ТРИЛОГИЯ ЖЕЛАНИЯ, ИЛИ АБСОЛЮТНАЯ ТЬМА

Клим. «…Злой спектакль, или Лучше бы было этому человеку не рождатьсЯ…».
Театральная мастерская «АСБ».
Режиссер Алексей Янковский. Моноспектакль Татьяны Бондаревой (Латвия)

Словарь-тезаурус синонимов русской речи: Стихии и их признаки. Буйный, бурный, крепкий, лютый, яростный, ярый, неистовый, безумный, бешеный, злой…

Свойства объекта еды или питья. Острый, забористый, злой, резкий, сердитый…

Страдание. Тяжелый, бедственный, злой, катастрофический, мрачный, страшный, трагический, ужасный, черный…

Злость. Злобный, недоброжелательный, недобрый, злостный, злодейский, коварный, сатанинский, аспидский, адский, желчный, пагубный, ехидный, грозный, свирепый, яростный…

Неблагородство. Дерзкий, властный, демонический, злой, непокорный…

Настойчивость. Въедливый, дотошный, своевольный, строптивый, упрямый, злой…

И так далее.

…Еще ничего не началось, но уже — неприятно. Неуютно. Сиротливая кучка зрителей жмется на плотно составленных жестких скамьях и стульях (какие уж там «театральные кресла-с!»), прямо на крохотной деревянной сцене «Особняка». Озирается недоверчиво, явно чувствуя себя неким объектом… изучения? Наблюдения? Ведь одно дело — быть на сцене вместе с артистами, этим никого нынче не удивишь, но тут, коли уж тебе отдают, самоустраняясь, святая святых в театре — подмостки, то чего же потребуют взамен? Самоанализа, исповеди, признаний? И если ты — подопытное животное или пациент (а может, не дай Бог, и исполнитель главной роли, раз мизансцена диктует необходимость поменяться местами с актером), то чей же циничный глаз тебя сейчас рассматривает, подобно камере Хайнеке, покушаясь на заветное «скрытое»? Замыкающая пределы зала полукруглая кирпичная стена, обычно такая теплая, из-за мутного, неласкового света вдруг видится жутковатой, навевая состояние какой-то мрачной сосредоточенности. Пауза. Не сразу замечаешь, как бесшумно ходит тудасюда вдоль стены существо — мужчина, женщина? В темной одежде… черный человек. Молчит. Так долго, что уже не выдерживают нервы, невольно поглядываешь на дверь справа, через которую недавно вошел сюда. Там, за ней — спокойно, понятно, гардероб, выход, гудят машины на Каменноостровском, кричат детишки во дворе, падает снег… И острое чувство беззащитности, знакомое всем и каждому по кошмарному сну (скажем, стоишь ты голый перед толпой людей, все ждут от тебя неизвестно чего), овладевает целиком, заставляя вспомнить и больное, и стыдное… Вообще, сон — категория не случайная, ни для «Особняка», ни для Клима, ни для Алексея Янковского в особенности; сюрреалистичность — важное свойство его режиссерской манеры («Я буду рассказывать Вам Ваши сны, Принцесса…»). Но не всякое ночное видение расскажешь, а уж тем более захочешь обсуждать публично, не правда ли?

да лень все это душевнаЯ
мол душа ни за что не продАм
да кому она нужна эта ваша душА
чувствуетЕ…

…«Черный человек», узурпировавший роль зрителя, неторопливо прогуливается перед собравшимися, бесцеремонно разглядывает их, нервно и даже агрессивно задает вопросы, делает замечания, как раздраженный учитель — двоечникам в классе. «И нечего там, сзади, хватать за руку соседа!» Не зря написано в программке: «без антракта и поклона». Поклонится такой (такая?..), ага, ждите… крепостнические замашки — в тех, многоярусных, с позолотой и капельдинерами… Но текст, как-то даже отчаянно звучащий в пустоте покинутого пространства зала, пусть маленького, но обжитого, постепенно затягивает…

