НАРОД, ПРЕДАВШИЙ БОГА

А. Пушкин. «Борис Годунов».
«Коляда-Театр» (Екатеринбург).
Режиссер и художник Николай Коляда

Срамных окошек в прямом смысле в спектакле нет. Но как еще назвать ту степень беззакония, беззастенчивого воровства, нелепых смертей, невиданного в обозримой истории цинизма, что творятся сегодня «в окошке» нашей социальной реальности? Благодаря интернету тайное становится явным мгновенно, от знания происходящего уже не закрыться. О чем в такой ситуации можно ставить «Годунова» Пушкина, как не о том, что народ (все мы!) — стыд и срам! — все равно безмолвствует?!

Известный социолог Лев Гудков, директор Левада-центра, свидетельствует в «Новой Газете» (см. № 130 от 19.11.2010), что 85 % (!) населения России живет в состоянии, которое психологи назвали «комплексом заключенного», это состояние ужаса и равнодушия, апатии, бессилия и ненависти.

Сцена из спектакля. Фото из архива театра

Николай Коляда (постановщик, автор сценографии и музыкального оформления) в мартовской премьере представляет свою версию причины народной немоты.

На широкой деревянной колоде («плахе») лежит крупная, как на витрине супермаркета, сырая курица. Пимен Сергея Богородского в длинном сером рубище выходит из-за кулисы c огромным топором и под свое «еще одно последнее сказанье…» c размаху рубит ее на мелкие куски. Это не первая сцена в спектакле. В первой — Шуйский Антона Макушина и Воротынский Сергея Федорова, ведя беседу о кознях власти, руками раздирают на этой же колоде и пожирают курицу-гриль (запах, мгновенно завоевывающий зал, не обманет!). И, судя по тому, что затем князья и царствующие особы творят на сцене c ее растерзанными кусками, становится ясно: курица здесь — Россия.

Главный герой спектакля — не Годунов Олега Ягодина, тихий, почти вялый, не совсем внятный и понятный, в том числе самому себе, человек. И не Отрепьев — напротив, сгусток энергии и отчетливой воли — нового артиста театра Ильи Белова. Главный герой/ негерой — русский народ. С вилами и дудками, одетый в разные, невероятные, как всегда у Коляды, наряды. Но первое, что фиксирует взгляд в этом обобщенном образе, — сетки, обычные хозяйственные авоськи, в которых мы десятилетиями носили «Отдельную» колбасу и серый хлеб. Сетки эти наброшены на головы толпы, простолюдинов и князей, всех русских. И лица становятся как булки, лиц нет, не видно, они — в клетках, в тюрьмах, за решетками, в «заключении». Другой знак народа — сотни ярко-красных матрешек, занимающих всю огромную карту России, расстеленную на полотне сцены. Годуновым и Ко эти матрешки то и дело разбираются-собираются, в них засовываются куски куриц, из глубин достаются самые маленькие матрешки, которые, вопреки очевидности, здесь не девочки, а мальчики кровавые.

Кто бы сомневался, что Коляда в «Годунове» накрутит?! На сцене все почти беспрестанно движется, хороводит, орет и дудит (благо труппа растет, в том числе и за счет актеров-учеников). Символика зашкаливает. Много (как всегда c перебором) буффонады, гротеска, издевательства над стереотипами, над трепетом перед великим текстом (в сцене у фонтана Гришка c величественной Мнишек Ирины Ермоловой лежат и ползают, кажется, не меньше, чем ходят и стоят). При этом все работает на тему. Длинные, по локти, кровавокрасные перчатки Годунова — прямолинейный символ, отсылающий к кровавым мальчикам, девочкам, взрослым и старикам, безвинно погибшим в армии, в летних пожарах, в Беслане и Норд-осте, в зимних, нечищенных от снега и сосулек городах… Поведение толпы на сцене заставляет вспомнить родной народ, который и ненавидит власть, и умиляется на многочисленные хобби национальных лидеров, и, равнодушно внимая «добру» и «злу», вешает их портреты на стенки. Впрочем, это уже не спектакль — ассоциации по поводу. И дело, как убеждает театр в финале, даже не в путиных как таковых. Дело вообще в нашей русской загипнотизированности престолом. В финале символ власти — большой, блестящий и бликующий в зрительный зал дискотечный шар — вертит уже не Годунов — он мертв. Не Отрепьев — и он здесь мертв. И наследники Годунова (Федор — Евгений Чистяков, Ксения — Ирина Плесняева) мертвы. Бравый Басманов Сергея Ровина в царском прикиде примеряет на себя эту возможность. Шар завораживающе сверкает, и народ, загипнотизированно-безмолвствующий, тянется к этому державному сиянью вне зависимости от того, в чьих оно руках.

Сцена из спектакля. Фото из архива театра

Правда, есть ощущение, что во всем некоротком втором действии только эта финальная сцена и нужна по-настоящему режиссеру спектакля. Все сказано уже в первом. Большие тканые коврики c иконами, которые c помпой носят зашоренные народные массы весь первый акт, в конце его — вносятся перевернутыми: Спаситель, Божья Матерь летят головой вниз. Люди очарованы погремушкой власти земной. Но, как не раз показано в Библии, народ, сотворивший идола по сю сторону бытия и тем предавший Бога, превращается в стадо. Поэтому так жалок Патриарх Олега Билика, так омерзительны отцы Мисаил и Варлаам Александра Кучика и Максима Тарасова. Поэтому так безлик народ, ставший матрешечной массой, толпой c булками в сетках вместо лиц. И высокородные князья — Шуйский, Воротынский, дядя и племянник Пушкины Александра Сысоева и Константина Итунина, Курбский Александра Кучика — неразличимы в безликой толпе.

При этом чуть не все время действия, особенно во второй части, ловлю себя на непривычном в этом театре состоянии: ум работает, дешифрует, сердце — молчит. Спектакль красивый. Метафоры шикарные. Мысль понимаю. Чувством не включаюсь. Дело, думаю, в том, что порог чувствительности изменился. Точно найденное живое движение, живое действие при постоянном повторении рано или поздно обращается в жест. То есть в нечто демонстрационное, самодостаточное, успокоенное. Ту же самую толпу зритель «Коляда-Театра» так много раз видел — по-разному размалеванную, по-разному разряженную, по-разному орущую, марширующую, пляшущую и что только на сцене не творящую (одно коллективное изнасилование Моны Лизы в «Гамлете» чего стоит). И символика, бьющая по мозгам, его здесь уже столько раз потрясала: и в Шекспире, и в Гоголе, и в самом Коляде!

Все. Короткое замыкание. В этой эстетике — уже не горит.

Март 2011 г.