Произошло страшное событие — ушла из жизни моя подруга, с которой я дружила более 40 лет. Я пришла в театр Ленинского комсомола в 1963 году и оказалась в гримуборной с Инночкой Слободской. Все годы, проведенные в одном театре, мы сидели в одной гримерной, играли в одних спектаклях, а когда ездили на гастроли — они тогда были длинными, по месяцу и по полтора, — нас всегда селили вместе, потому что знали: мы дружим. Помню такой случай: в каком-то очень тяжелом году, когда было особенно голодно, мой муж прислал посылку с плавлеными сырками, и вот мы с Инночкой ели их и на завтраки, и на ужины, и это было радостью в нашей гастрольной жизни.
Она была удивительным человеком, все понимала с полуслова. С ней я могла разговаривать буквально обо всем. Все праздники, дни рождения и Новый год мы всегда отмечали семьями. И радости, и горести, которых в театре бывает немало, мы с Инночкой переживали вместе. Когда она перешла в театр им. Комиссаржевской, это стало для меня грустным событием. Мы оторвались друг от друга, несмотря на то, что перезванивались и встречались. У Инны там началась своя жизнь.
И вот после смерти ее мужа Илюши случилась эта страшная болезнь — депрессия. Она не могла с ней справиться. Я звонила ей, и каждый раз рефреном звучало: «Мне так плохо, мне так плохо». А голова у нее была светлая, она все понимала и помнила, вдруг оживлялась, начинала меня расспрашивать про театр, про роли, а потом снова: «Мне так плоо- о-хо». Мы с Зоей Соколовой (мы дружили втроем) были у Инночки на дне рождения год назад, она даже посидела с нами за столом. Я уговорила ее выпить немного шампанского, она повеселела. Я подарила ей свою книгу, где есть глава о ней, ей это вроде бы было приятно. Но все равно мы вышли сильно угнетенные. В последний год я звонила ей и не узнавала голос: у нее всегда был зычный голос, хорошая дикция (наверное, в папу, который был прекрасный чтец), а теперь…
Эта страшная болезнь, эта беда и привела к такому печальному концу. Хорошо, что журнал напишет об Инне, хорошо, что о ней останется память.
Очень важную часть мой творческой жизни я прожила вместе с Инной Александровной, мы сблизились с ней в трудный период: мы переходили из Ленкома в театр Комиссаржевской. Я не знаю, смогла ли я тогда помочь ей, мне бы этого очень хотелось, но знаю точно, что она помогла мне. Для меня беседы с Инной Александровной стали, может быть, «беседами с Сократом». Она была умницей и всегда находила нужные слова поддержки. Я привыкла со своей мамочкой разговаривать, разбирать ситуации и находить выход, вот так же откровенно можно было разговаривать и с ней, не боясь ошибиться, быть такой, какая я есть, и это очень дорого.
Потом мы с ней сблизились, стали встречаться на даче, и я познакомилась с ее семьей: мужем Ильей и сыном Сашей. Мне тогда показалось, что это она — двигатель семьи, что все держится на ней, ведь в ней были такие огонь и сила. Это была уникальная семья, и по взаимоотношениям, и по масштабу личностей. У них было столько юмора, столько тепла, приветливости, человеческого душевного богатства, с ними было интересно. Я вспоминаю их с огромной печалью, но и с огромной благодарностью. Это была такая любовь, о которой все мы мечтаем в юности — чтобы встретить одного-единственного и счастливо прожить с ним всю жизнь. Мало у кого получается. А вот они, мне кажется, прожили счастливо. И я всегда с большой любовью буду вспоминать эту семью, я кланяюсь их одаренности: и человеческой, и творческой.
Еще я благодарна ей за наш спектакль «Фантазии Фарятьева», там у нас была одна общая сцена, и я ее очень любила, потому что Инна Александровна была феерической актрисой.
Моя первая встреча с ней произошла в спектакле «Идиот» — я играла Аглаю, а она генеральшу Епанчину, и мы подружились. Я всегда прислушивалась к ней, а она ко мне — мы друг другу профессионально доверяли. Я считаю Инну Александровну своим педагогом, у нее были такие школа, порода, вкус и чувство юмора, каких я не встречала ни у кого больше. Она мне всегда говорила: «У актрисы должна быть „виходка“, у тебя, Неля, есть „виходка“!» Мы с ней вместе могли делать все что угодно, она была как девчонка. А как она рассказывала анекдоты! Вот многие жалеют, что не записывали за ней, а я все их помню, но никто не сможет их рассказать так, как она. Она была стойким оловянным солдатиком, безумно сильной женщиной, и потому, когда ее муж умер пять лет назад, я думала, что она выкарабкается, переживет эту трагедию. Но она сдалась и перестала бороться за себя, ушла из профессии, не хотела приходить в театр, не позволяла навещать ее, никого к себе не пускала. И все-таки я к ней приходила, пыталась поддержать. И видела, как у этой совершенно больной, разбитой женщины вдруг становился живым взгляд, она с интересом расспрашивала, что нового в театре, кто что поставил. Я понимала, как ей не хватает нашего внимания. Ведь как только человек выпадает из рабочей колеи, то вначале все вроде бы сочувствуют, а потом проходит год-два, пять лет, и все забывают… Но я не могла себе позволить забыть Инну Александровну, потому что любила ее, как мать. Когда ее не стало, то все пять дней до похорон ее душа была со мной, я ее все время ощущала, говорила с ней, просила прощения, что не успела приехать навестить ее в больнице. А на похоронах мы как будто встретились с нашим любимым спектаклем «Фантазии Фарятьева»: Наташа Парашкина, Сережа Бызгу, Валечка Панина… Мы обнялись и плакали. Когда Инна Александровна заболела, мы перестали играть этот спектакль. Говорят, что не бывает незаменимых людей, нет, бывают, она была незаменимой.
Когда я вспоминаю Инну Александровну Слободскую, то вспоминаю спектакль «Фантазии Фарятьева» и нашу удивительную талантливую компанию, интеллигентным и культурным центром которой была Инна Александровна. Я вспоминаю, как она кропотливо работала над ударениями в словах. Очень переживала, когда ее партнеры ставили не те акценты, делали неверные паузы. Мы все к ней прислушивались и учились у нее.
Когда Инна Александровна заболела, я отказался играть «Фантазии Фарятьева». Безусловно, можно было бы ввести другую актрису, но, помимо профессиональных вещей, есть еще и человеческие связи. Без них невозможно было продолжать играть этот спектакль.
Помню, как мы сидели с Инной Александровной в гримерке, она мне рассказывала о своем отце, уникальном актере-чтеце Александре Слободском. Когда же я репетировал спектакль «А-ка-кий», она давала мне кассеты с записью «Шинели» в прочтении ее отца. Вместе с актерами и режиссером мы слушали эту запись и понимали, что сейчас так уже никто не читает — не умеет.
Однажды она попросила меня подыграть ей на ее творческом вечере в московском Доме актера. Помню, был поражен тем, как много артистов и людей разного возраста пришли к ней на встречу, как ее любят и в Москве. На эту встречу пришли почти все ее однокурсники, среди них — Вера Васильева. Смотрел я на них и думал: эпоха, уходящая прекрасная натура… Среди нынешних молодых актеров, конечно, есть талантливые, успешные. Но такой культуры, интеллигентности, тонкости, увы, — нет.
К сожалению, молодое поколение, лишенное профессионального и человеческого общения с такими артистами, как Инна Александровна, — становится беднее. Светлая память…
Комментарии (0)