ЕВРОПА, ЧЕГО ТЫ ХОЧЕШЬ ОТ МЕНЯ?

На церемонии закрытия, поставленной Андреем Могучим, лейтмотивом звучала изумительной красоты песня «Русь, чего ты хочешь от меня?..» (музыка Александра Маноцкова, он же — за роялем, а слова, как говорят, принадлежали Гоголю…). В русский березовый видеолес влетали желтыми бабочками видеозвезды Евросоюза, мейерхольдовский занавес сторожили матросы, бабы пели, настоящая лошадь вывозила на телеге ведущих Николая Мартона и Ксению Раппопорт: он, фрачный, лакированный, — олицетворение скованной России, она, в джинсах и кедах, — раскованная Европа. Потом та же лошадь ходила кругами, подвозя «цветы жизни» — хрупких крошек в балетных пачках c букетами лауреату…

Вручалась XIV Европейская театральная премия, многочисленные мероприятия которой (как и XII Европейской премии «Новая театральная реальность») проходили 12–17 апреля в Петербурге.

«Русь, чего ты хочешь от меня?» — спрашивал у нас европейский театр. Мы хотели только одного: понять, какой театр оказался образцовым для жюри самой престижной европейской театральной награды (в разные годы лауреатами премии были Пина Бауш, Питер Брук, Гарольд Пинтер, Роберт Уилсон, Лев Додин и др.).

Нынче ее лауреатом стал Петер Штайн. А специальная премия за «приверженность европейским идеалам, а также идеалам мира в сочетании c высоким уровнем их культурного и политического опыта» была присуждена Юрию Любимову.

«Новую театральную реальность» (эту премию c 1990 года вручают персонам и театральным компаниям «за поиск нового языка», и она является дочерним ответвлением основной Европейской театральной премии) в этом году присудили Вильяму Дочоломанскому (Словакия/Чехия), Кэти Митчелл (Великобритания), Андрею Могучему (Россия), Кристиану Смедсу (Финляндия), Театру «Вестурпорт» (Исландия), Театру «Меридиональ» (Португалия).

Спектакли лауреатов (за исключением Митчелл) мы и смотрели в режиме нон-стоп почти неделю.

Представленный европейский театр, судя по разложенному пасьянсу, возвращается к формам и содержанию абсолютно «общедоступного», к формам балагана, к стилистике удивляющего увеселения, увлекательной адаптации.

Церемония вручения Европейской театральной премии. П. Штайн у подножия гигантской куклы А. Шишкина. Фото В. Луповского

Пожалуй, самым сильным впечатлением оказался для многих (если не для всех) «Mr Vertigo» К. Смедса по роману П. Остера, соединивший несоединимое — элитарность и общедоступность. Общедоступность — в полной приключений и лишений истории мальчика Уолта, преодолевшего в двенадцать лет земную гравитацию, в фабульности и красочности спектакля. Сперва мы сидим на поворотном круге, как на праздничной карусели, и нас возят туда-сюда, демонстрируя разные места действия. «Езда в незнаемое» впечатляет только новобранцев, матерым театралам уже не раз «кружили голову» подобным образом (возили, скажем, в «Гамлете» Виктора Крамера на той же сцене). Чувствуешь себя маневровым паровозом: 300 метров туда — 300 обратно, круг не обязательно поворачивается в одну сторону, его болтает. Хотя сразу завораживают живой огонь, необыкновенно красивый свет, живой звук и огромные дикие (неживые) животные ростом под потолок в зале «Балтдома» (это одна из картин, мимо которых мы проезжаем…). Морские глубины, дым, элементы вестерна, музыка — словом, феерия! Профессиональный сосед слева вздыхает: почему на месте главного героя не Адасинский, высекающий метафизику из самого себя (актер, имя которого, кстати, не указано в буклете, высекает в меньшей степени), сосед справа иронически спрашивает, не брат ли этот артист нашему Девотченко?.. Я жду перемен, свято веря, что не может увлекательный общедоступный балаган предъявляться нам как вершина европейского театра!

И действительно, когда во втором акте нас сажают в зал, открывают классическую сцену: безумно красивое пространство из света и музыки, и долго-долго играет трубач, и ему аккомпанирует рояль, и звучат монологи героев, а потом нам снова предлагают подняться на сцену и сесть c внешней стороны круга, очень близко от героев, выясняющих отношения… тут понимаешь, что Смедс — уникальный мастер пространственного контрапункта. Именно не фокуса, а контрапункта, мастер борьбы атмосфер. Он меняет не только зрительскую оптику, он меняет саму форму театра. Тебя, как Ивана-дурака, окунают сперва в атмосферу балагана, потом делают слушателем театрального концерта, почти филармоническим лицом, а в конце, когда мы, столпившись у рояля, едем на круге и радостно аплодируем артистам и техническим цехам, стоящим на «твердой почве» подмостков, — нам снова возвращают почти средневековый «площадной эффект», но уже в ином качестве: мы на площади, актеры — площадные комедианты.

«Mr Vertigo» собран из разных типов театральности, каждый из которых красив отдельной красотой. Спектакль понятен без слов, может существовать вне речи, поскольку возникает из магии театра как таковой.

Исландцы («Вестурпорт») оказались театром почти цирковых акробатов — подвижных, легких, веселых и обаятельных, как их режиссер Гисли Эрн Гардарссон, блистательный Грегор в «Превращении» — хорошо придуманной и виртуозно сыгранной адаптации Кафки (хотя что уж так усложнять этот сюжет? Виденные раньше «Превращения» тоже не были архисложными).

