского, Демидову. Сейчас эти связи нарушены. У нас сделан триптих «Ахматова, Цветаева, Пастернак» — три моноспектакля, работы по Пушкину и Саше Черному… Зрители хорошо приняли эти спектакли. Хотя Малая сцена пока не играет такой роли, какую она должна была бы играть, — она не является экспериментальной площадкой. Она художественно не отличается от большой.

Мы очень много играем спектаклей: включая выездные в селе, 500 в год, из них 204 на основной сцене. Создан сетевой график, при котором в активный период с октября по июнь включительно ни одного дня театр не пустует. На Малой сцене играется девять спектаклей в неделю (есть два детских спектакля, которые идут утром).

— А какова заполняемость зала в процентах?

— На малой сцене 104% загрузки — там сто мест и еще 4 приставных, которые тоже продаются. В большом зале на 789 мест — загрузка 82% в год.

Правда, здесь не нужно идеализировать ситуацию, потому что в моем лице вы видите елочного монополиста. Я всю жизнь занимался проведением всяких елок.

— Елка для вас как директора — чистая коммерция? Или все-таки еще ожидание чуда, праздника?

— Это возможность сделать праздник детям, с одной стороны, с другой — елка дает 15-16% годового дохода, не прибыли, а дохода. Когда я был директором филармонии, я приглашал московский Ленком, театры из Латвии, Армении… Но и сейчас в театре проекты пристойные: на большой сцене мы поставили «Щелкунчика», «Снегурочку» Островского, «Двенадцать месяцев» и в этом году «Питера Пэна». Это все делается масштабно. Для «Снегурочки» я пригласил коллектив Тамары Смысловой (бывшие «Голоса России» Покровского), участвовали Екатеринбургский и Новосибирский театральный институты, всего было занято 140 человек. К примеру, последняя программа с «Питером Пэном» на большой сцене и «Принцесса и свинопас» на Малой сцене — на этих спектаклях-праздниках побывали более 40 тысяч детей. Кстати, я сам отец трех детей, у меня трое внучек, внук, и, когда проходит детский праздник, мы никогда формально к этому не относимся. В течение тех пяти лет, что я занимаюсь в театре «елочным бизнесом», администрация области ни рубля на детские елки не дала. Не знаю, надо ли об этом говорить, но в Томске сейчас 21 тысяча детей относится к категории социально незащищенных (1120 человек в детских домах, 2500 — в школах-интернатах и т. д.). Они тоже ходят к нам на елки. Я всегда стою при входе и смотрю, кто приходит в театр, для меня это важно и интересно, я не пропускаю ни одного спектакля, если я не в командировке. Кстати, благодаря гуманитарной помощи они в нынешнем году были чуть лучше одеты.

М. М. Мучник.
Фото С. Захарова

— Это вы фиксируете, стоя у входа?

— Конечно. В прошлом году просто плакать хотелось — из 70 человек 30–40 наголо побриты. В этом году ребята выглядели получше. Театр работал со спонсорами и собрал 14 тысяч елочных подарков для этих детей.

Итак, 32–36 тысяч — это «елочные» зрители. Это влияет на коэффициент загрузки (там же 100%), а есть такие в сезоне «мертвые зоны» с 17 по 25 января, с 4 по 12 февраля, когда зал не может заполниться…

— Это что за Бермудский треугольник?

— Ну, все напраздновались, отпраздновали, все без денег, потом каникулы студентов — для Томска это существенно.

Причем мы всегда работаем за живые деньги, а не по безналичному расчету. Ведь завод может перечислить за полный зал, а сидеть будет 250 человек. Живые деньги — это основной принцип. Нам удалось вернуть к себе студентов и сельского зрителя. Село поехало к нам (14–16 спектаклей для них мы играем в Томске), а летом мы к ним направляемся пароходом. И, кроме того, — заводы.

В Томске много «пентагоновских» заводов, все они были «на боку». Мы пошли на то, что создали для них специальные билеты по 8–10 рублей, просто для того, чтобы они пришли. Многие до этого по несколько лет не бывали в театре. И замечено, что после того, как завод походит на такие целевые спектакли, на 8–15% увеличивается число зрителей из этой категории.