…чувствуетЕ
появлЯется
мерзкий тончИк
доморощенного и вечно недовольногО
местечкового революционерА
разновидности РаскольниковА
только слабохарактерногО
в «Идиоте» такой герой есть и монолог у него почти один в одИн
как у Шекспира в Ромео и Джульетте мол всем дозволено и мухЕ

…У спектакля целых два подзаголовка: «„8 из числа 7“, или 7 ДНЕЙ С ИДИОТОМ, несуществующие главы романа „ИДИОТ“», а также «„НЕЧТО“, не имеющее „НИЧЕГО“ общего с романом, НО ТО, О ЧЕМ, возможно, мог бы рассказать один из его героев». Привожу их полностью — не ради полноты информации, а желая обратить внимание читателя на один любопытный факт. «Злой…» заявлен режиссером как заключительная часть триптиха — однако вовсе не своеобразных ремейков (сиквелов, приквелов) романа Ф. М. Достоевского «Идиот», написанных Климом в разное время и ставившихся в разных театрах («Звезда моя Аделаида», «Падший ангел», «Аглая» и др.), что было бы несколько тривиально, но логично для нас, закоренелых литературоцентристов, привыкших плясать «от материала»… Изучать который, к слову, весьма любопытно — но сейчас, думаю, не стоит останавливаться на очевидном: Клим создает самостоятельные пьесы, философские фантазии по мотивам романа(ов), вступая с Достоевским в непростой диалог. Так вот, говоря о трилогии, А. Янковский, при всем своем уважении к слову классика, находит другой критерий. «Злой…» завершает серию моноспектаклей уникальной актрисы Татьяны Бондаревой «Кабаре „Бухенвальд“» — «Девочка и спички». Однако даже и не общее трио (автор — режиссер — исполнительница), чего в ином случае было бы вполне достаточно, объединяет эти постановки. Тут дело еще и в другом.

Т. Бондарева в спектакле. Фото О. Воробьевой

…Следует пояснить. Под «уникальностью» Бондаревой я подразумеваю в первую очередь ее сверхъестественную органичность в непростых предлагаемых Клима — Янковского. Таких необыкновенных совпадений — одно на миллион. Нисколько не умаляя других достоинств актрисы (выразительная, обманчиво «гламурная» внешность, о чем, как правило, упоминается в рецензиях — в одном абзаце с «блондинкой», «стильностью» и пр.; тембр голоса, коему трудно подобрать точный эпитет или характеристику — низкий, шершавый, хрипловатый, сильный, сексуальный… раздражающий надменностью интонаций, пугающий, переходящий в болезненный крик; или способность минимальными выразительными средствами, буквально в темноте, если того требует постановочный ход, передать зрителю эмоцию, сшибающую с ног?..) и не в обиду другим артисткам, пытающимся играть Клима, хочется сказать — лишь Бондаревой удается адекватно воплотить эти странные тексты. Нелегко объяснить почему. То ли режиссер сумел «обратить» ее в свою театральную веру, то ли особенности психофизики, а может, и манера игры — беспощадно исповедальная и вместе с тем категорически не бытовая — подсказывает артистке единственно верный тон. Не знаю. Но, думаю, все согласны — то, что в устах другой исполнительницы звучит как мелодраматический «плач в жилетку», у Бондаревой — яростный, злой монолог-предостережение, призыв задуматься и одуматься… Это, безусловно, игра — но жестокая, бесстрашная, сухая, без романтического пыла и блеска.

