Театр «Королевский жираф» появился сравнительно недавно, переименовав себя из давно существующего «Перекатиполя», одного из первых театров современного танца. Театр — это Кася и Лариса (Станислав Варкки и Лариса Наумова). Сейчас у них два спектакля: «Жена разбойника» и «Лариса и Кася со своими тараканами» (в первой редакции «Танцы под дождем»). На очереди — «Карнавал», спектакль, который готовится не один год. С премьерой не торопятся. Кася считает, что нужно еще года два, чтобы собрать отдельные номера в единое целое. Торопиться некуда, а мухлевать перед зрителями и друзьями стыдно. Репетируют сами, без балетмейстеров и режиссеров. Их главный критик в процессе репетиций — беспристрастный глазок видеокамеры. Потом, просматривая кассету за кассетой, они находят удачные варианты, отметают неудачные.

«Лариса и Кася со своими тараканами». Главная сложность — определить жанр. Современный танец? Возможно, но лишь отчасти. Пластические номера? Да, но пластика здесь психологизирована, призвана на помощь драматической коллизии, использована как единственно возможная форма для выражения мысли. Танцу, как и пантомиме, зачастую не хватает слов. Потребность в них возникает в определенные моменты действия, и приходится делать скидку на условность зрелища: не может танец полностью заменить речь, невозможно движением передать полноценную историю. Настроение — да, конечно. Чувство ритма — безусловно. Ощущения, образы — вполне. Но внятный рассказ? Спектаклю Ларисы и Каси слова противопоказаны. Не потому, что в пластике их использовать нельзя, а потому, что слова — бессмысленны, истрепаны, избиты. Слова — шелуха, при помощи слов уже давно нельзя ничего сказать. Единственное, чем можно выразить боль, желание, радость, всю гамму чувств, — человеческое тело.

Абстрактные персонажи. Вряд ли притча и наверняка не Адам и Ева: спущенные чулки Женщины в полинялом платье, колоритная потрепанная майка Мужчины. Образы не небесные. Земные. С тараканами. И все же — не банальная история «про любовь», хотя схема проста: одиночество — знакомство — узнавание — ссора — примирение. Он, воплощаясь в ее мечту, наряжается в тройку и, двигаясь полумеханическими движениями Робокопа, стреляет в публику из водяного пистолета. Шаг вперед, прицел, выстрел, шаг назад. Механическое чудовище. Но тут же — клоунский прием доведения до абсурда одного движения. Заело. И снова. Шаг вперед, прицел, выстрел, шаг назад. Шаг вперед, выстрел… Покачнулся, грохнулся в зрительный зал. Такая вот мечта. Не идеальная. С тараканами.

Станислав Варкки накладывает грим белого клоуна.

Она, прижавшись к порталу сцены, изнемогает от конкретности этой мечты, от ожидания Его. Бокал ее счастья пуст. Она, как алкоголичка с похмелья, шатаясь, слоняется по сцене в поисках влаги. Ее бокал пуст, а стремление утолить жажду — из категории жизни и смерти. Она изнемогает, почти ползет по сцене… И тут появляется Он, счастливый, с полным бокалом прохладной воды! Он несет его осторожно, в радостном предвкушении будущего счастья. И, конечно, Она сделает все возможное, чтобы добыть этой воды. Осторожненько подбираясь, Она станет завлекать его, соблазнять: будто случайно покажет лебединый изгиб шеи, а потом вдруг решительно положит его руку себе на грудь. Он замрет, рука, держащая бокал, дрогнет, и возникнет скульптурная композиция из столицы фонтанов — долгий страстный поцелуй, во время которого вода из бокала мужчины будет медленно переливаться в бокал женщины. Это любовь? — Любовь. Со своими тараканами.

Она еще обольет его этой водой, этим счастьем. Впереди — ссоры, драки, разборки, скандалы. Но главное впечатление от спектакля — этот скульптурный дуэт. Конечно, это не роденовская весна. Но и хорошо даже. Потому что любовь здесь не высечена из холодного мрамора, она слеплена из сплетения человеческих тел.