— Они «своим ходом» возвращаются?

— Да. В городе ведь уже почти всех знаешь… Работа со зрителем началась с создания комфортных условий в самом помещении, начиная от входа, и я горжусь, что у меня лучшие в городе туалеты, у нас работает вентиляция, у нас можно заказать билеты, и два года мы работаем по принципу «театр может все». Что это значит? Например, нужен группе из какого-то поселка транспорт — наши службы договариваются и поставляют этот транспорт. После спектакля, особенно зимой, по всем направлениям подходят автобусы и развозят зрителей. Наш театр занимает седьмое место в России по доходам. Мы достаточно прилично зарабатываем. За прошлый год наши доходы составили 3,6 миллиона рублей при стоимости билета не больше 25 рублей, а елочных 12 рублей.

— Театр должен быть престижным. 12 рублей — это слишком дешево, ненормально.

— Я с вами не согласен. Специфика города в том, что он низкооплачиваемый. Профессор в Томске получает 1200 рублей. В малом городе, в отличие от столиц, нет возможности где-то приработать. И все зачастую продолжают жить на голом окладе. В ближайших селах, которые находятся в радиусе 30 км, кроме пенсий и того, что можно получить от продажи продуктов своего хозяйства, других денег нет…

— Ну они и не ходят в театр.

— Дети-то ходят. И если мы предложим билет для ребенка за 25 рублей, родители его просто не купят. Ему все ровно нужно дать двадцать рублей, когда он идет в театр, — на пепси-колу…

— Сегодня, когда стала популярной модель театра директоров, я знаю, что вы сбиваете ноги в поисках главного режиссера. Зачем вам нужен главный режиссер? Вы — сильный директор и могли бы приглашать разных режиссеров на постановки.

— Я вам так отвечу: крайне нужен главный режиссер. Это моя твердая позиция. В Москве можно пойти по улице Горького, собрать актеров и поставить спектакль, все равно где. В провинции действует традиционный российский менталитет: «пахари и землепашцы» в театре без кнута и пряника профессионально работать не могут. Нет смысла приезжать ненадолго. Пример: приехал режиссер Сергей Яшин, хорошо работал месяц, и ровно еще через месяц его спектакль распался. Если мы перейдем на систему приглашенных режиссеров, то через два-три месяца после премьерной шумихи спектакли будут рассыпаться. Главный режиссер должен, во-первых, вырабатывать идеологию театра (если он настоящий главный режиссер), а во-вторых, поддерживать репетиционную форму и текущий репертуар. Хотя бы своим оком. У главного режиссера должна быть функция надсмотрщика.

— Еще, может быть, и функция отца? Чтобы театр мог семейно держаться. Директор не может быть отцом?

— Ну, если он становится художественным руководителем…

— А как вы относитесь к этой столь популярной сейчас модели?

— Это все зависит от личности, стоящей на подобном посту. Директор — это профессия. Тяжелая профессия. Бывает ведь так в мировой практике: директор крупной клиники может не быть врачом. При этом в клинике есть главный врач… Сейчас еще появилась тенденция, совершенно не применимая к малым городам. Когда играются спектакли 60-80-100 зрителей на большой сцене, театр несет большие затраты. А такие вещи может себе позволить большой город и с большим бюджетом. Эти изящные спектакли живучести зачастую не имеют. Они для «Маски»… Разумнее накапливать деньги, чтобы раз в год привозить два — три таких спектакля для элитной части городской публики.

— И для того, чтобы в самом театре была «тоска по идеалу».

