Анна Константинова Я давно хотела спросить: кто тебя научил в каждой роли держать эту прекрасную неуловимую грань между комическим и трагическим?
Михаил Николаев Владимир Викторович Петров, у которого я учился, — мастер водевиля. Это жанр очень непростой, не дающий расслабиться, чуть что упустил — сразу получается туфта, кривляние, поэтому мастер учил быть очень точным в характерности, c первого курса. И была у меня студенческая работа, бенефисная комедийная роль: Ермил Зотович Ахов, «Не все коту масленица». В конце пьесы у этого персонажа есть монолог, про который В. В. мне говорил: «А теперь — серьезно!» Но я не мог «съехать» c «водевиля». Потому что за четыре года не обнаружил в себе способности к драматизму, к которому стремились, как я видел, в мастерской Фильштинского, например.
Петров — мой настоящий учитель, он дал мне то, чем я пользуюсь в профессии по сей день. Но нельзя замыкаться в тех амплуа, которые за тобой закрепились в процессе учебы: характерный артист, герой и т. п. Короче говоря, я за разный театр, где актер должен уметь быть комическим, трагическим, каким угодно! К этому я до сих пор стремлюсь, это и стараюсь наверстать.
Когда я окончил институт, c меня сняли грим, бороды, парики, возрастные, характерные роли — и я оказался совершенно «голым». Меня пригласили в театр Комедии, в спектакль «Дамы и гусары», на лирикогероическую роль поручика Эдмунда. Наверное, ничего хуже я в жизни не играл! «Когда б не ты, когда б не ты, могли ли о любви мечты прийти ко мне…» — это я пел. Был еще худой, ходил в таком «историческом» костюме… и просто не мог себя найти на сцене. Даже вспоминать не хочу!
Константинова Ты ведь не один театр сменил, прежде чем попал на Васильевский?
Николаев На базе нашего курса был создан «Наш театр», которым и сейчас руководит Лев Яковлевич Стукалов. Он очень талантливый режиссер, но работает c артистом в том стиле, который для меня просто невозможен. В театре Комедии мне повезло встретиться c Владимиром Анатольевичем Тумановым и сыграть Тигра в моем любимом спектакле «Кошка, которая гуляла сама по себе». И Леонида в спектакле «Ретро», который тоже очень любил и за который особенно благодарен Туманову. Эти две роли, можно сказать, стали моим настоящим пропуском в профессию, но все-таки я ушел из Комедии. И тогда случилась в моей жизни «запятая» в виде театра «Буфф» — я знал, что это не надолго, но, как говорил наш мастер, если актер остается на год без работы, он теряет профессию…
Мне очень хотелось пробовать себя в разных жанрах, и однажды Анджей Бубень, увидев меня в одной пробе, сказал: «Комедию ты умеешь играть, а я хочу попробовать развивать в тебе драматическое начало». Конечно же, я пошел за ним.
Константинова Что это была за проба?
Николаев Пьеса Петрушевской «Анданте». Режиссер Наталья Кромина, c которой мы уже как-то работали, попросила меня помочь подготовить этот эскиз. Мы делали его около месяца, ночами. А потом на показ пригласили Владимира Словохотова и Анджея — и две одноактовки Петрушевской взяли в репертуар тогдашнего Театра сатиры. Мы выпустили спектакль «Я женюсь на Пугачевой» одновременно c «Саранчой». Никогда в жизни не забуду, как за месяц до премьеры мой персонаж в новой редакции, присланной Петрушевской, стал трансвеститом! Пришлось из брюк срочно переодеваться в чулки, надевать парики и краситься. Но у нас c Наташей Лыжиной получилась чудовищно трогательная история про двух людей c ужасной судьбой, которая хватала за сердце многих.
А когда делалось «Русское варенье», Анджей уже говорил о «Даниэле Штайне», но при этом совершенно гениально повел себя. Он сказал мне: «Миша, в этом спектакле ты не будешь занят». И я взялся за роман Улицкой c таким равнодушным любопытством. Она очень нерешительно (я сам видел) разрешила нам попробовать его поставить. Я был потрясен этой книгой, которую было очень сложно читать… А когда увидел свою фамилию в списке распределения ролей, то откровенно сказал Анджею: «Я не смогу, не справлюсь!» Но он ответил: «Хочешь пробовать себя в качестве драматического артиста? Тогда молчи!» Я ему поверил, хотя совершенно не чувствовал своих сил, а теперь благодарен за то, что Анджей научил меня доверять себе. Очень помог Юрий Харитонович Васильков, который много работал c моей пластикой. И я счастлив, что в моей жизни случился Театр на Васильевском и Гершон Шимес.