«ЛЮБОВЬ, ОНА ДОЛЖНА БЫТЬ В ТЕЛЕ»

Анастасия Касумова. Для начала, кто такой и что такое «Королевский жираф»?

Кася (Станислав Варкки). Вообще «Королевский жираф» — это из Марка Твена. Так назывался спектакль. Когда Гек Финн плыл на плоту, к нему пристали два человека каких-то, Граф и Барон. Они играли спектакль, который назывался «Королевский жираф». За этот спектакль их сначала изваляли в дегте, потом — в перьях, потом били…

Станислав Варкки и Лариса Наумова в спектакле «Кася и Лариса со своими тараканами».
Фото из архива автора

А. К. А вы-то тут при чем? Вас валяли в перьях, били?

Кася. Нет, нас пока еще не били и в перьях не валяли. Но об этом всегда надо помнить: о публике, о том, что она сидит и смотрит, и все-таки могут извалять и побить. Вообще очень трудно назвать наш театр… Мы раньше назывались «Перекатиполе», и с этим названием у нас много связано. Очень трудно было назвать наш театр хоть как-то. У нас никогда не было своей площадки, не было репетиционной базы. Мы всегда репетировали по различным ДК, по друзьям… Играли тоже где придется. Когда встал вопрос, как нас назвать, то так само назвалось — «Перекатиполе». Под этим названием нас знали люди. Но пришло время, когда оно немного устарело: изменилась ситуация. И потом, все-таки понятие «что такое искусство» для меня почему-то тесно связано в последнее время с концепцией спектакля из Марка Твена «Королевский жираф». То есть в принципе это надувательство, но степень честности в этом и степень откровения, с которым это происходит… Она очень важна. Потому что… Все равно мы берем деньги за выступление, всячески зазываем людей, чтобы их облапошить. Но стараемся уже облапошить по полной программе, качественно, чтобы они ушли, нас не побив. Да, качественное облапошивание публики.

А. К. Вы говорили, что работали клоуном в Англии.

Сцена из спектакля «Кася и Лариса со своими тараканами».
Фото из архива автора

Кася. Вообще я начинал как танцор брейк-данса. Где-то в восемьдесят втором году я начал танцевать брейк-данс. И меня поразило в этом танце то, как рождается энергетика. Когда на дискотеке, где все танцуют, вдруг выходят какие-то люди, начинают что-то делать на полу, какие-то невообразимые вещи… Внезапно возникает странное ощущение, что там не так, как здесь. Что-то не так. Там и время по-другому идет. Когда люди расходились, я даже подходил, вставал на это место — да нет, вроде обычное место. Но каким образом они вышли и сделали так, что все люди вокруг них сплотились и начали фанатеть и атмосфера накалилась до предела? Это в принципе театр, настоящий реальный театр, не в общепринятом смысле, когда выходит человек в не своем костюме и говорит не своим голосом. А другие люди сидят в зале и так позевывают, конфетки покушивают и рассуждают о пьесе. Типа — о чем? Или: «На Гамлета можно два раза не ходить, потому что один раз уже смотрели, а другой театр… Ну и так понятно. Этот убьет того, ну там, и они там все друг друга перемочат».

А клоуном я начал работать совершенно случайно. Я работал с «Лицедеями», с Валерой Кефтом, который первым меня позвал в клоунаду. Сначала работал как танцор. Потом начал формироваться образ, и родился спектакль, который назывался «Фата-Моргана». Он немного игрался — это был совместный проект: «Дерево», «Перекатиполе» и «Лицедеи». Мы поехали в Париж, там играли и играли в театре Мадонны Буглион. Это маленький театрик, называется «Ранлаг». Мадонна Буглион — дочь Александра Буглиона, основателя парижского театра «Буглион», который находится в центре Парижа. Это крупный, мощный цирк. Мадонна Буглион на меня посмотрела и говорит — вот это белый клоун, и пригласила меня в свою продукцию, которую они делали с тем же Кефтом. Называлось это — «По дороге в Сиену». Сиена — город рядом с Вероной. В общем спектакль про Ромео и Джульетту, но клоунский. Я там два года играл белого клоуна. После этого мы с этим спектаклем поехали в Лондон, там меня увидел Слава Полунин. Мы давно знакомы, еще с тех пор, как я работал в группе «Терра мобиле» (брейк-данс и пластика) — в свое время была очень известная группа. Слава Полунин позвал меня своим партнером. Он сам рыжий клоун, и ему нужен был белый. А белый клоун — это некоторая противоположность рыжего.

