«Nunc Dimittis». Музыка А. Пярта, Д. Азагры.
Михайловский театр. Хореография, костюмы,
декорации Начо Дуато
«Без слов / Without Words». Музыка Ф. Шуберта.
Михайловский театр. Хореография, костюмы,
декорации Начо Дуато
«Дуэнде / Duende». Музыка К. Дебюсси.
Михайловский театр. Хореография Начо Дуато,
художник-постановщик Вальтер Ноббе
«Тройчатка» — таким словечком в балетном мире называют вечер одноактных балетов. Только в советские времена скуден был их набор, все ограничивалось «Шопенианой», «Пахитой», «Кармен-сюитой». Одноактная форма, тем более бессюжетная, много лет в отечественном репертуаре не приживалась. Иное дело — балеты многоактные, многонаселенные и, естественно, с фабулой. «Полнометражный» в мозгу культурных функционеров было равнозначно слову «полноценный». И хотя реабилитация малой формы еще не наступила, процесс идет. Этой весной в разных театрах пришлось посмотреть сразу три варианта «тройчаток». Прекрасен набор в Московском музыкальном театре им. Станиславского и Немировича-Данченко: два балета, теперь уже золотомасочные, Иржи Килиана — «Маленькая смерть» и «Шесть танцев» — плюс премьера финна Иормы Эло «Затачивая до остроты». В Перми тройчатка под концептуальным названием «Видеть музыку» включает постановки современных хореографов Дагласа Ли, Луки Веджетти и Гаэтано Сото. И о них, вероятно, речь впереди. Балеты Начо Дуато в Михайловском театре в этом контексте выглядят, пожалуй, самым гармоничным вечером: три спектакля объединены авторским стилем.
Сцена из спектакля «Дуэнде / Duende». Фото из архива театра
Сенсационный переезд Начо Дуато в Cеверную
столицу привлек внимание к этому имени, и теперь
даже далекие от балета люди знают, что знаменитый
испанец входит в топ-пятерку известнейших хореографов
мира. Питомец бежаровской школы «Мудра»,
солист Кульберг-балета и килиановской труппы
NDT-1 ставить начал в конце
Первая премьера для него стала своего рода инаугурацией на новом месте, а в таких случаях принято делать громкие программные заявления. Хотя времени было не так много, в прейскуранте вечера балета, кроме переноса двух прежних постановок, оказалась и одна новая, «Nunc Dimittis» на музыку Арво Пярта. Одарив петербуржцев мировой премьерой, хореограф вряд ли предполагал, чем обернется для него желание быстро освоиться и заговорить на языке наших родных осин.
Две прежние работы Дуато, представленные труппой Михайловского балета с тщательностью, но пока без восхитительной свободы (время и труд сделают свое дело), вообще-то пребывают в статусе шедевров. В полной мере они характеризуют его пластический стиль, метод работы, художественные предпочтения. Название балета «Without Words» — «Без слов» — своего рода девиз знаменитого испанца. Он явно не верит рассказанным в балете простецким историям. Диалог музыки (обязательно живой, никакой записи!) и разнообразного танца, по Дуато, и есть собственно балет. Тонкая связь, переплетение и взаимодополнение звука и движения могут давать импульс каким угодно зрительским ассоциациям, дело хореографа лишь предоставить для этого богатую пищу. Можно вспомнить и классификацию незабвенного Федора Лопухова: танец бывает «под музыку», «на музыку» и «в музыку», так вот последний вариант — точно про Дуато. В общем, баланчинские заветы вкупе с крепким влиянием Иржи Килиана, которого тоже можно назвать его учителем.