Константинова А ведь, глядя на тебя в спектакле, и не подумаешь, о том, что имели место какието ужасные сомнения…
М. Николаев (Гершон). «Даниэль Штайн, переводчик». Театр на Васильевском. Фото Д. Пичугиной
Николаев Ужасные сомнения были. Но, как говорил наш мастер, «когда ты прекращаешь учиться — ты теряешь все». Если не учишься, то теряешь контроль над собой и однажды обнаруживаешь очень страшные вещи: любое замечание начинает вызывать раздражение. Я же все знаю и все умею, а мне тут… В тебе незаметно вырастает жаба, которую давить надо, давить! Потому что иначе она не даст тебе слышать сначала себя, а потом и партнеров по сцене, лишит чувства локтя. Но нужно не бояться в себе эти вещи замечать и душить жабу, душить. С помощью верных друзей, которые будут говорить тебе правду.
Конечно, когда-то и побороться за себя нужно, но критику нужно изучать, искать ее причины. Хотя не каждого человека надо слушать, это понятно. Иногда просто — улыбнуться и сказать спасибо, вообще не принимая всерьез.
Константинова Опасная профессия…
Николаев Это очень точное слово — «опасная». Смотришь порой на молодого артиста, радуешься — и в то же время про себя думаешь, что 17 лет длятся недолго, а сгореть можно быстро.
Константинова И что же все-таки заставляет людей идти в актеры?
Николаев Мне кажется, все мечтают о славе. О яхтах и особняках, наверное, тоже. Но, как я люблю шутить, «газ общий, а мечты сбываются только у некоторых». Пять лет в театральном вузе чем держишься? Желанием славы? Желанием прожить не только собственную глупую жизнь, а другие, очень разные, жизни на сцене? Желанием путешествовать? Путешествия, кстати, были моей мечтой — и как я обожаю гастроли! Мы выпускали «Штайна» в Польше — так я ведь еще успел и на экскурсию, хотя усталость была страшная!.. Очень важно, какие цели ты ставишь перед собой. И вот первая опасность: ты можешь ошибаться в том, что ты актер. Может быть, на самом деле ты хороший режиссер, или менеджер, или писатель. Самое страшное — обнаружить ошибку, уже поработав в театре, — но признаться себе в этом, поверь, просто невозможно! Я тоже задумывался над этим, если честно. Искал в себе причины, чтобы не работать в театре, и пока не нашел. Но понимаю, насколько страшно вдруг понять, что ты занимаешь чужое место, место талантливого человека: вот он проходит мимо тебя на улице вместо того, чтобы работать в театре, где работаешь ты.
И тогда тебя подстерегает следующая опасность: из живого человека ты можешь превратиться в робота, которым управляют его желания и заставляют делать не то, к чему он по-настоящему призван. А если ты еще при этом не раздавил в себе ту самую жабу…
Константинова Кажется, пока в поединке c жабой ты выигрываешь. И куда бы ты хотел двигаться в своей профессии дальше? Что тебя сегодня мотивирует, когда уже есть возможность ездить на гастроли и так далее?
Николаев Литература. Потому что в театре того материала, в котором я хотел бы быть и играть, сейчас нет. И даже не знаю, откуда его ждать. Поэтому я возвращаюсь домой к своему Достоевскому, Толстому. Думаю о пластическом театре, театре формы… Я очень ценю, что была возможность работать c Яной Туминой в спектакле «Солесомбра», и то, как неожиданно приняли этот спектакль в нашем консервативном городе. Еще у меня есть несбыточная мечта оказаться в театре Петра Фоменко — не только в зале, но и на сцене. А когда-то, почти в детстве, я увидел «Три сестры» Петера Штайна, и Чехов стал моей мечтой. Поэтому я страшно рад, что сейчас Анджей ставит c нами его водевили — что-то сбывается все-таки понемножку! В мечтах, я считаю, надо сразу замахнуться на все-все-все, что только можешь представить, чтобы если исполнится даже чуть-чуть — хотя бы прикоснуться к мечте. В трудную минуту это помогает, как мне помогают лучшие спектакли Фоменко, даже в записи. А вообще я радуюсь хорошему спектаклю в любом театре. И спорному спектаклю, в котором есть что-то интересное, — тоже…
Константинова А провальному?
Николаев Провалы должны быть обязательно. Кто без провала — тот не артист, не режиссер, никто просто.
Сцена из спектакля «Я — клоун Божий. Нижинский». «Приют Комедианта». Фото Д. Пичугиной
Константинова Что такое актерский провал?