А. К. То есть злой. Злой, умный…

Кася. Да, злой. Но он в то же время… Он интеллигент. Если рыжий клоун — это воплощение «чмошества», то белый — интеллигентный человек. Он настолько чистый, ну, до тупости. Его тупость и его интеллигентность — они безграничны. И в то же время — это воплощение зла. Раньше работали только в паре — белый и рыжий. Сейчас работают только рыжие, мастерство белых клоунов как профессия вымирает. И вот мне говорят — ты белый клоун. Я сначала не понимал, потом начал изучать литературу, и увлекаться этим, и как-то это пробовать. Сейчас мы со Славой сделали спектакль, который называется «Диаболо». Играли его в Польше, Голландии, и он находится в проекте у Славы. Слава играет свой старый спектакль, где он играет один, и второй — наш парный.

Сцена из спектакля «Кася и Лариса со своими тараканами».
Фото из архива автора

А. К. Это проекты. Кася, я хотела спросить про ваш театр. У вас два спектакля, один из них вы с Ларисой показали на нынешнем «Солнцевороте». «Лариса и Кася со своими тараканами». Кто такие тараканы в вашем спектакле и где они вообще?

Кася. Ну, тараканы, они либо в доме, либо в голове, их никак не выведешь, как ни пытайся. В доме у нас тараканов нет. Так что — в голове. А спектакль раньше назывался «Танцы под дождем», и он был более стабильный, пантомимичный. Сейчас мы его полностью переделали, перелопатили, психофизики добавили больше. Потому что главное для нас — непосредственный контакт со зрителем, контакт не на уровне визуальном, а на уровне энергетическом. То есть — настоящий контакт.

А. К. В этом спектакле очень много клоунских приемов.

Кася. Может быть. Все-таки последние два года я работал со Славой Полуниным. Наверное, влияние чувствуется, потому что Слава — великий мастер и очень многому научил в плане контакта и восприятия ситуации. Еще — в спектакле стало больше юмора. Без юмора не может быть никакой трагедии. То есть если трагедия не смешна для кого-то, то это не трагедия, это ложный пафос. Спектакль — достаточно обычная, банальная любовная история. Просто отношения двух людей. Мы как можно больше абстрагировались от реальных факторов, и получился рассказ про неких персонажей, каких-то странных. И за счет этого, как мне кажется, все-таки удалось передать полноту любви, в которой и ругань, и неурядицы, и еще что-то. Нюансы их жизни, знакомства… Моменты, когда люди вдруг обращают друг на друга внимание, они проявились через какие-то мелочи, совершенно не относящиеся к теме. Потому что вообще передать любовь очень сложно. Ну, легко, конечно, балетному актеру. Он вышел, вроде бы раз ручкой влево, ножкой вправо — ну понятно, любит, потом — к сердцу приложил ладошку — ну да, страсть, прихватил девочку, понес туда-сюда по сцене, она тоже поскакала — ну да, роман. Но… мне кажется, любви там мало. Там идет некая поэтизация… Я не имею в виду весь балет, потому что существует все-таки Барышников, Нуриев, царство ему небесное. Люди, которые… Не знаю.

Любовь, она должна быть в теле. Если ее в теле нет, тут, извините, как ни вертись, а могут и в перьях обвалять когда-нибудь. Хотя бы за спиной, не в глаза. Этого никак не хотелось бы.

Июль 2000 г.