— Раньше ведь была возможность отправлять смотреть лучшие спектакли, а теперь таких денег нет. Мы ездим только на «Рождественский фестиваль» в Новосибирск. А чтобы на своей собственной площадке что-то другое видеть, мы предлагаем сейчас такой проект. (Мы выиграли грант фонда Сороса шесть тысяч долларов, остальное пытаемся получить в Министерстве культуры, у губернатора и кое-что заработать сами). Проект связан с 150-летним юбилеем театра. Мы назвали его так: «Театральная площадь — пространство выживания», а подзаголовок «Новая режиссура в старом театре». Планируем провести фестиваль со 2 по 18 октября 2000 года. Среди участников — Театр им. Янки Купала из Белоруссии, Новосибирский, Омский, Иркутский, Новокузнецкий, Екатеринбургский и все театры Томска. Есть и другой проект, предложенный Борисом Цейтлиным, нашим новым главным режиссером, на 2001 год — «Лауреаты „Золотой маски“ на томской сцене». Мы хотим, чтобы лауреаты «Золотой маски» поставили у нас к апрелю три спектакля. Цейтлин разговаривал с С. Женовачом, он в принципе дал согласие, но задал скромный вопрос: «Слушай, а актеры-то у тебя есть?» Так что требуется предложить режиссерам тех актеров, которые бы не подвели нас и удовлетворили требования мэтров. Очень трудная проблема — комплектование труппы. Я уже с главным режиссером пять лет езжу на выпускные экзамены в различные вузы и театральные училища. А итог довольно страшный. В одном институте выпускники жалуются, что им в течение полутора лет не преподавали сцендвижения, в другом нет преподавателя по речи! Один и тот же стандартный набор дипломных спектаклей («Мещане», «Варвары», «А зори здесь тихие…»). Раньше в институтах хотя бы иногда появлялись мэтры, которые что-то ставили, а сейчас некому преподавать. Выпускают людей, ничего не умеющих делать на сцене, представьте, как в такой ситуации работать в театре без главного режиссера. Ностальгия директора еще по одной ситуации… Зритель по-прежнему идет на актера. Чего желает директор: спектакль заканчивается, а у служебного входа стоит два-три десятка человек и ждут своего любимого актера.

— Хоть пара-тройка бы стояла, и то хорошо…

— Зрители ведь не на режиссера ходят. У меня задача как у директора — раскрутить своих актеров через прессу, через телевидение, чтобы привлечь к ним внимание.

— Как вы относитесь к антрепризным формам театрального устройства?

— Вы знаете, я все-таки уверен, что в провинции необходимо сохранение репертуарного театра. В таком театре возможна хоть какая-то линия — знакомство с русской классикой, с зарубежной и так далее. Антрепризный театр — это кассовый театр, его, во-первых, в наших условиях никто не будет по-настоящему финансировать, а главное, будут сужены рамки духовного воздействия. Хотя антрепризный театр для меня как директора был бы хорош, знаете в каком смысле? Я бы сейчас объявил конкурс и оставил бы 17–20 человек. У меня было идея создать Губернаторский театр, объединив ТЮЗ и Драму. Я все рассчитал, и все хорошо получалось, хорошие материальные условия. В ТЮЗе можно было бы изумительно играть драматические спектакли (тот зал с ярусами и сценой-коробкой, если, конечно, там все отремонтировать, идеально подходит), а в этом здании крутить для молодежи рок-оперы вроде «Юноны» или «Звезда и смерть Хоакина Мурьеты» и дискотеки, для чего это помещение и предназначено. Но я вдруг столкнулся с фактом, что при слиянии двух коллективов получается 312 человек штата и надо половину освободить. И я понял, что Всевышний мне не простит, если я их уволю. Ведь в рамках Томска социальная незащищенность этих людей бесспорна, возможностей для нахождения другой работы нет, и как быть с людьми, проработавшими 30–40 лет. Каждая область должна иметь определенный минимум театров, исходя из количества населения. Наверное, могут создаваться и разовые антрепризные спектакли, должно быть предусмотрено здание для их показа, может быть какая-то символическая дотация, но репертуарный театр обязательно должен быть. Но я не знаю: семь театров для Томска — это нормально или нет? Но парадокс — при 110 тысячах населения в закрытом городе иметь такую махину, как музыкальный театр в Северске!..