…Во всех трех спектаклях аскетичность постановки — по контрасту с масштабом заявленной проблематики — просто шокирует. Вот площадка, вот артистка. В платье или джинсах и свитере. Несколько простых предметов. Но главное свойство зрелища — поразительная иллюзия «подключения», будто голос актрисы по ходу действия лишается свойств, становясь твоим внутренним голосом, и поток мысли персонажа, как во сне, превращается в твой собственный поток сознания. В «Девочке…» эффект этот был усилен простым до примитивности решением — полной темнотой в зале, изредка вспарываемой огоньком спички. Тьма — мощная метафора, но мало кто отваживался поставить двухактный (!) спектакль в темноте…

…Так что же все-таки делает трилогию — трилогией? Что может быть общего между провинциалкой, прибывшей, как водится, покорять столицу, а в итоге поющей в дешевой кабарешке, «андерсеновской» девочкой, цитирующей Апокалипсис, и умирающим Ипполитом? Будем точнее: «один из героев», упомянутый в подзаголовке спектакля, — это некий сплав Ипполита, Грегора Замзы (привет Францу Кафке) и, ни больше ни меньше, Иуды Искариота (конечно, в свою очередь, тоже некой обобщенной фигуры, ассоциирующейся в сознании зрителя не только с Новым Заветом — здесь шлейф культурной памяти длинен…). Герой для Клима — Янковского — тоже объект «реабилитации»; для них, как и для Достоевского, доминантой в изображении окружающей действительности является та точка зрения, с которой взирает на мир персонаж. В данном случае, повторюсь, — Ипполит, пусть и условный (хотя бы потому, что его играет женщина), но — тот, обреченный на смерть во цвете лет… Душу его терзали мучительные вопросы, а добрая половина зрителей и не вспомнит, что в «Идиоте» такой вообще был. Татьяна Бондарева то и дело вызывающе, сквозь зубы швыряет публике: «Помните? Помните? Не помните?!» — и становится как-то неловко, даже если и вспомнил, и тихонько подсказал соседу… Ничего удивительного: критикой, например, всячески приветствовалось, что в хрестоматийной сценической композиции «Идиот» (1958) Г. А. Товстоногов очистил сюжет от эпизодов с Ипполитом… Но то — другое время, иные цели и задачи. Клим «очищает» текст совсем от других персонажей и линий… Остается фактически одна, прирастая пугающими смыслами.

Т. Бондарева в спектакле. Фото О. Воробьевой

«В инсценировке отсутствует нечто очень существенное — сама ткань прозы, — писала М. Туровская, размышляя об особенностях прозы Достоевского на театре, — зато в ней присутствует нечто иное — мы с вами». Мысль эта в текстах Клима (всех трех!) приобретает прямо-таки буквальное воплощение…

Как там, у Достоевского? «Но в этой комнате я заметил одно ужасное животное, какое-то чудовище. Оно было вроде скорпиона… а гаже и гораздо ужаснее, и кажется именно тем, что таких животных в природе нет. И что оно нарочно у меня явилось, и что в этом самом заключается будто бы какая-то тайна…» А теперь представьте, уточняет злой Клим, что это чудовище — ВЫ САМИ…

Вот и критерий, вот и мосток от тебя, Зритель, — к Иуде Искариоту, мерзкой старухе, подсматривающей в замочную скважину за девочкой в грязной коммуналке, насекомому Замзе — Абсолютная Тьма… Категория, становящаяся смыслообразующей, чуть ли не Рок в античном его понимании, — отсутствующая в физике (ибо что такое «дважды два четыре»?!): «Я влюбилась в Абсолютную Тьму». Нечто изначально присущее человеческой природе, порождающее страх, сильнейшее из бедствий, подсказанных неверием. Абсолютная. Тьма. В каждом из тех, кто пришел на спектакль. Тех, кто не хочет, не имеет желания и силы — всмотреться в себя, осознать собственную «темную половину» — и признать, что она ЕСТЬ.

…Это главное свойство Мастерской «АСБ» — помочь зрителю признаться самому себе в том, чего не скажешь (постыдишься!..) самому лучшему другу. В собственной «насекомости», предательстве, своих (просьба подставить самостоятельно)… в личной своей Абсолютной Тьме…

Февраль 2011 г.