Сцена из спектакля «Без слов / Without Words». Фото из архива театра
Сцена из спектакля «Nunc Dimittis». Фото из архива театра
Балет «Без слов», сочиненный для Американского балетного театра в 1998 году, инспирирован музыкой Франца Шуберта, а более ранний голландский «Дуэнде» — анакреонтической стилистикой камерных сочинений Клода Дебюсси, где главенствуют «античные» флейта и арфа. И в том и в другом поистине завораживает умение Дуато длить танец бесконечной кантиленой, лепить из тел изысканные позировки, строить полифонические композиции, придумывать замысловатые, но чарующе естественные движения, поддержки, переходы и комбинации. Смотреть на это можно бесконечно, как на воду, огонь и природу, анализировать — неимоверно сложно. При этом заявленные в буклете программные мотивы необязательны, вернее, не единственно возможны. В «Дуэнде», например, на генетическом уровне ощущается преемственность с «Послеполуденным отдыхом фавна» Нижинского (мотив лесных существ, волшебных эльфов), а в остальном — фантазия стремительно уносит нас в иные дали, где царствует не нарратив, а архитектоника почти скульптурной пластики. Шубертовский балет, возможно, назван так еще и потому, что в его основе — переложенные для виолончели и фортепиано песни австрийского романтика. Сыгранные «без слов», они утрачивают конкретность поэтических рассказов о разочарованном мельнике, но оставляют щемящее чувство меланхолии и прообраз путешествия как «универсального жизненного цикла».
Сцена из спектакля «Дуэнде / Duende». Фото из архива театра
Н. Дуато. Фото из архива театра.
Последняя часть этого вечера привела в замешательство, буквально озадачила многих из коллег и потому заставила пристальнее вглядеться в то, что сочинил Начо Дуато в свою первую петербургскую зиму. Балет «Nunc Dimittis» («Ныне отпущаеши») — назван по первым словам знаменитой молитвы Симеона Богоприимца. Музыку на принятый как в православии, так и у католиков текст написал Арво Пярт, один из любимых авторов Дуато, причем для хора а capella. Ее очень достойно исполняет находящийся в оркестровой яме хор театра. К музыкальной основе приложили свою руку еще два испанца: Давид Азагра, сочинивший колокольную вставку, и дирижер Педро Алькальде. А теперь представим девушек в бархатных, бордовых с серебром сарафанах, танцовщиков в черно-облегающем, приму Екатерину Борченко в условном балетном трико с глухим воротом. И тридцать минут изощренной, очень красивой хореографической композиции с фантастической световой партитурой и финальным «вознесением» солистки. Тут есть от чего впасть в ступор. Хореограф, никогда не страдавший прямолинейностью, ставит балет о том, что уже не первый век разгадывают иностранцы. Да, о той самой «загадочной русской душе», ни больше, ни меньше. Только поводов для иронии тут, честно говоря, не видно.
Человек попал в город, который любого приезжего заставляет чувствовать себя маленьким актером в величественных и масштабных декорациях. Дополнительный стресс для солнцелюбивого южанина — постоянная темень, мрак, лежащее на голове серое мглистое небо. И последней каплей — экстрим нынешней и прошлой зимы, как помним, абсолютная невозможность безопасного передвижения по улицам. В этом выморочном пространстве он видит людей, ежедневно и несмотря ни на что совершающих ритуал — сотворение красоты классического балета, с его жертвенностью, аскетичностью и смирением. Автор рецензии впадает в пафос? Без сомнения. Но только для того, чтобы показать возможный ход мыслей хореографа, создавшего оммаж всему русскому, что так его поразило. Разве он виноват, что сарафаны-хороводы (хотя как тонко это сделано, а по пластике перекликается с Баланчиным!) и страстистрадания вызывают у нас оскомину? Что слово «духовность», затасканное до дыр еще в перестройку, звучит почти ругательно? Наше нынешнее восприятие людей, перекормленных дурным ложным пафосом, искаженное в отношении многих когда-то простых и ясных вещей, — отнюдь не вина Дуато.
Свое посвящение принявшему его городу он сделал с огромным тактом и большим вкусом. Ну, может, чуточку перестарался.
Пожалуй, самое любопытное после премьеры в Михайловском для автора заключается в другом: куда поведет буйная фантазия Дуато в следующий раз? И не разлюбит ли он (вдруг?) свою главную форму высказывания — полный аллюзий и метафор бессюжетный балет?
Апрель—май 2011 г.
Комментарии (0)