Вчера было обсуждение закона о культуре Томской области, я там выступал. Его отправили на доработку. В законе должны быть расставлены приоритеты, в первую очередь выдвинуты профессиональные учреждения культуры — театры, библиотеки, музеи и т. д. И еще должно быть разграничено создание духовных ценностей. И еще. Мы долго бились за свободу. В законе говорится о том, что в репертуарную политику не должен влезать Комитет по культуре. Это верно, но учредительный договор все равно должен быть, чтобы в нем оговаривались основные параметры деятельности. И деньги должны выделяться за работу, а не под структуру. Если деньги даются «под театр» — то это за сохранение здания. А если за работу — то за выполненные театром условия учредительного договора дается не только зарплата, но и какие-то постановочные суммы. Конечно, и сам театр должен уметь зарабатывать. Надеяться на то, что только государство будет выступать донором, ошибочно. Директору необходимо найти способы заработка, и эти полученные деньги должны быть направлены на творческий процесс. Я считаю, что нужно платить большие деньги режиссеру и сценографу, но за то, чтобы они создавали такие спектакли, где постановочные затраты к зарплате были хотя бы в соотношении 75 на 25. Хороший спектакль можно ведь и дешевыми средствами сделать.

— А как вы относитесь к тому, что самое дешевое средство — актер? Тот, ради кого зрители должны с цветами стоять у служебного входа?

— Мне удалось в 2,5–3 раза увеличить заработную плату актерам. Тарификация у всех одна и та же. Когда появились «Театр Малой сцены» и «Литературный театр», под это удалось получить 50 штатных единиц, которые распределились на имеющиеся ставки. Кроме того, поскольку театр стал работать по сетевому графику, у нас появились премии, баллы и т. д. А когда я пришел в театр, они вовсе не знали, что такое премии, материальная помощь… За «Ангела» премии будут от 1500 до 250 рублей. Возьмем как пример актера, который играл Гетеру: в 1999 году он заработал 27 тысяч, средняя заработная плата у него 2540 рублей.

— Если мы опубликуем этот материал, к вам со всей России артисты соберутся. У вас будет конкурс. Можно печатать эти цифры?

— Можно. Если бы это бюджет давал, а то ведь это только за счет заработанных денег.

Сейчас ситуация несколько меняется. До Б. Цейтлина у меня спектакль стоил в среднем 127 тысяч («Питер Пэн» был дорогой — 300 тысяч), на все постановочные затраты уходило 700 тысяч. И из 3600 тысяч, которые я заработал, 1700 тысяч шло на надбавки к зарплате артистов, работников театра, еще точно не подсчитано, но «Ангел» обошелся примерно в 450 тысяч. Такого еще не было, и кое-кто недоволен в театре. Уход денег от актеров — это социальная база возможного взрыва. У меня возникла проблема, где на следующий год найти дополнительные деньги, чтобы художественные планы режиссера не отразились на материальном положении актеров. С учетом инфляции необходимо хотя бы увеличить еще на 25% зарплату, помимо надбавок, устанавливаемых государством. Вопросы материального обеспечения, комплектования труппы очень серьезные. До конца не ясна нынешняя планка театра (мы ни в каких фестивалях последние 12 лет не участвовали), о театре вообще никто ничего не знает, поэтому задача театра сегодня состоит в том, чтобы любыми способами о себе заявлять. Ездить на различные фестивали, а директору добывать для этого деньги. Мне кажется, что уважительное отношение к театру со стороны власти и особенно губернатора сейчас существует. Поэтому делается все для того, чтобы областной театр драмы мог реализовать те большие задачи, которые диктует жизнь, а для меня это в особенности важно, потому что не более 5 лет мне осталось работать в театре (мне уже 65 лет, а работать больше 10 лет директором на одном месте — это уже запредельно). Директор ведь тоже в своем роде режиссер, поэтому он должен находиться в постоянном тренинге.

— Вы сказали, что директор тоже режиссер? В чем искусство вашей режиссуры?

— Это несколько моментов, прежде всего, должно быть чутье на людей, во-вторых — это знание репертуара, умение прогнозировать, разрабатывать и осуществлять технологии, опережающие даже возможности сегодняшнего дня. Надо, чтобы тебя в театре не боялись, а стеснялись. Стеснялись говорить гадости и делать… Я человек достаточно тщеславный, на прежних работах у меня было ощущение, что я для многих отец родной, хотя мне было не много лет. В театре такого нет, другое отношение. Пока нет оппозиции. В театре убедились, что я могу сформулировать задачи и на каждом этапе их выполнять. Не случайно в театре говорят, что я не знаю слова «нет».

Записали О. Скорочкина, Е. Тропп
июль 2000 г.