Превратившийся Грегор и семья живут в разных измерениях — и это определено оптически: комната Грегора на втором этаже дана как вид сверху, и мы видим его, сидящего, скажем, на стуле. А вошедшей сестре Грете кажется, что он висит на стене, потому что на нижнем этаже — жизнь в другом измерении. Это априори не сходящиеся миры. Мир Грегора — мир красоты, которую не видят окружающие. Гисли Эрн Гардарссон обаятелен, молод, его Грегор лучезарно расположен к людям даже в виде насекомого, фантастически пластичен. Уже став нечеловеком, он все равно радуется жизни, прыгает, лазает — но семья уносит все вещи, чтоб не лазал, оголяя его жилище и превращая комнату в камеру c голыми стенами. В финале он, измученный, не умирает, а совершает самоубийство, повесившись на длинной красной шторе, спустившейся буквально c неба.

П. Штайн на церемонии вручения премии. Фото В. Луповского

Убив красоту истинную, люди создают на ее месте красоту гламурную, неживую, c цветами и качелями, лепестками роз (финальная картинка сладкого парадиза). Мессидж спектакля ясен. Спектакль рассчитан на «простого зрителя», недалекого среднего европейца, и почему бы этому «среднему» не сказать внятно: родной, ты не видишь истинной красоты и грации, тебе нужен картинный глянец, ты губишь вокруг себя непривычное, создавая на его месте бессмысленный «рай на земле». Послание четкое, тем более его смотрят те, кому красавец Грегор кажется отвратительным насекомым, авторы европейского «парадиза». Несколько смущает лишь последняя мизансцена, когда висящий на красной занавеске Грегор выглядит чуть ли не Спасителем, которого распял этот мир. Смущает той самой гламурностью.

Ирландский «Фауст» того же театра и того же режиссера приобретает формы «Марата/Сада», сыгранного, как известно, больными, «актерской труппой госпиталя в Шарантоне»: «Фауста» представляют пациенты дома для престарелых, среди которых — актер, сыгравший все роли кроме Фауста. Медсестра Грета не знает, что это такое. Вот на таких «Грет» и рассчитан этот «сон в рождественскую ночь», когда не только сцена, но и зал наполняются разнообразной нечистью. Над партером натянута сетка, и ловкие слуги Сатаны весело нависают над нашими головами, пробегая туда-сюда.

Это ироническая, трюковая, комедийная история, великий миф решается в тех жанровых и эстетических параметрах, которые доступны средним европейцам… Это тоже адаптация, довольно несложный балаган, но если у Смедса балаган эстетически обработан, огранен, как драгоценный камень, тонкими шлифовальными инструментами современного театра, то в «Фаусте» самое большое впечатление производят хорошо тренированные артисты на сетках, трапециях и канатах. Новый цирк?

Под финал лауреат, Петер Штайн, исполнял на александринской сцене своего «Фауста» — моноспектакль, в котором звучал он сам и рояль. Когда зал уже совсем изнемог и почти умер, один из коллег вспомнил слова Мейерхольда: ад — это непрерывное художественное чтение. И Штайн дал нам там побывать…

А чуть раньше он показал «Разбитый кувшин» c Карлосом-Марией Брандауэром в роли судьи Адама. Красивый, живописный, безукоризненный по вкусу и органике спектакль «настоящего немецкого качества». Ожившая гравюра превращается в живописную картину быта и нравов, режиссер и актеры элегантны и милы, словно нарисованные тонкой кисточкой из беличьих волосков. Спектакль понятен каждому, кто склонен переступить порог театра, он дает настоящее созерцательное удовольствие, он устойчив, в хорошем смысле классичен. Сидишь и думаешь: как хорошо, когда немецкая булочная стоит на одном и том же месте сто пятьдесят лет! Как правильно, что есть такие спектакли! Они сообщают жизни устойчивость. Когда-то чеховскими спектаклями Штайн возвращал нам нашу почву. «Разбитым кувшином», думаю, дает почву немцам.

В. Фокин вручает премию Ю. Любимову. Фото В. Луповского

Европейская театральная премия была учреждена в 1986/87 году высшим исполнительным органом Европейского Союза — Европейской комиссией. Со времени основания и до 2001 года церемонии вручения проводились на Сицилии, в Таормине, затем — в Турине, а c 2006 года премия стала «кочующей» и вот, после Вроцлава, приплыла к невским берегам. На нынешней церемонии лауреатов рассадили «по интересам», согласно сохранившимся в Александринке кассовым книгам. В ложе Суворина, которую абонировал Чехов, сидел Штайн. Смедс занимал в третьем ярусе ложу № 3 Маннергейма. Ю. П. Любимов и его жена — места четы Достоевских… и так далее. А Андрей Могучий сидел за восстановленным режиссерским пультом, который придумал когда-то Мейерхольд. Выступали начальники (надеюсь, что синхрон был плохой и содержание их речей не дошло до европейских гостей). Зато перевод был не нужен, когда зал стоя аплодировал Любимову… И когда на фоне березок мелькали звезды Евросоюза.

«Русь, чего ты хочешь от меня?» — спрашивал нас неделю европейский театр. Мы хотели хороших спектаклей. Мы получили их, не приобретя при этом комплексов «убогого чухонца», которому совестно за отечественное искусство. Нет, стыдно за Отечество не было, но сразу после закрытия торжеств мы выстроились в очередь на маршрутку, каждый день уходящую в Хельсинки. Очень хочется увидеть все спектакли Кристиана Смедса.

Апрель 2011 г.