Николаев О, это страшно. Наверное, это значит, что артист не сделал чего-то, за что он принял ответственность, берясь за роль: не доделал, не доиграл, испугался. В моей жизни такое было, и вспоминать про это тяжело, но испытать все-таки необходимо. А сейчас я знаю рецепт против провала. Могу им поделиться совершенно бесплатно: нужно не бояться позориться на репетициях и не стараться любой ценой показать режиссеру, что ты его понимаешь и четко выполняешь его задачи. Если ты премьеру сыграешь только на адреналине, может случиться всякое, я-то знаю. Поэтому — пусть лучше на репетициях режиссер на тебя кричит и ты себя чувствуешь идиотом. Зато будешь точно знать, в какую сторону идти не надо. Нельзя быть пионером-пятерочником везде, а особенно на репетициях.
А как режиссеру избежать провала? Мне кажется, что надо брать хороший материал, не бояться приглашать хороших консультантов и сильных артистов. Индивидуальностей, c которыми, может быть, тяжело работать, зато не проиграешь. Хочешь сделать хороший спектакль — не бойся ничего. Тем более если ты делаешь что-то смелое, экспериментальное. Тогда у тебя, в самом худшем случае, будет совсем другой провал. И если провалился — не бросай материал, который не вытянул. Доделай, переделай, измени что-то, отдай кому-то, кто его вытянет, в конце концов! Это ведь всегда травма, которая не заживает никогда и может разрушить тебя изнутри, вплоть до ухода из профессии, даже если ты мог еще многое в ней сделать.
Константинова Действительно опасная профессия!
Николаев Поэтому я и говорю молодым, когда спрашивают моего совета: если есть возможность не идти в театр — лучше не идите! Здоровее будете. С другой стороны — если уж ты идешь туда, то там, как в боксе, нужно держать удар. Провалился — держи удар. Мало того, успех тоже требует умения держать удар. Потому что следующий спектакль — это будет совсем другой спектакль, на прежнем не выедешь.
И это, на самом деле, прекрасно. Поработав, например, c АХЕ, увидев совсем другую сторону театрального искусства, я понял, что на сцене абсолютно все можно наполнить смыслом и эмоцией. И поэтому творчески стал к себе более требователен. Если раньше мог сыграть на одних эмоциях — то сейчас, считаю, настало время отдавать себе отчет в том, что на сцене делаю. И теперь уже могу решиться на какой-то совсем новый для себя материал.
Константинова Кажется, мы приближаемся к последней твоей премьере — спектаклю о Нижинском?
Николаев Юрий Михайлович Цуркану — среди тех режиссеров, c которыми я чувствую себя достаточно спокойно, чтобы решиться на такую роль, как Дягилев. Но все-таки сначала ощутил себя просто двоечником в этом материале, хотя видел на сцене великую Плисецкую и не менее великую Максимову и вполне мог отличить Лопаткину от Вишневой. Но тут мне показалось, что объема мало, — и я как нырнул во все это! За кулисами Мариинки походил, начитался разного. И понял: помимо того, что рассказывают об ужасах актерской профессии, интригах и прочем, — есть балет. И там… еще более сложный организационный процесс.
Константинова Как тут не вспомнить замечательный капустнический номер, в котором вы c Татьяной Калашниковой рассказываете о гибели творческой личности в театре, пародируя язык балета…
Николаев Да уж, можно сказать, что это был предвестник роли. Сюжет о душе, которая рвется к чему-то большому и светлому, но натыкается на злое слово — его-то я и играю, — которое ее губит… Практически уже злодей Дягилев, каким его принято считать!
Но если честно, если бы не его рвение — то, думаю, мужской балет сегодня мог бы быть совсем другим или вообще не состояться. Я старался найти в Дягилеве не только злодейские черты. И в результате отталкивался от его знаменитых слов: «Я один, а за мной восемнадцать вагонов декораций и костюмов». Это был разносторонний человек, c какой-то ненормальной увлеченностью тем, что он делает, при этом очень битый жизнью и потому жестокий и не прощающий предательства. Его любовь к театру, к Нижинскому, конечно же, слепа. И в ослеплении любовью и ненавистью он мог быть беспощаден.
Из-за этого Дягилева я пересмотрел столько балета, сколько в жизни не смотрел! И перечитал столько дневников, мемуаров и биографий! Но я бы никогда не решился на эту роль, если бы в моей жизни не было Шимеса.
Май 2011 г.
Какие ценности актерской профессии вы хотели бы сохранить и какие надо занести в Красную книгу?
Валерий Дьяченко То, что нельзя назвать словами. И не разгадать. Тайну творчества. То, что делает артист, должно волновать.
Анна Кислова Профессиональный стыд.
Комментарии (0)